НеСказка

Сыны соседские выпили, я за ними. Вдруг откуда ни возьмись животы у них с венами вспучились. Сами упали, закорчились в муках, крик издали да дух испустили.

– Теперь твой черед, – плут лесной ухмыльнулся, завыл на луну.

Я к трупам прильнул, готовый к смерти. С матерью в сердце уже было попрощался, как вдруг…

Чувство неведомое меня объяло, подняло с земли. Голос взревел внутри рыком звериным:

– Смотри!

Гляжу я на руки – лопаются они по швам, раздаются вширь. Из-под кожи человеческой лезет черная, как наждак. Бугры мяса взрастают, превращают конечности в лапы. Ногти срывают когти острые крепкие, словно кость. Меня дергает с места. Шея раздается втрое, а из нее топорщится шерсть. Ворс покрывает под мышцами – стальными тело. Потолок юрты прорывает медведь. Пасть кровавую разверзают клыки. Луна вызывает рык.

– Ну да будет тебе реветь! Тише, тише, Чаборз[10 - В переводе с чеченского – симбиоз медведя и волка], смотри на меня!

Я – не я сфокусировал взгляд на малом клочке земли, откуда гласил колдун.

– Чтоб людоедом не стать, вот тебе зверобой. Всегда с собой носи ветвь и пей его отвар. Отвалится хворь проклятья, отступит, когда покончишь с главным. Но, если случится вдруг, что попадет на зуб кровь человека, – пеняй на себя. Людоеда место станет твоим навсегда. Всё, ступай!

На спине звериной отнес я соседских детей домой. Вой бабий поднялся от страха и от потери. Обратился я в человека. Объяснил все как есть. Горевать некогда. На двор идет беда, пуще этой. Некого некому даже хоронить-то будет. Всех старый оборотень изведет.

Пью зверобой. Новая ночь грядет. Слышится вой из леса и стрекотание лис. Полчища хищников собрались на деревню с новой силой. Через кусты малиновые я выхожу на луну. Вою, пускаю когти, срываю кожу. Шерсть выпускаю на ветер. Стонущий крик выливаю в рев. Вваливаюсь в центр нашествия клыков. Никто не выжил. Мать по трупам бежит, в морду плещет отвар зверобоя. Зверь вырубается, падает оземь. Шерсть осыпается. Холод земли.

Так прошло три недели. Исчезли лавины лис. Волки извелись. Я же со зверобоем наперевес иду устранить причину – в лес. Переступая клубы змеиные, через болотные топи углубляюсь во тьму. Чую присутствие по стороне левой. Курс держу на высокую ель. Под ней, покрытый мхом и плесенью, – сруб бревенчатый. Толще дуба жилого каждый срез. Метров десять изба в высоту. Стою шокированный, ни жив ни мертв.

– Каких же размеров тот, кто здесь живет.

Зверобой бросаю в кусты. Вдруг и ветер затих. С двери осыпаются листья прокислые. Пыль с порога поднимается вверх столбом. И выходит из дома монстр. На человека похожий, весь заросший волосами и мхом. Соразмерный дому, спиной заграждает верхушки дерев. Словом – не волк, не медведь, но чудище.

Замер я. Не дышу, не двигаюсь. В пятках чую душу. Такую тушу одному мне точно не одолеть. Даром, что теперь медведь, а этот ведь намного древнее. Силой темною-то оброс. Водит носом по?верху, на землю не смотрит.

– Кто здесь? – видит, видимо, плохо, но дух иной чертовщина бесо?вская ощущает.

– Опущай взгляд ниже, дядя. В сумерки глядя, встречай гостей. Я к тебе за советом пришел. Хорошо, что нашел. А то говорит род людской, будто ты не настоящий, а миф лесной.

Не лицо, а морду громадную он ко мне опускает. Испускает зловонье грибов и тухлятины. Думал, сожрет меня, как десерт.

– Тебе чего надобно здесь?

Смотрю в глаза мутные, завешанные плесенью. Повторяю: «Долиною смертной тени не убоюсь зла».

Понял, что слышит едва, ору ему в ухо плешивое:

– Я к тебе за советом. Случилась со мной беда, что с тобою тогда, когда про?клял тебя отец. Стал я тоже то ли оборотнем, то ли медведем. Колдуна спросил, тот указал на лес, да братьев моих убил за эту весть. Нету жизни мне больше среди людей. По медвежьи-то не умею. Научи, как быть таким, как ты – могучим и сильным?

Я расправился, дабы больше казаться. Но с таким-то чудовищем – только хитростью да справляться.

Махина мохнатая зубами скрипела, хмурилась… Видать остатками разума думала. Затем спину, как пятеро буйволов, распрямила и махнула лапой – лопатой на дом:

– Пошли, коль не шутишь.

Внутри пробирало до жути. Затхло, темно и пусто. На лежбище из бревен, ветками с листьями устланное показывает:

– Кровать, что слаще любой перины. Проще – некуда. На земле поначалу валялся, покуда не было постоянства. Сейчас сплю по?верху, чтоб блохи не донимали. Пойдем на кухню.

Привел, а там – сруб стола да пни стоят. Ложки выдолблены из бревен березовых, как и плошки. Гляжу, а на душе скребутся кошки, – как бы оборотень прямо сейчас меня не свежевал. Комок глотаю в горле, ору наверх ему:

– Не густо, дядя. А остальное? Чем развлекаешь себя?

Сел оборотень на пень и завел свою повесть:

– Жил я раньше по-совести. Отцу помогал по хозяйству сызмальства. Не знал, что в рабстве. Думал, кормит, ругает и бьет – это любовь. А когда весть пришла о свободе, да народ повалил на вольную сторону путем своим. Понял, что ошибался: живу с иродом, что родства не знает, а желает лишь пользовать и править всем. Ну а как потравить меня решил да в оборотня превратил, так я веру совсем потерял. В бога, душу и лучшее. Силы собрал последние да сбежал. Избрал путь медведя. Теперь в лесу – царь над всем. То теперь моя вотчина и угодья. Охраняю, спасаю зверей, убиваю охотников. Но людского ничего не касаюсь. Электричество-то забирает силу зверскую. А она мне покамест нужна. Отомстить сполна за все измывательства детства и жизни, прожитой зря.

– Ну, раз помнят тебя, значит не было все впустую.

Царь лесной глазами сверкнул, что от мысли сей просветлели. Поднялся медленно, вплотную ко мне подошел и молвил:

– Если ты обманул меня да пришел разнюхивать, знай. Убью, не успеешь моргнуть. Коль уж выбрал медвежий путь, так в лесу тебе – жить.

– А мирных жителей деревни близкой травишь зачем волками? – в лоб ударил я правдой нелестной.

– Чтобы месть и долг утолить кровью тех, кто ничего не делает против таких, как отец. А напротив, все больше плоти и душ невинных дает кровососу. Виновны все.

– Я понял Вас, дядя. Пойду отыщу себе место в лесу. Не жить же мне тут с вами – железами са?льными да тереться. Ну, до новых встреч!

И как рванул обратно в деревню. Бегу, а в мыслях, что бой не на жизнь будет, а на смерть. Вот показался дом матери, забегаю, рассказываю. Близка погибель. Но она не ропщет. Зверобоя половник плещет в миску. Но не успевает коснуться зелье губ моих, как раздаются гром и крик.

Вмиг я на улицу – ночь на двор опускается. Месяц старый рогами бросается мне навстречу. Руки трясутся. А вокруг в полном хаосе носятся люди. Дети с бабами прячутся, мужики заряжают ружья. Грохот стоит от рева чудища. Содрогает жилища и землю ужасом. Пробил час. Собою лес затмевая, оборотень идет сюда. Я взгляд бросаю на мать – проститься. И несусь к калитке, разрываю в пути одежду. Только за ветхий забор нога правая перевалилась…

И вывалился я в день. Позади – огромное серое здание с надписью: «Исторический архив». Рядом – подруга из детства курила. От испуга присела, скулит:

– Ты здесь откуда?

Не понимаю я, что творится, в ответ вопрошаю: «а ты?»

– Так… работаю здесь…

В страхе кошмарном, что город вокруг шумит, бегу на своих двоих в поисках входа в деревню. Мимо прохожих, ателье, ресторанов, библиотек, посольства.

Что за сила выбросила меня сюда? Деревню да мать оборотень сейчас растерзает, а я останусь?

Весь покрытый дрожью, солью и едким потом, спустя несколько часов бесплодных поисков, – падаю за столик небольшого кафе.

Сердце бешеное из груди человеческой требует броситься искать дальше. Но ноги дрожат, не слушаются. Нужно понять, куда бежать, что делать.

А в кафе том народу полно. Напротив меня сидят втроем мужики. Молодой посреди, двое – с бородами седыми. Все в камуфляжной военной форме как один. По бокам стоят ружья. Левый среднему говорит.

– Урок колдовства номер четыре. Сегодня учимся читать людей. Это просто. Смотришь между бровей да сквозь темя влезаешь в поток. Там все написано. Пробуй прямо сейчас, вот на нем, – перст указывает на меня.

Молодой щурится. Приподнимается. Зенки, как пятаки, раскрываются. Колдун вскакивает и орет на всю округу: