Лейла. Шанс за шанс

– По достижении девочками возраста, когда они могут рожать, государство изымает их у родителей и, если говорить без уверток и украшательств, приправленных патриотическими бреднями – просто продают вельможам, тем, кто больше заплатит. Это не касается дворянок – там свои правила. Но их продают на срок до рождения ребенка, который остается у отца – от женщины с даром почти всегда рождаются такие же одаренные дети. А потом их снова продают, и снова… до тех пор, пока она в состоянии родить. Если женщина каким-то чудом остается жива после бесконечных родов, корона обеспечивает ей проживание в закрытом храме в горах. Только жить после всего, что им приходится пережить, стремятся не многие, поэтому среди таких женщин очень велика смертность, да и мало их. Очень мало… Некоторым, правда, везет… – После небольшой паузы он продолжил с каким-то остервенением, выплевывая слова: – И какой-нибудь очень богатый вельможа выкупает их у государства за бешеные деньги и селит там, где ему удобно пользоваться услугами содержанки и… ну, скажем, бесконечно рожающей ему одаренных детей свинома… ммм… женщины. Ты знаешь, кто такая содержанка? Да? Вот и хорошо. Да, забыл упомянуть: с такими вельможами сразу же заключается контракт, по которому он должать отдать государству на воспитание второго одаренного ребенка и забыть о его существовании. Есть при королевской канцелярии Фаргоции такой небольшой детский корпус, в котором растят будущую опору королевства и свежий пласт аристократии, преданной только королю. Но, вернемся к их матерям. Чтобы они не смогли воспользоваться собственным даром и каким-либо образом сбежать или изменить свою участь, на них надевают блокирующий дар амулет-ошейник. Снять его можно только специальным инструментом, который сделан из того же сверхпрочного сплава, что и ошейник, и достать подобный инструмент невозможно, как и сплав – они находится под строжайшим секретом и контролем. Вот так…

На некоторое время между нами повисло молчание, во время которого я пыталась осознать все сказанное и протолкнуть подкативший к горлу ком тошноты. Сольгер же как-то страшно улыбнулся и почти весело сказал:

– …А знаешь, почему на таких, как мы, отменили гонения? Проф не рассказал? – он снова усмехнулся. – Да потому что изобрели этот чертов блокирующий сплав – способ контроля одаренных! Не шали, мол, а то видишь вот этот дивный амулет? Он всегда тебя ждет на отдельной полочке и даже с бирочкой с твоим именем!

Сольгер вскочил на ноги и начал расхаживать взад и вперед. – Ведь понимают прекрасно, что без одаренных им не удержать страну в том виде, в каком она сейчас. Скрывается и всячески вымарывается из летописей, что раньше королями были ТОЛЬКО одаренные, как, впрочем, и аристократией. Именно благодаря их дару существуют такие большие страны, как Тализия, Эльмирантия и Фаргоция! И остается только удивляться, как наши предки без дара умудрялись и до сих пор умудряются сдерживать эти страны от распада на бесчисленное множество мелких княжеств. Видимо, с большим трудом, – хмыкнул он зло. – Раз решились-таки признать одаренных людьми и вернуть в общество.

Да-а, наболело у Саргайла… И сильно, раз он сейчас вот так, без купюр, рассказывал мне об этом. Я, конечно, понимала, что людям с даром здесь непросто живется, а женщинам и подавно, но чтобы настолько… Это же кошмар какой-то! Приснится ночью – потом не один раз обольешься! И ведь даже защиты искать негде! И что же мне прикажете теперь делать? Как из всего этого выпутываться?

– Н-да, немного не это и не так хотел я тебе рассказать. – голос Сольгера вырвал меня из размышлений.

А меня озарила дикая и невозможная догадка:

– Ты ведь и есть такой ребенок, второй, да?

Он остановился, как вкопанный и, резко вскинув голову, остро глянул на меня и холодно ответил:

– В сообразительности тебе не откажешь.

А я снова смутилась. И чего, спрашивается, полезла со своими вопросами? Ведь видно, что его это до сих пор задевает.

– Прости.

Он на это лишь фыркнул:

– За что? – потом снова присел и резко потер лицо руками. – Я ведь ее видел. Не так давно… Еще года два назад по своим канал узнал, что она до сих пор жива и находится в монастыре, а тут случайно выпало через этот монастырь ехать, ну и весточку попросили кое-кому там передать. И знаешь, я исхитрился и нашел ее в маленьком садике при монастыре. Она была уже совсем седой и старенькой, сидела на лавочке, смотрела ничего не видящими безумными глазами и баюкала в руках сверток, который считала своим ребенком, и улыбалась… Не поверишь, так светло и радостно улыбалась, что у меня ком в горле встал, да такой, что ни вдохнуть, ни выдохнуть! – он с таким остервенением мне исповедовался, а ведь ничем, кроме исповеди, этот его рассказ назвать было невозможно, что вены на его руках, что он силой стискивал, вздулись. – Хотел подойти. Но… не смог. Побоялся испугать. Вдруг подумает, что я пришел и этого ребенка у нее забрать. Так и уехал, лишь бы больше никогда не видеть ни этого места, ни этой улыбки.

Я сидела, словно пригвожденная к месту его рассказом, и плакала. Как наяву видела перед собой и эту несчастную женщину и ее сына, видевшего то безумие, в котором она пряталась от несправедливости и ужасов мира, в котором ей довелось жить, и… себя, если не смогу избежать подобной участи. Некоторое время мы просто сидели, я пыталась все это осмыслить и взять себя в руки.

– Лейла, времени почти не осталось. Нужно выбираться.

Я и сама это видела – краски пустыни постепенно начали будто выцветать, и нетрудно было понять, что скоро все превратится в сплошное белое пятно небытия.

– А нужно ли, Сольгер?

Снова молчание.

– Нужно, Лейла, – наконец, ответил он. – Нужно. Потому что ты достаточно сильна и умна, чтобы избежать подобной участи. И я тебе в этом помогу.

– Амулет?

– Ближайшие несколько лет тебе ничего не будет угрожать, к тебе даже приставят охранника, но я найду способ помочь. Поверь. А амулет… – он ненадолго задумался. – Пусть у тебя на всякий случай всегда будет выбор и… чудо.

Я прослезилась от благодарности к этому парню.

– Спасибо!

– Ладно. – Сказал, как будто встряхнулся, Сольгер. – Пора выбираться.

– Но как?

– Ты должна справиться со своим даром, научиться им управлять, чувствовать его.

– Но как?

– Управляй им. Ты же пожелала шляпу – и вот она!

– И что мне нужно пожелать? – в растерянности оглянулась я.

– Ну, как минимум благоприятные для тебя условия. Тебе же не нравится пустыня? Или я ошибаюсь?

– Не нравится.

– Так подумай о том, что нравится.

– И у меня получится?

– Я помогу. – Подойдя совсем близко, взял мою ладонь в свою. – Ну же, не трусь.

И я послушно представила, как пустыня зарастает травой, потом на ней появляются цветы, бабочки, птицы… Немного в отдалении зеленеет лес и блестит кромка озера, а прямо передо мной стоит небольшой, но уютный деревянный домик, в котором уже накрыт стол к чаю. Я представила, как мне во всем этом хорошо и комфортно, и даже вздохнула с облегчением, когда почувствовала, как зной перестал давить на плечи и туманить голову, а нос вдохнул ароматы цветущего луга и выпечки, что стояла прямо за раскрытым окном придуманного мною домика.

– Честно говоря, я думал, ты представишь морской пейзаж.

А я неосознанно представила пейзаж своей земной родины. И поняла, как скучала именно по такому вот лесу, озеру, лугу. Когда-то в том моем детстве мы с бабушкой каждое лето ездили на дачу, где все было очень похоже на созданный мной мирок.

– И дом странный. Больше похож на наши постройки.

– Я и сама странная. Разве ты до сих пор не понял? – улыбнулась, заходя в дом. – Чай будешь?

Он задумчиво огляделся:

– Времени у нас мало, но на чай, думаю, хватит. Тем более у тебя наверняка еще есть кое-какие вопросы. Имей в виду, после инициации ты еще дней пять будешь обессиленной и даром пользоваться не сможешь, будешь только есть и спать, а мне уже завтра будет нужно покинуть город. Поэтому спрашивай сейчас.

Мы уселись за стол, и я налила нам ароматный мятный напиток:

– Эх, поправлюсь, сделаю вареники с вишней. Она уже совсем скоро поспеть должна. Еще ни разу своих таким не баловала. Ты, кстати, тоже приглашен, если успеешь приехать до того, как вишня отойдет.

Он отсалютовал мне в знак согласия кружкой, а я, наконец, определилась с вопросами, которые еще хотела задать:

– Я смогу сюда возвращаться?

Он кивнул.

– Во время медитаций и специальных техник – всему этому учат в университете.

– А ты?

– А я научить не смогу. Не потому что не хочу, просто скоро к тебе приставят охранника, и ни о каких уроках речи идти уже не будет, если мы, конечно, хотим хотя бы изредка видеться и думать о… о том, как избежать участи…