Ветер в ивах

Крот шел рядом с лошадью, разговаривая с ней, так как лошадь жаловалась, что ее ужасно обделяют вниманием и никто не обращает на нее ни малейшего внимания; а Жаб и Водяной Крыс шагали за фургоном и беседовали друг с другом… По крайне мере, Жаб что-то говорил, а Крыс время от времени вставлял:

– Да, именно так… И что ты ему на это сказал? – а сам в это время думал о чем-то своем.

И тут далеко позади послышалось слабое предупреждающее гудение, похожее на гудение приближающейся пчелы. Оглянувшись, путники увидели облачко пыли с чем-то темным и стремительным внутри; облачко приближалось с невероятной скоростью, из пыли слышалось слабое «бип-бип», похожее на стоны раненого зверя. Едва ли обратив внимание на это явление, Крыс и Жаб повернулись, чтобы продолжить разговор, как вдруг в одно мгновение (так им показалось) мирная сцена изменилась, и с порывом ветра и шумом, заставившими их отпрыгнуть в ближайшую канаву, их настигло нечто! В ушах у них зазвенело «бип-бип!», на мгновение они увидели внутри «нечто» блестящие зеркальные стекла и дорогой сафьян… А потом великолепный автомобиль, огромный, захватывающий дух, с напряженным, вцепившимся в руль водителем на долю секунды закрыл от них всю землю и все небо, взметнул облако пыли, которое полностью ослепило и окутало их, и превратился в точку вдалеке, снова уподобившись гудящей пчеле.

Старая серая лошадь, мечтающая на ходу о своем тихом загоне, в такой непривычной ситуации просто дала волю своим естественным чувствам. Вздыбившись и тут же снова резко упав на все четыре ноги, она попятилась и, несмотря на все попытки Крота ее обуздать, несмотря на его пылкие речи, направила фургон задом наперед к глубокой канаве на обочине. Фургон на мгновение покачнулся, затем раздался душераздирающий грохот… И вот канареечного цвета повозка, гордость и отрада путешественников, лежит на боку в канаве, безнадежно сломанная.

Крыс приплясывал на дороге вне себя от ярости.

– Негодяи! – кричал он, потрясая сжатыми кулаками. – Негодяи, разбойники с большой дороги… Водятлы! Я подам на вас в суд! Я напишу жалобу! Я затаскиваю вас по судам!

Его тоска по дому была забыта – сейчас он чувствовал себя шкипером канареечного судна, оказавшегося на мели из-за безрассудной выходки моряков-соперников, и пытался вспомнить все неприятные и язвительные слова, которые обычно выкрикивал капитанам паровых катеров, если те направляли свои катера слишком близко к берегу и окатывали волной ковер в его гостиной.

Жаб сидел прямо посреди пыльной дороги, вытянув лапы, и пристально глядел вслед удаляющемуся автомобилю. Со спокойным, довольным видом он прерывисто дышал и время от времени тихо бормотал:

– Бип-бип!

Крот был занят тем, что пытался успокоить лошадь, и спустя некоторое время ему это удалось. Тогда он пошел взглянуть на повозку, лежащую на боку в канаве. То было воистину жалкое зрелище. Филенки и окна разбиты, оси безнадежно погнуты, одно колесо оторвано, банки из-под сардин разбросаны везде и всюду, а птица в клетке жалобно щебечет и просит, чтобы ее выпустили на волю.

Крыс бросился на помощь Кроту, но их объединенных усилий не хватило, чтобы перевернуть фургон.

– Эй! Жаб! – закричали они. – Иди сюда, помогай!

Жаб не ответил ни слова и не двинулся с места. Друзья подошли посмотреть, что с ним – и нашли его в некоем трансе, со счастливой улыбкой на морде; глаза его все еще были прикованы к пыльному следу, оставленному разрушителем фургона. Время от времени Жаб бормотал:

– Бип-бип!

Крыс потряс его за плечо и строго спросил:

– Ты будешь помогать или нет?

– Великолепное, волнующее зрелище! – зачастил Жаб, даже не пошевелившись. – Поэзия движения! Настоящий способ путешествовать! Единственный способ! Сегодня здесь, завтра там! Деревни мелькают мимо, поселки и веси мелькают мимо – и всегда на горизонте что-то новое! О блаженство! О, бип-бип! Боже мой! Боже мой!

– Хватит дурить, Жаб! – в отчаянии воскликнул Крот.

– Подумать только, я никогда не знал, – мечтательно продолжал Жаб. – Все потраченные впустую годы я никогда даже не подозревал, никогда даже не мечтал о таком! Но теперь… О, теперь-то я все понял, теперь-то я осознал! Какая цветущая дорога отныне расстилается передо мной! Какие облака пыли я подниму, когда с бешеной скоростью помчусь вперед! Сколько фургонов останется лежать в канавах в моем кильватере, а я на них даже не оглянусь! Ужасных маленьких фургончиков… простеньких фургонов… канареечного цвета…

– Что нам с ним делать? – спросил Крот Водяного Крыса.

– Ничего, – твердо ответил Крыс. – Потому что тут ничего уже не поделаешь. Видишь ли, я знаю его с давних пор. Теперь он одержим. Он нашел новое увлечение, а поначалу любое новое увлечение действует на него вот так. Он еще несколько дней будет смахивать на лунатика, и толку от него не будет никакого. Не обращай внимания. Лучше посмотрим, что можно сделать с фургоном.

Тщательный осмотр показал, что даже если бы им удалось поставить фургон на колеса, он не смог бы двигаться дальше. Оси были безнадежно погнуты, отлетевшее колесо разломалось в щепы.

Крыс перекинул поводья через спину лошади, чтобы вести ее в поводу, а в другую лапу взял птичью клетку с заходящейся щебетом птицей.

– Пошли! – мрачно сказал он Кроту. – До ближайшего города пять или шесть миль, и нам придется пройти их пешком. Чем скорее отправимся в путь, тем лучше.

– А как же Жаб? – с тревогой спросил Крот, когда они тронулись в путь. – Мы не можем оставить его одного посреди дороги, да еще в таком состоянии! Это опасно. А вдруг появится еще один «бип-бип»?

– Да чтоб он провалился, этот Жаб! – свирепо воскликнул Крыс. – С меня хватит!

Но не успели они уйти далеко, как сзади послышался топот, и Жаб, догнав их, взял обоих друзей под руки, все еще прерывисто дыша и глядя в никуда.

– Послушай-ка, Жаб! – резко сказал Крыс. – Как только мы доберемся до города, ты пойдешь прямиком в полицейский участок, выяснишь, что им известно об этом автомобиле и его владельце, и подашь на него жалобу. А потом тебе придется пойти к кузнецу и колеснику и договориться, чтобы фургон починили и привели в порядок. На это потребуется время, но поломка не безнадежная. Тем временем мы с Кротом отправимся на постоялый двор и найдем уютные комнаты, где сможем пожить, пока не починят фургон, а ты не оправишься от потрясения.

– Полицейский участок! Жалоба! – мечтательно пробормотал Жаб. – Чтобы я жаловался на то прекрасное небесное видение, которое мне явилось? Чинить фургон? Я навсегда покончил с фургонами. Никогда больше не хочу видеть ни одного фургона, не хочу даже слышать о них. О, Крысик! Ты просто не представляешь, как я тебе благодарен за то, что ты согласился отправиться в это путешествие! Без тебя я бы не поехал, и тогда, возможно, никогда не увидел бы того… Лебедя, солнечный луч, молнию! Возможно, я никогда бы не услышал тот чарующий звук и не почуял тот чарующий запах! Всем этим я обязан вам, мои лучшие друзья!

Крыс в отчаянии отвернулся от него.

– Ну, ты понял? – через голову Жаба обратился он к Кроту. – Он совершенно безнадежен. Я сдаюсь. Когда доберемся до города, пойдем на железнодорожную станцию и, если повезет, сядем на поезд, который сегодня же вечером доставит нас обратно на берег реки. И чтобы я еще хоть раз проводил время с этим провокатором, – фыркнул он и до конца утомительного пути ни с кем, кроме Крота, не разговаривал.

Добравшись до города, они направились прямиком на вокзал и усадили Жаба в зале ожидания второго класса, дав носильщику два пенса и велев за ним приглядывать. Затем оставили лошадь в конюшне гостиницы и дали все указания относительно фургона и его содержимого. В конце концов, когда поезд дотащился до станции неподалеку от Жаб-холла, они проводили Жаба (тот шел, как во сне или как заколдованный) до дома, где велели экономке накормить его, раздеть и уложить в постель. Забрав свою лодку из лодочного сарая, друзья поплыли вниз по реке и уселись за очень поздний ужин в своей уютной гостиной, к великой радости и удовлетворению Крыса.

На следующий вечер Крот, вставший поздно и бивший баклуши весь день, сидел с удочкой на берегу – там его и нашел Крыс, который отправился посплетничать с друзьями.

– Слыхал новости? – спросил Крыс. – На реке только об этом и говорят. Сегодня утром Жаб ранним поездом отправился в город и заказал там большой и очень дорогой автомобиль.

Глава третья. Дикий Лес

Крот давно хотел познакомиться с Барсуком, который считался очень важной персоной. Барсук редко появлялся в обществе, но все вокруг ощущали его незримое влияние. Однако каждый раз, когда Крот заговаривал о Барсуке с Водяным Крысом, тот начинал мяться.

– Да ты не беспокойся, – говорил Крыс. – Барсук когда-нибудь сам появится… Он всегда появляется, и тогда я вас познакомлю. Он самый лучший! Но его надо принимать не только таким, каков он есть, но и тогда, когда он есть.

– А ты не мог бы пригласить его на ужин или что-нибудь в этом роде? – спросил Крот.

– Он не придет, – коротко ответил Крыс. – Барсук терпеть не может общество, приглашения, обеды и все такое прочее.

– Может, тогда пойдем и навестим его? – предложил Крот.

– О, я уверен, что ему это не понравится, – встревожился Крыс. – Он ужасно нелюдимый и наверняка разозлится. Я никогда не отваживался нагрянуть к нему домой, хотя хорошо с ним знаком. Кроме того, мы не можем к нему пойти, это исключено, ведь он живет в самой гуще Дикого Леса.

– Ну и что? – не понял Крот. – Ты же говорил, что с Диким Лесом все в порядке.

– Да знаю, знаю, что в порядке, – уклончиво ответил Крыс. – Но лучше не надо туда сейчас ходить. Пока не надо. До леса долгий путь, и в любом случае Барсук в такое время года не сидит дома. Когда-нибудь он явится, если ты подождешь спокойно.

Кроту пришлось довольствоваться этим. Но Барсук так и не появился, и каждый день приносил свои развлечения. Только когда лето давно закончилось, и холод, изморозь и топкая грязь заперли двух друзей дома, а разлившаяся река неслась за их окнами так быстро, как будто насмехалась над самой усердной греблей, Крот поймал себя на том, что его мысли настойчиво возвращаются к одинокому серому барсуку, живущему в норе посреди Дикого Леса.

Зимой Крыс много спал, ложился рано и вставал поздно. В течение короткого дня он иногда писал стихи или выполнял мелкую работу по дому; и, конечно, к нему заглядывали в гости соседи, поэтому не было недостатка в болтовне: все сравнивали свои впечатления о прошедшем лете и о тогдашних событиях.

Когда оглядываешься назад, лето кажется такой насыщенной главой в книге жизни! В ней столько иллюстраций и они такие яркие! На берегу реки время неуклонно продвигалось вперед, разворачивая все новые сцены, которые сменяли друг друга в величественной процессии. Первым появился багряноцветник, разметав пышные спутанные локоны по краю зеркала, откуда на него смотрело его отражение. За ним последовал иван-чай, нежный и задумчивый, как розовое облачко на закате. Окопник – лиловое с белым – понемногу пробрался вперед, чтобы занять свое место в шеренге. И наконец, однажды утром робкий и медлительный шиповник осторожно ступил на сцену, и все поняли (как будто струнная музыка возвестила об этом аккордами, перешедшими в гавот), что наконец-то наступил июнь. Оставалось дождаться еще одного члена труппы: мальчика-пастушка, за которым должны были ухаживать нимфы, рыцаря, которого дамы ждали у окна, принца, который должен был поцелуем вернуть спящее лето к жизни и любви. И когда лабазник, жизнерадостный и благоухающий, в янтарной куртке, грациозно занял свое место, спектакль был готов к началу.

И какой это получился спектакль!

Сонные животные, уютно устроившиеся в норках, пока ветер и дождь барабанили в их двери, вспоминали тихое ясное утро за час до восхода солнца, когда еще не рассеявшийся плотный белый туман стлался по поверхности воды. Вспоминали шок от раннего нырка в воду, беготню по берегу и лучезарное преображение земли, воздуха и воды, когда внезапно возвращалось солнце и серое становилось золотым, а цвета снова растекались по земле. Они вспоминали душную полуденную сиесту в глубине зеленых зарослей, куда солнце проникало тоненькими золотыми лучиками; катание на лодках и купание во второй половине дня; прогулки по пыльным тропинкам и желтым кукурузным полям; и, наконец, долгий прохладный вечер, когда завязывалось столько нитей, собиралось столько друзей и столько приключений задумывалось на завтра.

Да уж, зверям было о чем поговорить в короткие зимние дни, собравшись у камелька. И все же у Крота оставалось много свободного времени, и вот однажды днем, когда Крыс, сидя в кресле перед камином, то дремал, то подбирал непослушные рифмы, Крот решил в одиночку отправиться исследовать Дикий Лес и, если получится, свести знакомство с мистером Барсуком.

Был холодный безветренный полдень, над головой висело суровое стальное небо, когда Крот выскользнул из теплой гостиной на свежий воздух. На деревьях вокруг не осталось ни листика, и он подумал, что никогда еще его взгляд не проникал так далеко, как в этот зимний день. Природа погрузилась в ежегодный сон и, казалось, сбросила все одежды. Рощи, лощины, каменоломни, все потаенные места, которые в летней зелени были таинственными, ожидающими своего исследователя, теперь жалко раскрывали свои секреты. Они как будто просили не обращать внимания на их убожество до тех пор, пока они не смогут, как прежде, буйствовать в роскошном одеянии, соблазнять и завлекать своими старыми трюками. Это было по-своему трогательно, но в то же время бодряще… даже волнующе.