Комната на семнадцатом этаже

– Он не будет против, что я у вас?

– Что? Нет, конечно. Думаешь, ему какое-то дело есть?

Маргарита пожала плечами.

– А Оля где? Сколько ей уже?

Родила Дарья лишь после того, как несколько лет побыла в браке. Её беременность не стала причиной, чтобы покидать работу и она позволила себе сидеть дома лишь тогда, когда до родов оставалось не больше нескольких недель. И даже находясь дома она не покидала работу. Постоянно проверяла почту, была на телефоне, который включила на максимальный громкость звонка. Когда родилась Оля, самая обычная девочка, Дарья побыла дома несколько месяцев и за это время, казалось, впала в отчаяние. Для неё сидеть с ребенком оказалось сущим Адом. И потому она наняла няню, а сама, с облегчением, вновь пропадала на работе сутками.

– Десять уже, – Дарья сделала большой глоток виски. – Не знаю в кого она такая. Вечно в своей комнате сидит, на улицу не выгонишь. С людьми почти не говорит. Мне кажется, я её голос уже забыла.

– Может к психологу?

– К школьному уже ходила, – Дарья пьяно говорила громко, а глаза её были слегка прикрыты, – сказала, что нормальный ребенок. Но что она знает? Я ведь мать. Я вижу. А та заладила нормально и нормально. Не получается вообще на неё повлиять. Учится на тройки, на уроках не отвечает. Ничего не хочет.

Наступила тишина, в которой Дарья пыхтела, как будто пыталась успокоить расшатавшиеся нервы и усмирить злость на собственного ребенка.

– Знаешь иногда я думаю, а зачем я вообще ребенка заводила? Может нужно было как с первой беременностью. Просто сделать аборт.

– Уже поздно об этом думать.

– Да, поздно. Но знаешь, иногда она просто выводит из себя. Понять не могу, что с этим ребенком. Вот тебе с Сашкой повезло. Как сейчас помню. Такая улыбчивая девочка, всегда душа компании.

– Ну, все, хватит, – успокаивающе протянула Маргарита, наблюдая то, как Дарья пытается обнять свои ноги, неловко подтягивая их к себе. Голос у неё уже стал еле слышный, а с рук вот-вот должен был вывалиться бокал. Глаза у женщины слипались, – Давай сюда.

Маргарита легко разжала пальцы и вытащила бокал, там оставалось немного и она допила одним глотком, после поставила его на столик. Дарья молчала, а взгляд её был мутный, как будто она уже была во сне. Маргарита закурила, глядя на свою подругу, почему-то в районе солнечного сплетения опять что-то сжалось. Наверное, нужно проверить желудок и меньше курить, подумала Маргарита. Она докурила и уложила несопротивляющуюся подругу. Та была легкой, совсем как Саша в детстве, и как только легла на спину тут же перевернулась на бок, сворачиваясь клубочком.

Маргарита провела рукой по волосам и пошла к выходу, оставив потушенный окурок в полной пепельнице. Застегнула пальто, замерла на секунду вслушиваясь в тишину дома, и пошла к своей машине. Ей было так хорошо, где-то внутри больше ничего не сжималось, как будто догорело, как окурок в пепельнице, было абсолютно пусто. Больше она не хотела, чтобы её что-либо когда-либо заполняло.

Я есть сегодня

Молодой мужчина поднимался по ступенькам подъезда. Воняло затхлостью и пылью и он с грустью наполнял этим запахом легкие. Медленно скользил взглядом по стенам, с облупившейся краской, по пыльным ступенькам.

Он не был в этом подъезде практически год и теперь ему казалось, что он вернулся в прошлое. Он вспоминал, как когда он был ещё мальчишкой, он взбегал по ступенькам вместе с дворовыми друзьями и просил у мамы попить или же отпрашивался ещё погулять. Она строго упирала рука в бока, но потом все же разрешала, вдогонку крича, чтобы гуляли они не долго.

Отец в это время читал газету или же смотрел телевизор. Виталику он казался таким взрослым, таким сильным и мужественным. Его отец был для него примером для подражания, настоящим мужчиной. С большими, мозолистыми руками и множеством историй, которые он с удовольствием рассказывал. У отца был громкий смех и когда он улыбался или смеялся возле глаз появлялись лучики-морщинки. Виталику он казался недосягаемо высоким и сильным. Его отец был настоящим трудягой и часто ремонтировал что-то дома. Тогда Виталик сидел рядом на корточках, положив ладони на колени, а на них подбородок и с интересом наблюдал. Тогда отец начинал рассказывать, как и что правильно делать.

Он был из тех, кто мог дать подзатыльник, если сын говорит не слишком уважительно с ним или матерью. Но, несмотря на это, Виталик его обожал. Отца он любил больше, чем мать и в детстве ему было за это ужасно стыдно.

Ему часто прилетали подзатыльники по вине Женьки и тогда он ужасно сердился на своего младшего брата. Он понять не мог, зачем родители решили завести ещё одного ребенка.

Он сердился, что ему приходилось следить за младшим братом. А особенно он злился, когда родители говорили взять Женю с собой к друзьям.

Виталик казался себе до ужаса взрослым и думал, что сидеть с Женей, который был младше на три года, для него зазорно. Ему было стыдно брать его к друзьям, а если все же уступал родителям, то вместе с друзьями над ним подшучивал.

Женя был плаксой, и они постоянно на него так называли. Сейчас Виталий понимает, что брат всего лишь был беззлобным по своей натуре. Он не понимал такой забавы, что была постоянной у мальчишек, как задирание других детей.

От того он больше времени проводил в одиночестве. Но ему нравилось играть в песочнице и вылезать на деревья. За это Виталик на него сердился ещё больше. Он пыхтел и бывало бросал небольшой камешек или веточку, даже не целясь в брата. Женька сидел подолгу на деревьях и взирал оттуда на всех, как сторонний наблюдатель. Часто в это время он обрывал спелые вишни или абрикосы, в зависимости от того, на какое дерево залезал. Он обтирал абрикосы об футболку и хрустел фруктом, а после распихивал их по карманам.

Родители запрещали ему лазить по деревьям и даже отдали строгое распоряжение Виталику, чтобы он следил. Но чтобы родители не делали, Женя все равно забирался на дерево и сидел там подобно птичке по несколько часов, любопытно разглядывая, как другие дети играют. Казалось, ему нравится быть наблюдателем жизни, а не участником её. И этого Виталик, от природы шумный и веселый, тоже понять не мог.

А ещё Женька постоянно приносил домой уличных животных. А когда ему не разрешали оставить находку он начинал плакать взахлеб, прижимая найденыша к груди, размазывая по покрытому светлыми веснушками лицу слезы и сопли,

Только, когда он подрос, он прекратил свои попытки оставить кого-то дома и просто подкармливал бродяжек.

Виталик поднялся на ещё один этаж, схватившись за периллы. Те были покрыты пылью и он отдернул руку. Хотел вытереть её об пальто, но он остановил этот порыв, пытаясь не прикасаться рукой к дорогой ткани.

В подростковые времена он часто сидел с друзьями в подъезде на грязных и оплёванных ступеньках. Тогда его не волновала чистота одежды. Они громко смеялись, запугивая детей, плевали на ступеньки через щель между передними зубами и разбрасывали кучи мусора. Они считали себя крутыми и девчонки их возраста и немного младше думали так же. А вот родители ничего не понимали, как он себе говорил, и пытались доказать ему, что он не прав. Но он продолжал громко материться, специально, чтобы все слышали, какой он потрясающий, курить дешевые сигареты, прятать потом их в самый низ шкафчика, и пить дешевое пиво.

Он немного улыбнулся, чувствуя, как уши начинают гореть от стыда. Ему было совестно за те времена. Он сидел на этих ступеньках и обнимал девчонок, которые неумело, но вызывающе красились, от них был слишком сильным запах туалетной воды, и они жались к нему грудью, но та ещё не выросла до желанных размеров и они напихивали в лифчики то ли носки, то ли трусы.

Виталик потер лицо раскрытой ладонью, не прекращая улыбаться, остановившись. Было и стыдно и приятно вспомнить те времена, сейчас было смешно от своего поведения.

Отец, в то время, часто его лупил. Разумеется, за дело. А он потом уходил в свою комнату громко топая и всем своим видом показывая бунт, хлопал дверью и валился на кровать. Женька мышкой проскальзывал в его комнату, чтобы обнять и успокоить. Но Виталик каждый раз на него шипел и отталкивал, ведь он был слишком крутым, чтобы поддаться этим телячьим нежностям.

Он продолжал дразнить своего брала за покладистый характер, а ещё он по подростковому ревновал и сердился из-з того, что Жене от отца совсем не достаётся. Он даже подзатыльники Жене не отвешивал. В то время Виталик был убеждён, что отец любит младшего больше, но потом, конечно же, он понял. На Женю такой воспитательный метод не подействовал бы, тем более на него попросту не могла подняться рука, так сильно он моментами напоминал мать. А его большие ангельские глаза, казалось светились чем-то внеземным и волшебным. Женька часто помогал матери на кухне, пока Виталик развлекался с друзьями, а отец даже не пытался приобщить младшего к «мужским» обязанностям.

Казалось, с тех пор прошло так много и одновременно так мало времени. Теперь Виталик совсем другой. Некоторые его друзья, со времен бурной юности, последовали по похожему пути. Тоже нашли работу, тоже стали полностью самостоятельными. Некоторые продолжали изображать из себя крутых парней, считая, что Виталик и ему подобные просто поддались обществу и предали их верную дружбу. Дружбу, которая носит прайс «бутылка водки».

Виталий остановился возле знакомой двери. Металлической, внизу несколько темных полос, уже порядком обшарпанная, но все такая же надежная. Он нажал на кнопку звонка, слыша такую знакомую мелодию. Он помнит, как раньше всегда Женька шел открывать, бурча себе под нос. Мама суетилась, накрывая на стол, а отец гордо восседал или на диване, или во главе стола.

Женька распахивал дверь, слегка щурясь. У него было отличное зрение, потому никто понять не мог, откуда взялась такая привычка. На нем, обычно, была свободная футболка, русые волосы были растрёпанными, а на прямом носу все ещё виднелись милые веснушки. Виталик просто обожал эти веснушки и часто щелкал брата по носу, тот хватался за поврежденное место, скорее от неожиданности, и возмущался.

Дверь распахнула улыбающаяся мать, в теплом халате с закатанными рукавам и в пушистых тапочках. Воспоминания были такими яркими и такими живыми, что Виталику казалось, что он видел Женьку воочию и на секунду стало все неправильно. Уже не было как раньше, но это чувство смылось волной радости от встречи с матерью. Он втянул её в свои объятия, а мама забавно запричитала, что нужно хоть в дом зайти.

Виталик вырос и теперь мама над ним не возвышалась, а была ниже едва ли не на две головы. Ростом и телосложением он пошел в отца от того он часто возвышался над людьми. Мама же была хрупкой и невысокой. В Женьке явно больше её генов. Он постоянно надувался, становясь похожим на хомяка, когда Виталик называл на него мелким, но поспорить не мог. Ещё шесть лет назад, когда Виталику было только двадцать, а Жене семнадцать он возвышался над ним на целую голову.

Виталий зашел в дом и за ним захлопнулась дверь, та всегда была жутко громкой. Навстречу вышел отец. Он все так же ярко улыбался, но лицо покрылось усталыми морщинками. Щетина приобрела проседь, как и коротко стриженые волосы. Отец уже не был таким мощным, каким его помнил Виталик, он немного сутулился, а кожа стала дряблой. Мышцы уже не бугрились.

Отец похлопал его по плечу, по-доброму улыбаясь.

– Ах, какой красавец, – говорила мать, поворачивая Виталика то в одну сторону, то в другую.

Молодой мужчина громко рассмеялся, смех у него был, как и у отца в молодости, – раскатистый и громкий.

– Только посмотрите на него, – щебетала женщина, – вылитый папа в молодости.

– Мать, что ты его на пороге держишь, – мужчина приобнял свою жену за плечи, – проходи. Мать уже на стол накрыла.

– Какое хорошее, – продолжила щебетать мать, пока мужчины её семьи глядели на неё, улыбались. Она стащила с сына пальто и принялась его разглядывать и щупать, перед тем как повесить на вешалку, – дорогое, наверное.

– Та нет, не особо, – заверил мать Виталик, наклонившись, расстёгивая ботинки.

Наконец-то он снял ботинки и родители повили его в квартиру. Мать сказала, чтобы он шел мыть руки, а она пока в тарелки все насыплет и подпихнула его вперед по коридору. Виталик немного улыбнулся, качнув головой, делая шаг вперед, а потом глянул назад, бросив взгляд на убегающую мать. Пусть отец и сказал, что на стол уже накрыто, наверняка ещё минут пятнадцать мать будет суетиться. То салфетки принесет, то тарелки решит другие поставит, то выставит какие-то сладости, то уберет их. Отец же будет сидеть во главе стола, дожидаясь пока все наконец-то сядут, негромко вздыхать.

Так происходит каждый раз и такие моменты превращаются в теплые и светлые воспоминания. Именно за таким скучаешь особенно сильно. Он услышал, как отец начал ворчать, говоря, что не к чему все это, и пошел вперед.

Ванная комната была в самом конце ярко освещенного коридора. Справа расположились две плотно закрытые двери. Одна в его комнату, другая в Женину, а в самом конце, возле ванной, комната родителей. На стене висели фотографии – их мать когда-то мечтала стать фотографом, а также она ужасно сентиментальна. Она любила рассказывать истории с их детства и до сих пор хранила их детскую одежду, в некоторую она их одевала, когда они были ещё младенцами. Эта одежда лежала в отдельной коробке и иногда мама её доставала и с умиленной улыбкой разглядывала крошечные носочки и чепчики.