Дурила

– Давайте решим и разойдемся, – не выдержала Татьяна.

– Я привез его. Спит как младенец. Транквилизатор мощный. Просопит еще как минимум сутки.

– Вот сто тысяч, – Татьяна небрежно бросила на стол пачку денег, обернутых в хрустящую газету. Афоня потянулся к награде, но его прервал Виктор:

– Что с этим парнем? Ты все уладил?

– Ни одни правоохранительные органы не найдут его.

– Знаю, тебе можно доверять.

– Я вот все думаю, с чего к тебе липнут всякие ученики. Вроде ничего особенного в тебе нет, – по-дружески улыбнулась Татьяна.

– Я много всего изучал. Кое-что все-таки умею. Могу создавать выгодные для себя обстоятельства.

– Пусть так. Конечно, до нашего уровня тебе далеко. Этот парень не стоит и ста тысяч. Но мы тебе доверяем.

Афоня беспомощно хлопал глазами:

– Спасибо!

– Никогда не пытайся юлить, я очень хорошо считываю любую ложь. Вся мощь, которая была у моих предков, только крепнет.

– Давайте завершим дело, и я спокойно поеду.

– Он на заднем сиденье, как обычно?

Афоня кивнул и на этот раз беспрепятственно вцепился в пачку денег. Супруги направились к машине. Сашка все это время не отходил от окна. Когда увидел знакомые силуэты, взбодрился, забыв о накатывавшей сонливости. Афоня действовал суетно, отчего все получалось медленно.

Пассажирская дверь открылась лишь с четвертого раза, и все трое облепили ее. Но, как показалось Сашке, очень долго ничего не происходило. Заговорщики нервно топтались на месте. Потом отец в одиночку вытащил огромный сверток и с трудом понес в дом. Мать попрощалась с Афоней, и тот скрылся в густой деревенской ночи.

Сашке было очень интересно увидеть незнакомца. Ему нравилось проверять все, что он видел и чувствовал. Он почти не сомневался в том образе, который открылся ему накануне.

На следующий день все в доме искрилось от радостного возбуждения, какое бывает в предвкушении праздника.

– Какой он из себя? – любопытствовала Настя.

– Так себе, – ответила мать.

– Для нашего дурилы сойдет. У него сегодня особенный день.

– Лучше бы я, – насупился Сережа.

– Прекратите трепаться! Вечером будем готовиться. Сережа, ты будешь расставлять алтарные статуэтки, – наказала мать, и мрачность парня тут же развеялась.

Сашка выжидал момент, когда семья пойдет в огород помогать отцу. Сегодня его никто не будил и не тыкал грязным ведром. Он почувствовал себя обычным беззаботным подростком.

Когда хлопнула дверь, Сашка сразу же спустился в погреб. Там было темно и сыро. Пробираясь с фонарем к дальней стенке, Сашка волновался. Тело облепили мурашки. В голове не пронеслось ни одной мысли. Все было будто в первый раз.

Пленник посапывал на матраце лицом к стенке. Спина его была узкой, почти детской. Волосы черны. Сашка развернул спящего к себе. Беспомощное тело ничему не сопротивлялось – ни прикосновению, ни свету фонаря. Парень выглядел так, как Сашка его и представлял.

Вдруг веки незнакомца дрогнули и тяжело поднялись. Как две дыры, стали затягивать на глубину черные глаза. Сашка в растерянности сделал шаг назад. Губы пленника шевельнулись в попытке что-то произнести. От бессилия он лишь выдохнул и снова закрыл глаза. Сашка еще несколько минут наблюдал за парнем. Но тот, к счастью, не подавал никаких признаков осознанности.

Ужина этим вечером не полагалось. Время неумолимо приближалось к полуночи. На небе желтела лунная дуга. Настя и Сережа были мрачными. Мать и отец, наоборот, порхали. Перед обрядами они всегда были легкими и приятными. И даже Сашка не избегал их общества.

– Сынок, – обратился отец, – у тебя сегодня особый день. Ты чувствуешь ответственность?

– Конечно.

– Я всегда знал, что для семьи ты на все способен.

Сашке стало неловко от этих слов, которые давили, как тапок таракана. Но виду Сашка не показал.

– Конечно, – повторил он.

Отец с любовью потрепал его по голове. Сашка стойко это выдержал. А как хотелось его оттолкнуть!

В погребе Настя и Сережа подготовили все к ритуалу. На полу в определенном порядке расположились деревянные фигурки божеств. Пленник был раздет догола.

Время в ту ночь для Сашки тянулось крайне медленно. Он думал лишь о том, что побыстрее бы все закончилось. Но ритуал не только не завершался, он еще даже не успел начаться.

Благовы облачились в ритуальную одежду – сарафаны и рубахи – те самые, что носили их предки много веков назад. Сашка не мог терпеть этот запах, который как можно быстрее хотелось смыть с себя.

– Род наш Всевышний, – шептали Благовы. – Мать-прародительница Прасковья, славим тебя, явись к нам и управляй нами. Все, что у нас есть, все ради тебя, во славу тебе. Прими нашу жертву и даруй нам жизнь.

В полутемном помещении замелькали тени. Сашкина рука с ножом задрожала. Было настолько страшно, что несколько раз он зажмурился. Мать уже что-то лепетала на языке, которого Сашка не знал. Все остальные пребывали в экстазе, их глаза горели одновременно безумно и умиротворенно. Тела были расслабленными и совершенно не слушались их.

– Мы готовы принять жертву, – сообщила не своим голосом Татьяна.

Сашка сжал рукоятку ножа. Семья воодушевленно на него смотрела. Какая ответственность! Так трудно справиться с волнением! Как только Сашка занес нож над пленником, у того неожиданно, как утром, вспорхнули ресницы. Сашка застыл в растерянности. Во взгляде парня не было ни страха, ни боли, он словно смотрел в вечность, и она отвечала ему взаимностью.

– Давай! Давай! Давай! – скандировала семья.

Тут у Сашки окончательно подкосились ноги. Нож звонко брякнулся. А вслед за ним рухнул и Сашка. Последнее, что он услышал, как отец презрительно сцедил:

– Дурила!

Сашка очнулся утром, когда солнце уже палило в чердак. Настроение было паршивое. Не хотелось показываться родственничкам на глаза. Он прислушивался к звукам и разговорам. Внизу гремели посудой, что-то неразборчиво говорила мать. Умереть на чердаке от голода – так себе перспектива, и Сашка решился спуститься.

– Как самочувствие? – через губу спросила мать.

– Нормально. Где папа?

– В магазин поехал.

Сашка налил себе чаю. Мать напряженно молчала. Тут со смехом некстати ввалились Настя и Сережа. Увидев брата, они посмурнели.

– Тютя, – фыркнула Настя.