Сны под стеклом. Бортжурнал капитана Зельтца

Очень быстро выяснилось, что иллюминатор заклинило.

– Чья это машинка?

– Ленки…

– Прости, Ленка!

Прежде чем зрители успели осознать зловещий смысл этой короткой реплики, в руках у Митяя оказался топор, которым, ни секунды не медля, наш герой расколошматил несчастный иллюминатор…

Неизвестно, как бы отреагировали народные массы на подобное событие в другой ситуации, но в тот день пассионарность масс достигла критической точки, цель была ясна, Митяй стремительно мчался впереди с бумажником в руках. Зрители ринулись за ним, на бегу выкрикивая разнообразные междометия.

Супруга Митяя имела удовольствие  созерцать проносящееся мимо семейное авто в третий раз.

Далее события напоминали фильм «Страх и мерзость в Лас-Вегасе». Пассажиры седана пили тёплое пиво, потом теплую водку. Что-то кричали невинным англоговорящим туристам. Купались голышом в свете луны. Познакомились с группой каких-то молодых людей из Новосибирска. Карабкались по крутым склонам, цепляясь за чахлые растения и скатываясь кубарем по песку вниз. С кем-то собирались подраться или в действительности подрались, но слово «в действительности» было бы неуместным.

Когда же Митяй снова обнял штурвал своего авто, начался прилив, и в борт седана била чёрная ночная волна. Седан заводиться не желал и гордо начал погружение.

Дома я оказался в 4 утра.

В 6.30, не приходя в сознание, мой организм поднялся и отправился на работу. На работе я старался на сотрудников не дышать, хотя предосторожность эта была излишней. Повальное пьянство в те годы в Израиле было в новинку, и даже врачи-израильтяне частенько запах перегара принимали за запах ацетона и ставили поступающим в приёмное отделение алкашам всякие экзотические диагнозы.

Седан вытащили на следующий день с помощью буксира и трактора. Пассажиры вернулись к домашнему очагу без потерь, если не считать зарубленной стиральной машинки.

Особенности трудоустройства в Израиле – реплика из зала

– Нашёл я спортклуб. Я ж с 10 лет восточными единоборствами занимаюсь. Ментов тренировал. А здесь… помощник сантехника. Без израильского диплома – никуда не пролезешь. В спортзал инструктором – не взяли. В школу физруком – не взяли. В дом престарелых, старичкам уроки физкультуры проводить – не взяли. Полная жопа. А чтобы получить диплом – надо баблосы заплатить и закончить трёхгодичные курсы в Израильском Институте Спорта. А баблосы, сам понимаешь… Короче, в зале ничего нет, только груша висит. Трое ребят – Роберт, Славик и Рома. Роберт чемпион ***стана по тэквондо. Рома и Славик – какие-то крутые каратисты.

– Ну, поработай на груше, – говорят. Я поработал.

– Давай спарринг, – говорю. Спарринг не захотели.

– Ты нам подходишь – сказали. – Нам нужен надёжный парень, и чтобы не пиз*Ил много.

– Приходи в четверг, в 7 вечера, – сказали.

Ну, лады, жду четверга. Ровно в семь прихожу. Никого. Зал закрыт на замок. Подождал полчасика – и пошёл. Работаю дальше с сантехником – а чё делать? Потом встречаю в городе Славика. Оказалось, в тот четверг они на полчаса раньше меня пришли и их полиция «замела». Роберт и Рома хотели рэкет развернуть, уже успели на кого-то «наехать». Теперь «сидят». Славика отпустили, на него у полицаев ничего не было…

Глава 10. Путешествие рояля

Кажется, это было через пару недель после моего появления (я бы сказал – пришествия. Я ведь пришёл туда пешком!) в Воронью Слободку.

Публика вдруг взволнованно засобиралась куда-то. Как выяснилось, маман одной-из-не-проживающих-в-слободке-но-дружественных-нам-юных-особ (несложно обозначил, правда?) подрядила молодежь помогать с переездом. Переезжать предполагалось из центра Израиля в Нацерет (или Назарет).

Маман гарантировала участникам перевозку туда и оттуда, банкет по окончании акции и бессмертную дружбу по окончании банкета. Перевозить предполагалось домашний скарб.

Охваченный массовым психозом, я оказался втянутым в эту, совершенно бесполезную для себя, авантюру. В процессе переезда я ещё и понес невосполнимый для себя ущерб в виде китайских кроссовок.

Кроссовки были привезены с географической родины, были совершенно новые, «ненадёванные» и пахли ещё заводской краской (или какой-то другой синтетической дрянью). В процессе многочисленных подъёмов и спусков по ступенькам в тот день, кроссовки начали отторгать от себя кусочки подошвы и расслаиваться. Возможно, так принято в Китае – чтобы кроссовки размножались почкованием. Я был немало удивлен, так как такое случилось со мной впервые. В Раше, например, я носил совдеповские ботинки годами и без видимого ущерба. Но не было времени на сантименты, подлые крошащиеся кроссовки были забинтованы наспех клейкой лентой, и я продолжил работу.

Не помню, как это произошло, но только в руках у меня оказался вдруг край рояля. Со всех сторон рояль облепили труженики-добровольцы и, с прибаутками и бурлацкими стонами, начали проталкивать инструмент из салона в коридор. Пухлая Маман порхала вокруг нас, уговаривая соблюдать максимальную осторожность. Прекрасно помню, что первая отделившаяся от рояля панель была тёмно-вишнёвого цвета, под старое дерево.

Маман вскрикнула, как при приступе почечной колики, и работяги стали двигать роялем с заметной осторожностью, но нас стало на одного человека меньше, ведь панель вишнёвого цвета сама же в лифт не пойдёт же.

Путь наш, от салона до лестничной клетки, был орошён потом и усеян частями рояля.

Заканчивал перевозку рояля ваш покорный слуга в гордом одиночестве. Мои ретивые коллеги исчезали один за другим, а когда и по двое, унося вниз очередную отделившуюся от инструмента деталь. Маман судорожно вздыхала и постанывала. Медные педали, деревянные с войлоком молоточки, белые клавиши и чёрные диезы – все останки были собраны в целлофановый пакет… и таков был грустный итог.

Я почтительно вручил хозяйке тяжёлый, бряцающий потрохами рояля, пакет. К чести её будет сказано: она не устроила нам сцены и условия контракта выполнила. Уже в Нацерете, в новой и заваленной коробками и узлами квартире, сидели мы за столом, и помню, что есть и пить мне совершенно не хотелось.

– Чудак ты, – сказал, наливая себе стопарик, лобастый парень по кличке Свин. – Ну, хотя бы, выпей, давай…

Свин считался знатоком израильского быта и, кроме того, если верить слухам, пил с Шевчуком и Гребенщиковым. Не знаю, пил ли он с ними вместе или поврозь, это уже другая сказка.

Глава 11. Морские сюжеты

Сюжет первый.

В первые же дни своего появления в Израиле я посетил пляж. Был январь, пляжный сезон, понятно, уже закончился (или ещё не начался?), но на пляже было людно. Приятный холодный ветер нёс запах йода. В старой, почти утонувшей в прибрежном песке лодке целовались подростки. В приморских кафешках мельтешили официанты, лавируя среди застывших с крошечными чашечками «эспрессо» клиентов.

Потратить 5 шекелей на чашку кофе было для меня немыслимо, даже когда я уже продвинулся из разнорабочих пролетариев в надменную касту санитаров. В 10 метрах от кромки прибоя стояли турники, и там я отводил душу после тёмных коридоров и зловонных больничных палат. Кроме того, море обладает магическим действием после определенной порции пива. Можно сидеть на кромке воды, вытянув ноги в Средиземное море, закопав банки с пивом тут же, на расстоянии вытянутой руки, и любоваться закатом. Ночью на пляже кипит жизнь. Ночная, конечно же. Толпы «поддатых» молодых (и не очень) людей вяло перемещаются вдоль берега, в поисках лёгкой любви и прочих приключений. В 4—5 утра жертвы ночной романтики измученно плетутся в город, а некоторые остаются лежать в светло-жёлтом песке. Закрываются кафешки. Пляжная жизнь вступает в новую фазу – появляются толпы бегунов, в основном, пенсионного возраста. Возникает атмосфера рекордов и успехов. «Спартак – чемпион» и «Динамо» бежит.

Первым своим израильским летом я бывал на море нечасто – больница сжирала много времени и сил. Я работал по 10—13 смен в неделю, да ещё был период, когда брал дополнительную работу (пас старичка Щуку, брал ночные смены в доме престарелых).

Как-то раз, невероятно жарким летним днем, я возвращался с рынка, гружёный дешёвыми апельсинами. Вдруг мир вокруг меня изменился: всё застыло. Пешеходы, машины – все замерло. В душном, горячем воздухе раздался какой-то пронзительный монотонный вой. Я тоже остановился, не понимая – что происходит?

Когда мне уже начало казаться, что я сошел с ума – вой оборвался и всё, как ни в чем не бывало, пришло в движение, забегало, замельтешило…

Позже мне объяснили, что эта была сирена и минута молчания, когда каждый останавливается там, где его застала сирена, и стоит, очи долу, поминая врагов Израиля и тех, кого эти враги отправили на тот свет.

При чём здесь море? А вот при чём.

В тот же день, а точнее вечер, мы с Митяем набрались пивом и отправились на поиски приключений. Мир после пива приобрёл волшебно-романтическую ауру. Море звало и манило. На набережной Митяй «отрывался по-полной»: он задирал прохожих и требовал у продавца в ларьке ещё пива. Митяй бил кулаком по прилавку и грозно рычал:

– Подать мне две бутылки пива «Гольдберг»!

Продавец, перепуганный Митиной экспрессивностью, прятался бочком за холодильник и лепетал:

– Пожалуйста… но у меня нет пива «Гольдберг»… У меня есть «Гольдстар» и есть «Карлсберг»… пожалуйста…

Набравшись ещё пивом, мы, естественно, спустились на пляж. Начинало темнеть, воздух по-прежнему был горяч и вязок. На берегу нас удивило огромное количество людей, контрастирующее с совершенно пустой акваторией пляжа. Хотелось окунуться в море, и мы, сложив одежду на песок, залезли в воду, не обращая внимания на многочисленную публику. На воде покачивались какие-то поплавки. Через несколько минут, над нашими пивными головами начали взрываться петарды и прочие чудеса пиротехники. Толпа любовалась фейерверком. На пустой чёрной поверхности моря, озаряемые вспышками салюта, покачивались две пьяные рожи. Неужели один из них я?..

Сюжет второй. Где-то в начале 21-го века.

Давно терзала меня идея пойти на море. Выйти рано-рано, пока все ещё спят. Побродить по берегу, найти прекрасную ракушку или даже что-то покруче. Например, какое-нибудь красивое полено. Судьба каждой попавшей в море деревяшки – быть выброшенной на берег. Утаскиваешь эту деревяшку домой, как трудолюбивый муравей, берёшь и выстругиваешь из неё комод под ретро. Или можно найти бутылку из-под ямайского рома, а в ней письмо – «Ямайская девушка желает познакомиться с мужчиной до 40, атлетического телосложения, глаза серые, рост 175, вес 82, разведенным, с ребёнком и без вредных привычек. Наличие квартиры, машины и денег в банке – значения не имеет. Необходимое условие – любовь к спорту и к тяжёлому року».

Хотя… на фиг мне нужны эти ямайские девушки? Ездить далековато… Да и ваще – поздняк метаться. Где были эти самые девушки год назад, когда я страдал от одиночества и чувства безысходности? Они жрали свой ром прямо из горла и балдели под Боба Марли. Во-первых, есть «аська» (Да-да! В те тёмные времена люди переписывались ещё с помощью ICQ – более позднее примечание) и, стало быть, бутылка – безнадёжный анахронизм. Правильно будет письмо выкинуть, а бутылку сдать. Во-вторых, бутылочная такая переписка опасна не менее, чем «аська». Переписываешься ты эдак с прекрасной ямайской незнакомкой. Представляешь, как выходит она на южное побережье и ждет письмецо из Израиля в бутылке из-под водки «Кеглевич». Она пишет тебе: «Приезжай, милый, к нам в Кингстон», а потом оказывается, что это какой-нибудь хамасовец Абу Азам из Газы.

В коммунистическом моём детстве, помнится, переписывались советские дети с детьми из Болгарии. Отправляли конвертик с адресом: «Болгария, София, любому мальчику или девочке». Ничего хорошего из этого не получилось – где теперь Страна рабочих и крестьян?! Короче, давно собирался я пойти на море до рассвета, но была одна маленькая техническая проблема – всю неделю я должен просыпаться в 5 утра, и оказалось, что проснуться в это же время в выходные – свыше моих сил.