Лейла. Шанс за шанс

– Саргайл, ты чего? Твои раны на удивление удачно заживают! И глаз уже давно открылся, и ты не потерял зрение! Щека и губы пока плохо тебя слушаются, но им нужно время! К тому же со временем шрамы будут видны все меньше и меньше. Я знаю специальную гимнастику для лица, которая поможет шрамам быстрее рассосаться.

Я и правда вспомнила, как буквально незадолго до своего попаданства нашла на просторах интернета интересную статью о фэйсбилдинге. Конечно, там рассказывалось не совсем о шрамах, а о том, как подтянуть кожу лица и избавиться от морщин, и в двадцать три года это меня волновало мало, но, кроме всего прочего, там рассказывалось, что подобная гимнастика улучшает цвет лица и помогает избавиться от различных прыщей и даже следов от акне, а что шрамы начинают рассасываться, упоминалось вскользь. Честно говоря, я и обратила то на это внимание лишь потому, что у подружки имелся на лице шрам после удаления большущей родинки, и я хотела рассказать ей об интересном способе избавления от него. Подобные эффекты достигались тем, что к коже лица начинала активнее приливать кровь и обменные процессы увеличивались в разы. Вот я и подумала, что этот способ подойдет и для скорейшего рассасывания шрамов у нашего бравого офицера.

– Только делать гимнастику нужно будет каждый день! Показать?

– Покажи, – удивленно ответил он.

И я начала усиленно вспоминать уже хорошо подзабытые упражнения. Конечно, вспомнила отнюдь не все, но что вспомнила, показала. Поначалу Саргайл смотрел очень внимательно, а потом я заметила странности. Парня начало как-то непонятно потряхивать, губы задрожали, а глаза быстро-быстро заморгали. Застыв с недоделанным упражнением на лице, я напряженно уставилась на Саргайла, удивленная подобными метаморфозами. А через несколько секунд он не выдержал и захохотал, хватаясь то за лицо, чтобы удержать расползающуюся улыбку, то за руку, которой по неосторожности что-то зацепил, то за живот. Представив, как все это время я выглядела, я тоже засмеялась, но все же попыталась отстоять полезность этой самой гимнастики в глазах парня:

– Саргайл! Эта гимнастика действительно может помочь!

Немного успокоившись, он ответил, все еще похихикивая:

– Угу. Ты только больше никому ее не показывай, хорошо?

– Почему это? – насупилась я.

– Да бедолаги быстрее со смеху помрут, чем выучат эту твою гим-нас-ти-ку, – старательно выговорил он незнакомое слово и снова засмеялся, только на этот раз осторожно, видимо, смех еще причинял ему боль.

– И вот ни капельки не смешно! – противореча самой себе, хихикая, ответила я.

– Угу.

– Угу, – передразнила я его. – Но ты бы попробовал. Не сейчас, конечно, нужно немного подождать, пока раны окончательно заживут.

– Может, и попробую, – с улыбкой и какой-то странной нежностью глядя на меня, пообещал он. А потом выдал: – Эх, жаль, что ты еще ребенок!

– Это еще почему? – удивилась я такому повороту беседы.

– Будь ты постарше, я бы тебя выкрал и женился.

– А наоборот никак? – улыбаясь, спросила я.

– Никак, – притворно тяжело вздохнул парень. – Твой отец тебя так просто мне бы не отдал, да и от желающих пристроиться в очередь на твою руку и так уже приходиться отбиваться.

Я на это лишь фыркнула, но, вспомнив, как в действительности сейчас ко мне относятся в городе, загрустила.

– Ладно, Саргайл, пошутили и хватит. Пойду я ужин готовить. А ты на вот, выпей отвар и сегодня больше не ходи. Дай себе немного окрепнуть.

Последнюю мою фразу он явно проигнорировал, но отвар взял и тут же отпил, делая шутливый жест, что приказ понят и принят к исполнению. Это заставило меня улыбнуться. Настроение выровнялось, и в кухню я шла уже вполне довольная жизнью. Правда, продлилось это недолго. Уже на подходе я услышала:

– Эльмира! Я все понимаю! Но слушать эту сумасшедшую?!

– Да там все слушали, госпожа Малика-ханан.

– Все?! Нет, Эльмира, не все! А только такие… – тут она осеклась и немного сбавила обороты. – Неужели ты не понимаешь, что нельзя слушать бред этой сумасшедшей?! Если хочешь знать, несколько лет назад эта самая Мира пыталась меня отравить! И только малышка Лейла помогла мне тогда остаться в живых!

– Да, госпожа… – залепетала Эльмира, неотрывно глядя в пол. – Но…

– Никаких “но”! – взвилась мама. – Еще раз увижу тебя рядом с этой женщиной – можешь искать работу в другом месте!

Угроза была очень весомой – найти сейчас работу в Шалеме просто нереально, поэтому, сверкнув глазами, Эльмира проговорила:

– Хорошо, госпожа. Я вас поняла.

Да-а, давненько я не слышала, чтобы мама с кем-то разговаривала в таком тоне. Вон как раскраснелась. А Мира-то, оказывается, и не думала успокаиваться…

В этот момент под ногой скрипнула половица, и женщины обернулись на звук.

– Лейла, доченька…

Повисло неловкое молчание.

– Мам, я пойду в птичник, может, найду на ужин яиц, – я наигранно улыбнулась и быстрым шагом направилась на улицу.

Разумеется, ни в какой птичник не пошла – еще утром собрала все яйца, что снесли наши курочки, оставшиеся после грабительского разбоя армии фаргоциан. Наши птички, видимо, им очень приглянулись. А вот козочек не тронули, наверное, посчитали, что мороки с ними слишком много.

Ноги несли меня на улицу. Почему-то хотелось увидеть, что она не изменилась, что все по-прежнему хотя бы в окружающей действительности, если не в умах людей, которых, кажется, знала с детства. Закрыв за собой калитку, я прислонилась к ней спиной и, прикрыв глаза, тяжело вздохнула. Как, оказывается, все в жизни может быстро поменяться…

Когда вновь их открыла, заморгала, пытаясь понять: это видение или прямо через дорогу напротив меня и правда стоит Сольгер. Невольная улыбка растянула мои губы. Как же я была рада увидеть этого беловолосого парня, которого, кажется, сто лет назад спасала с таким упорством. В ответ его немного настороженное лицо тоже осветилось улыбкой. Он уже хотел что-то сказать и даже сделал ко мне шаг, когда за поворотом улицы послышался усиливающийся с каждой секундой шум. Невольно мы оба посмотрели в ту сторону и увидели, как оттуда выходит военный конвой.

Вели военнопленных. Одеты они были кое-как: у кого отсутствовала рубаха, кто-то еще сохранил разорванный кафтан, один офицер даже сохранил свой китель, правда, совсем в неподобающем виде. Раненые были перевязаны как придется. И всех их объединяла безнадежность во взглядах. И глядя на них, я вспомнила своих друзей, которые приходили ко мне в кофейню. Вспомнила их веселые глаза и смеющиеся лица. Вспомнила, как они приводили ко мне очередного новобранца, пряча улыбки и заинтересованно сверкая глазами. Вспомнила, что большинства из них уже нет в живых, а о тех, что еще на этом свете, я ничего не знала. Вспомнила, что Сольгер имеет ко всему этому безобразию самое прямое отношение. Вспомнила… и стало больно… А осознания того, что случилось с теми, кто был мне дорог, и что я не смогу Сольгеру этого простить, а простить очень хотелось, потому что… потому что хотелось, делало эту боль особенно сильной. Но я знала, что именно сейчас я этого сделать просто не смогу. Не знаю, как и что будет потом, но сейчас – нет.

Перед глазами зарябило, я заморгала и почувствовала, как по щекам покатились слезинки. Все это время я смотрела на Сольгера. Смотрела, когда конвой еще до нас не дошел, и когда солдаты, даже не глядя по сторонам, проходили мимо, и когда они скрылись за очередным поворотом. А когда он все же отмер и попытался что-то сказать, я сама скрылась за калиткой.

Слезы хлынули нескончаемым потоком. Я с силой надавила ладонями на глаза в тщетной попытке их остановить. Но это не помогало: плакали ведь не глаза, плакало и рвалось на части мое глупое сердце. Я не хотела, чтобы меня кто-то увидел, а потому побежала в сенник, плюхнулась на ароматное сено и сжалась в комочек в надежде, что здесь смогу переждать ту душевную бурю, что так внезапно на меня обрушилась.

Глава 9

Следующие несколько дней прошли в домашних хлопотах. Для меня они – эти дни – ознаменовались тем, что я узнала о себе много нового – тошно было даже думать об этом. Все просто: я решила поподробнее узнать, что за слухи распускает обо мне Мира – если осведомлён, значит вооружён. Узнала на свою голову, ту самую голову, на которую каждый день выливалось столько помоев, сдобренных досужими домыслами, явной клеветой и просто дикими выдумками, что не будь я той, о ком слагались все эти легенды, пожалуй, поверила бы в часть выдуманного. Из маленькой меня Мира с успехом лепила такое подлое, хитрое и злое чудовище, что становилось по-настоящему страшно. Но самое интересное, что при всём при этом остальные, кто хоть как-то меня поддерживал, даже моя собственная семья, представлялись ею не как пособники Темного Бога, коей она меня и рисовала, а как жертвы моего влияния, помыслы которых прояснятся, как только исчезнет источник зла в моем лице. Вот так все просто: нужно сжечь подлую ведьму – то есть меня, и все сразу станет хорошо, а те, кто сейчас против этого священного для каждого богобоязненного человека действа, после акта сожжения ещё и спасибо скажут, так как, наконец, смогут мыслить без влияния поганой ведьмы.

Тушите свечи….

Обстановка дома тоже накалялась. Вейла уволилась и ушла жить к своей двоюродной сестре. Эльмира, судя по всему, была к этому близка и до сих пор не ушла лишь потому, что не имела родственников в Шалеме. А вчера наш молочник отказался продать маме сливки для так полюбившейся всем панна-котты. Мама решила так намекнуть мне, что пора открывать «Лейму», ведь соседи уже торгуют, несмотря на все невзгоды, что свалились на плечи шалемцев. Да заодно и нас с домашними немного подбодрить и порадовать. Намекнула… Порадовала…

Конечно, мне она ничего не рассказала, но я услышала, как она в возмущении жаловалась Кириму. А я подумала, что если так пойдёт дальше, то скоро всем нам придется жить чуть ли не на осадном положении. Не жизнь будет, а сказка. Страшненькая правда, но как есть…

Вот с такими тяжелыми думами я и пришла с ужином к Саргайлу.

– Привет, красавица! Чего нос повесила? – бодро и даже весело спросил парень.

– А ты чего такой веселый? – с подозрением поинтересовалась я. А удивляться было чему – молодой вояка с каждым днём взаперти становился все более раздражительным и подавленным, а тут такая перемена.

Он смутился, а потом пригладил волосы и решительно сказал:

– Сегодня ночью я уйду.

– В смысле? – опешила я от такого заявления. – Куда это ты собрался? У нас, если хочешь знать, полный город солдат и комендантский час! – искренне возмутилась.