Спорим, будет больно!

Галина Петровна сбегает с крыльца и торопится к воротам.

– Мам, все хорошо, – кричит подруга. – Я споткнулась и ударилась о панель.

Она прикладывает палец к губам и смотрит умоляющим взглядом. Я тяну ее подальше от наших домов, на пустырь. Здесь, среди кустов, когда-то мы строили домики и играли в дочки-матери.

– Говори, пока я тебя в полицию не сдала.

– Варь, ты что? – Зинка округляет глаза, и в ее зрачках плещется настоящий ужас. – Разве я знала?

– Что?

– Ну, короче…

Она мнется, старается не смотреть на меня. А мне хочется треснуть ее по затылку за упрямство и недоумие. Ладно ее жизнь, она ее не ценит и постоянно попадает в переплет, но я не она.

– Я жду!

– Новинская, не дави на меня!

Когда Зинка нервничает или злится, всегда называет меня по фамилии. Я отвечаю ей тем же.

– Жду, Соловьева!

– Короче, этот мажорик Тоха, чей Мерс вчера чуть в аварию не попал, сунул мне в руку записку, когда мы выходили из автобуса.

– Т-а-а-а-к, – я прищуриваюсь, готова испепелить взглядом подругу. Новость сбивает с ног, попахивает предательством, а я такое не прощаю. – И что дальше?

– Ну, там был номер телефона, время и место для встречи.

– И ты позвонила?

Видимо, мое лицо настолько ужасно, что подруга отпрыгивает на пару шагов. Кажется, будто я шевельну пальцем, и она сорвется с места и улетит.

– Варь, ты только не ругайся, Варь, – лепечет Зинка.

– Ты позвонила? – спрашиваю сцепив зубы.

– Ага.

Я закрываю глаза, ноги подкашиваются, хватаюсь за дерево, промахиваюсь, чуть не падаю. Зинка бросается на помощь, помогает сесть на пригорок. Мы минуту молчим. Она не оправдывается, ждет, пока я приду в себя.

– Идиотка! – срывается с моих губ стон. – И как я с такой тупой девкой столько лет дружу?

– А за тупую сейчас получишь! – Зинка вскакивает, сжимая кулаки.

– Только попробуй, – дергаю подругу за штанину. – Дальше!

– А что, дальше. Ну я позвонила, пошла на встречу, поболтали. Потом ты прибежала. Все.

«Дыши, дыши!» – приказываю себе.

Он желания вцепиться дурочке-подружке в горло пальцы сводит судорогой. А в голове молнией пролетает ночь: появление Арчи у кровати, незакрытые шторы, которые с вечера были закрытыми. Неужели у него хватило наглости забраться в окно? И мои губы…

Стоп!

Почему не лаял Бруно?

Пот липким слоем покрывает лоб, шею, чувствую, как капля ползет по позвоночнику.

– Все?

Мой голос хрипит. Предположения одно ужаснее другого сводят с ума. Зинка испугана, прижимает ладошки к пунцовым щекам. Ее большие круглые глаза бегают туда-сюда, она явно боится встретиться со мной взглядом.

– Н-ну, я пить хотела, Тоха предложил мне бутылку, – с трудом выдавливает она и икает. – Ничего же страшного не случилось.

– Где та бутылка?

Зинка замирает с открытым ртом.

– Варь…

– Где та бутылка?

– А зачем тебе?

– Я подозреваю, что в ней был наркотик.

– Наркотик? – теперь ее глаза еще больше становятся похожи на круглые монеты. – Варь, ты с дубу рухнула? – Зинка крутит пальцем у виска. – Откуда такие мысли?

– Есть причина. Так, где она?

– Д-дома. Что, хочешь допить?

Подруга пытается шутить, улыбается, но криво выходит.

– Нет! Участковому отнесу, пусть проверит.

– Что?

– На предмет наркотиков. Пошли.

Я хватаю Зинку за руку и тяну за собой. Она не сопротивляется, семенит сзади, причитая.

– Варь, не торопись. Участковый нас на смех поднимет. Да и как он проверит? Откуда в селе лаборатория? Ты совсем людям не доверяешь?

Я останавливаюсь. Первый сумасшедший порыв прошел. А Зинка права. Я еще ни в чем не убедилась, а болтаю воду в стоячем болоте.

– Хорошо, слушай. Во-первых, плохо мне стало вчера ночью, я увидела мажора радом со своей кроватью.