Дурила

– Разве могут люди жить так долго? – спросила, наконец, Прасковья.

– Могут. Я тебя всему научу.

Прасковья растерялась.

– Не бойся, – успокаивал ее старец.

– Хорошо, – нерешительно согласилась девушка. – Мне сейчас с тобой идти?

– Нет. Скоро свидимся. Жди. Ты сама все поймешь, – старец выжал свою льняную рубаху и скрылся в чаще.

После этого случая Прасковья оправилась и на вид стала прежней – доброй и мягкой. «Мать» не могла нарадоваться ее выздоровлению. Слава Богу, беда миновала – девка не тронулась умом. А вот Мстислав стал более жестоким и диким, будто в него вселились новые бесы. Ночью девушки старались не попадаться ему на глаза. Если уж так случалось, прятались куда могли. Пьяный Мстислав ни за кем не гнался, возвращался в дом и требовал еще водки. А ту девку, что подносила, бил и насиловал.

– Купава, неси чарку! – потребовал он однажды из спальни.

Бедная девушка четырнадцати лет отроду чуть в обморок не упала.

– Кому сказал – неси! – топал ногами Лютый.

– Она белье стирает, – в один голос вступились за нее бабы.

– Нечего стирать – пусть водку несет, – не унимался помещик.

Прасковья схватила серебряную чарку и пошла к нему в опочивальню. Все бабы пооткрывали рты и лишь перекрестили ее. Прасковья повелительно махнула рукой: не переживайте – все будет хорошо.

– Не тебя я звал, дурка. Хочу Купаву!

– Какая разница?

– Как ты смеешь мне перечить? – вскипел помещик.

– Для вас стараюсь.

Бабы слышали сначала тяжелые шаги Мстислава и звон упавшей чарки, а потом все в спальне загрохотало.

– Бьет, – шептались бабы.

Поникнув, Купава винила в случившемся себя. В следующий раз она не испугается и гордо снесет свою участь. Шум прекратился резко, на самой грозной ноте. Бабы долго прислушивались, но сквозь шелест сарафанов и биение сердец так ничего и не услышали.

– Приоткрой дверь, – сказала одна баба другой. Но открывать дверь не пришлось, Прасковья вышла сама.

– Храпит, – сказала она.

– Не причинил вреда?

– Нет.

Бабы выдохнули. Даже Купава воспряла и восхищенно глядела на свою спасительницу.

– Умрет он скоро, – вдруг вырвалось у Прасковьи.

– Бог с тобой! Что будет этой роже окаянной?! – никто не поверил в пророчество.

Помещик же после этого стал пить еще больше и вскоре захворал. Несколько дней он стонал в постели. А на третий – преставился.

– Правду Парася сказала! Ведьма!

– Поделом ему, – с чувством плевалась Прасковья.

– Побойся Бога! Лучше никак о покойниках не говорить, чем плохо.

– Никого бояться не буду!

Вотчина перешла во владение старшего Мстиславского племянника Святослава по прозвищу Могучий – человека служилого. Был он высоким и статным – при взгляде на него ничто не выдавало его родственных связей с Лютым. Говорил он ровно и красиво. Девки как увидели его, так рты и пораскрывали. Был он с ними обходителен и ни разу ни на кого не замахнулся. С таким хозяином только жить и не тужить.

А Лютого положили в хорошую деревянную домовину. И, некогда жестокий, выглядел он в ней маленьким и жалким. Никто из крепостных не помянул его добрым словом, никто и слезинки не уронил. Даже священник отпевать не хотел, ссылаясь на то, что помещик крепко пил и сам себя до могилы довел. К тому же перед смертью не исповедался. Место ему выделили за церковной оградкой. Такие проводы – позор.

Но Святослав обо всем договорился – похороны дяде устроил пышные.

Утро выдалось очень пасмурным. Во время отпевания неожиданно ухнул гром, вся процессия вздрогнула, а священник с каменным лицом продолжал церемонию. Тут прогрохотало еще раз, неожиданно опрокинулась лампадка. Деревянная церковь мгновенно вспыхнула, началась суматоха. Провожавшие выбежали на воздух, за ними следом – испуганный и взмокший священник.

– Говорил же, нельзя отпевать! – плюнул он в сторону Могучего.

– Где же покойник? – заозирались все.

– В церкви! – крикнул священник.

Четверо крепостных нырнули в клубы дыма. Встревоженный Святослав пытался хоть что-то в нем разглядеть. Слышались брань и кашель:

– Чертов барин. Жил скотиной – так и помер.

– Нехорошо это все, нехорошо, – поник священник.

Домовину с трудом выволокли наружу. Уже успели опалиться саван и венок. Руки усопшего упали по швам, а на лице выступила глубокая скорбь. Даже священнику стало его жалко, но хоронить Мстислава батюшка все же был намерен за церковной оградкой.

– Видите, что творится, – начал он извиняющимся тоном. – Нельзя его хоронить при церкви. Плохой знак, плохой….

– Делайте, как приказал, – перебил его Святослав. – Между прочим, это мой дядя помог возвести эту церковь.

– Сначала потушим, – сказал священник. – Я помолюсь.

Крестьяне, не успевшие откашляться от угара, схватились за ведра с водой и снова нырнули внутрь.

Набежавшие тучи разродились обильным дождем, и мужики быстро одолели пламя.

Священник тяжело вздохнул, глядя на закоптившуюся церковь.

– Можете проститься с усопшим, – сказал он.