Лейла. Шанс за шанс

Профессор невесело ухмыльнулся:

– Верю, девочка, верю… – он ненадолго задумался. – С того дня, как узнал о твоем даре, я лелеял мечту отправить тебя учиться в Тализийский университет. – Он остро на меня глянул и продолжил, не давая вставить слово. – Там учатся только мальчики, но я надеялся, что ты сможешь хотя бы недолго претворяться парнишкой и успеешь постигнуть хотя бы азы управления даром. А там мы бы придумали, что делать дальше. Конечно, ты можешь спросить, зачем тебе все это, ведь гораздо проще выйти замуж и жить обычной жизнью, но после того, как посторонние узнали о твоем даре… Я уже говорил с твоим отцом о такой возможности – еще до всех этих событий, но он не выразил готовности куда-то тебя отправлять. Сейчас это уже единственный вариант выбраться тебе из этой комнаты. Конечно, ты можешь начать новую жизнь в любом приглянувшемся уголке мира подальше отсюда, но ведь это не поможет тебе избежать очередного разоблачения – ты слишком добра и непосредственна, чтобы слиться с общей массой и не выделяться. Я знаю, ты можешь не захотеть пойти на этот риск и не согласишься ввязываться в эту авантюру с университетом, но я хочу, чтобы ты подумала о том, что если более глубоко освоишь дар, тебе будет легче его контролировать и в будущем не выдать себя окружающим. Поэтому я считаю, что твоя учеба – неизбежная необходимость… – профессор еще некоторое время расписывал мне плюсы обучения, даже не пытаясь услышать, что я сама думаю по этому поводу, видимо, ему казалось, что подобное предложение меня шокирует, и я тут же откажусь, а в одно мгновение потом сник. – Я понимаю, что все эти аргументы могут для тебя ничего не значить, но я хочу, чтобы ты знала, что отношение к одаренным девушкам в наше время отвратительно. Я никогда раньше не затрагивал эту тему, хотел хотя бы ненадолго оградить тебя от жестокости этого мира, но… Но должен рассказать.

В этот момент мне удалось вставить пару слов:

– Профессор, я знаю!

– Что? – казалось, он не сразу понял, что я сказала.

– Я знаю, что происходит с одаренным девушками…

– Да? Откуда? – его удивлению не было предела.

– Сольгер рассказал.

Профессор задумчиво свел брови.

– И когда успел, паршивец?

– Кирим вам говорил, что Сольгер помог мне пройти инициацию?

Профессор кивнул:

– Но ведь ты же все время пролежала без чувств.

– Это сложно объяснить. Беседа велась внутри моего сознания.

Глаза профессора загорелись неподдельным интересом, все-таки даже в такие моменты он оставался ученым до мозга костей, он ведь даже умудрился пропустить всю эту возню вокруг меня, изучая, наконец, оцененную им по достоинству мясорубку. По его словам, этот механизм открывал огромные горизонты в освоении многих вещей. Лишь во время праздника Радости Всевышнего его удалось оторвать от каких-то расчетов и чертежей. А теперь на него внезапно обрушилось все это… закрученное Мирой. Однако в очередной раз становиться объектом его исследований мне не хотелось, поэтому я переключила его внимание на другое:

– Тимуран-аха, я согласна с вашим утверждением, что мне нужно осваивать свой дар, и даже думаю, что без труда смогу выдавать себя за мальчика долгое время. Видите ли, в тот день Сольгер подарил мне одну вещь, которая сделает мое пребывание в университете гораздо проще и безопаснее. Будьте добры, принесите из моей комнаты деревянный ларец с безделушками, тот, что подарил отец на прошлый праздник Смены времен.

Этот праздник по сути и содержанию соответствовал земному Новому Году, однако, праздновался в начале весны, как раз, когда считалось, что природа пробуждается ото сна, и отец всегда старался дарить нам всем запоминающиеся подарки.

Профессор без вопросов внял моей просьбе и через некоторое время принес искусно вырезанную шкатулку, которую я перестала прятать совсем недавно, когда убедилась, что солдаты Фаргоции действительно больше не собираются никого грабить. Под крышку заглядывать не стала – предмет, который меня интересовал, прятался в потайном отделении, которое я открыла нажатием хитрого рычажка, замаскированного под резьбу. Там я хранила небольшой кожаный браслет, который обнаружила у себя на предплечье, когда очнулась после инициации. Сольгер, как и обещал, оставил его мне перед тем, как уйти. Сначала я не поверила, что простая, довольно узкая полоска кожи на завязочках с несколькими медными клепками и есть тот самый амулет, но, подумав, решила, что именно таким он и должен быть: удобным, простым и не привлекающим ничьего жадного внимания. На моей руке он смотрелся еще и стильно, я даже несколько минут по воображала себя эдаким рокером в косухе и с гитарой. Эх!

И вот теперь я демонстрировала этот браслет профессору.

– Это не простой браслет, Тимуран-аха. Это амулет, которым могут пользоваться только одаренные.

Глядя на профессора, я невольно улыбнулась. У него было такое по-детски восторженное и в то же время заинтересованное лицо, что удержаться было просто невозможно.

– А что он делает? – заинтересованно спросил он.

А я надела его на руку, прикрыла глаза и представила, что у меня темные волосы, широкие темные брови и большой нос.

По тому, как подавился воздухом профессор, я поняла, что эксперимент удался. Решив, что шокирующих явлений для него на сегодня достаточно, сняла браслет. Несколько секунд профессор молчал, а потом задал целую лавину вопросов, на большую часть которых я не могла ему ответить, но профессора это ничуть не расстроило.

– Замечательно! Просто замечательно! Значит, в ближайшее время мы отправляемся в плавание! И как все вовремя! Приплывем как раз за два месяца до начала занятий и успеем немного оглядеться. К тому же там еще и до самого университете нужно некоторое время добираться… Так-так-так… Нужно поднять некоторые связи… Пообщаться с коллегами… – рассуждал профессор вслух.

Теперь уже я обалдело взирала на профессора.

– Профессор! Тимуран-аха! Вы поедете со мной? – не верила я своим ушам.

– А? Да! И я, и Ромич, конечно!

– Ромич?

– Всенепременно! Неужели ты думала, что он отпустит тебя куда-то одну? Да он и сидит-то до сих пор в Шалеме только из-за тебя! Ты ж ему семью заменила. Через пару лет, может, окрутит его какая красотка, и эта болезненная привязанность ослабнет, но пока отделаться от него даже не надейся. Седина в его волосах – прямое доказательство моих слов.

– Да я и не собиралась ни от кого отделываться… – лепетала я с радостной растерянностью, понимая, что отправлюсь в новый этап своей жизни не одна, а в компании упрямого, вредного, увлекающегося, но умного, доброго и уже такого родного старика и верного и не менее родного Ромича.

Упоминание о его седине немного сбило радостный настрой, все-таки причиной появления той белой пряди стала именно я, но, несмотря на будущие расставания с остальными членами семьи, в душе поселилось радостное предвкушение перемен. Я даже замечталась немного, и не сразу заметила, что профессор взял браслет и с какой-то тоской и грустью в него всматривался.

– Что-то не так?

– Нет, Лейла, что ты… Все, наоборот, слишком хорошо… Просто я вспомнил другую девочку, которой в свое время такой браслет помог бы сохранить жизнь и разум. – Профессор поднял на меня глаза и, увидев неподдельный интерес и сопереживание, решил поделиться со мной этой историей. – Ты ведь знаешь, что я стал рабом незадолго до того, как попал к твоему отцу? – Я утвердительно кивнула. – Но не знаешь, почему я им стал… – Он немного помолчал, углубившись в воспоминания. – За три года до того, как я попал в рабство, Султан Турании Фарид гар-Аронхид пригласил меня учить наукам своих сыновей. В то время у меня возникли некоторые разногласия с новым ректором Тализийского университета, в котором я тогда уже долгое время преподавал, и, очередной раз вспылив после наших споров, я решил принять это заманчивое во всех смыслах предложение. Мне всегда было интересно изучать чужие культуры, а тут такая возможность побывать в самом сердце Турании! Да и оплата обещала быть немаленькой, гораздо выше той, что я зарабатывал на тот момент. Хотя, повторюсь, это было для меня отнюдь не главным, и если бы не те самые разногласия… Но это уже не важно. Я приплыл в Туранию. Я ведь тебе рассказывал, что истинными сыновьями признаются только дети, рожденные от признанной жены, которая может быть только одна. Таких у султана оказалось всего трое. Те, кто рождается от девушек гарема, сыновьями не считаются, а отдаются на обучение и будущее служение в военные полки. С девочками другая ситуация. Они все признаются дочерями Султана и воспитываются во дворце, имея право до определенного возраста покидать гарем и гулять по дворцу Султана, общаясь с воспитываемыми на мужской половине братьями. Таким девочкам везет больше остальных, так как Султан отдает их в жены своим приближенным. А жена – это не наложница. Вот только маленькой Салиме не повезло: у нее обнаружился дар. Мы познакомились с ней за год до этого открытия – однажды, гуляя по замку, шестилетняя Салима забрела на урок к братьям и с тех пор стала постоянной слушательницей моих лекций. Сначала я совершенно не обращал на нее внимания, маленькая пигалица тихо сидела за спинами мальчишек и что-то рисовала. – Лицо профессора осветила грустная, но светлая улыбка. – У нее были забавные черные кудряшки, которые ни в какую не желали заплетаться, отчего служанки часто обильно мазали их маслом, и ее макушка блестела, как отполированная… Как оказалось, она рисовала вовсе не каракули, как я поначалу думал, а училась писать и научилась гораздо быстрее братьев!..

Недоумение профессора было таким искренним, что улыбка начинала сама собой набегать на мое лицо, но я сдержалась. Мне хотелось сказать профессору, что девочка, отнюдь не равно не подвластная обучению! Даже наоборот, девочки более дисциплинированы, а потому часто быстрее воспринимают и осваивают преподанный материал. Но я промолчала, давая ему возможность рассказать свою историю. Тем более, что сейчас он явно транслировал свои тогдашние мысли, а не то, что думает об обучении девочек сейчас.

– Я стал чаще с ней общаться, увидел неприкрытую жажду знаний и полюбил этого непосредственного умного ребенка. Так случилось, что Всевышний не послал мне собственных детей и внуков, и Салима тогда стала для меня отдушиной. – Старик стер набежавшую на глаза влагу. – А потом у нее нашли дар… Вряд ли Сольгер рассказывал тебе о том, что происходит с такими девочками в Турании, он сам вряд ли об этом осведомлен. Я и сам узнал об этом совершенно случайно, услышав разговор приближенного к Султану одаренного и одного из его сыновей. Оказывается, если где-то в Султанате отыскивается одаренная девочка, то она или попадает в гарем Султана или его приближенных – сыновья таких девочек почти всегда признаются законными сыновьями – или она отдает свой дар тому, на кого укажет Султан…

– Отдает свой дар? – ошалело переспросила я. Никогда ничего подобного даже не слышала!

– Да. Эта информация сама по себе – огромная тайна, а уж за то, как происходит процедура передачи, король любой страны отдал бы немало, однако секрет знает только Султан и его наследник, и делиться им они не спешат…

Я поняла, что случилось с Салимой:

– У нее отняли дар… – прервала я сгустившуюся тишину.

– Да. Только я не рассказал тебе главного. Эту процедуру можно провести только с девочками и только до их вхождения в возраст, и у той, у которой отнимают дар, вместе с ним уходит и разум. Узнав об этом, я хотел организовать девочке побег, даже задействовал некоторые появившиеся там связи, но кто-то меня предал. А на следующий день Салима лишилась дара и разума – отец решил, что ее дар выгоднее отдать сыну, чем выдать девочку замуж за своего приближенного… а я должен был лишиться жизни…. – Старик замолчал, погруженный в воспоминания, но через некоторое время произнес фразу, которая ввела меня в совершеннейший ступор. – Спас меня отец Ратмира.

– Вас спас мой дедушка? – решила уточнить, не веря своим ушам. До этой минуты в нашей семье никогда не упоминались ни родственники отца, ни матери, а тут такое открытие!

– Так сложилось, что мы с ним часто любили побеседовать об астрономии и математике и, будучи визирем Султана, он решил спасти незадачливого ученого.

Визирем Султана! Обалдеть! Мой дед – визирь! Но как тогда его сын, мой отец, оказался в таком месте, как Шалем, без каких-либо приличных накоплений, да еще и в качестве помощника купца? Одни загадки, на которые, подозреваю, я получу ответы или очень нескоро, или не получу никогда. Пока все эти мысли метались у меня в голове стайками вспугнутых птиц, профессор продолжал свой рассказ:

– В тот день обезглавили другого старика. Не спрашивай кого, я не знаю, как не знаю, заслуживал он смерти или нет. Но я был не в том положении, чтобы лезть с расспросами.

– Почему же вы стали рабом, если вас спасли?

– Потому что это был самый легкий способ затеряться и выехать из страны. Раб есть раб. Никто не будет обращать на него внимания, по крайней мере, больше необходимого. Ты не поверишь, насколько в Турании человека делает незаметным рабский ошейник! – Профессор покачал головой. – А потом появился твой отец, и я решил принять его предложение пересидеть шумиху в Шалеме. Все-таки окажись я сразу после смерти снова в Тализии, кто-то мог узнать меня и донести Султану, а это могло подставить под удар твоего деда, чего я, разумеется, совершенно не хотел. Вероятность, конечно, была невелика, но мало ли. Тем более это был хороший способ выехать из Турании. А здесь я познакомился с твоей семьей, с тобой… Не поверишь, но никогда прежде у меня не было такой дружной семьи и таких талантливых учеников. Я привязался к вам, как к родным, Лейла. И очень рад, что вся эта история закончилась благополучно… сравнительно благополучно, конечно.

Он как-то вымученно улыбнулся. Видимо, погружение в воспоминания дались старику нелегко. Глядеть на эту сгорбленную фигуру было так тяжело, что я не выдержала и, подойдя, обняла его.

– Тимуран-аха, вы тоже за это время стали для всех нас родным человеком… дедушкой. И то, что вы собираетесь отправиться со мной в Тализию, делает мой отъезд не таким болезненным. Поверьте, это очень важно для меня!

Профессор неловко потрепал меня по плечу и быстро вышел прочь. А я поняла, что он просто сбежал, ведь сдерживать чувства ему стало слишком тяжело, но и бесконечно плакать у меня на газах он тоже позволить себе не мог.