Сказки из Тени, или Записки Пустоты

– Я все равно сожгу этот лес, – огонь выплескивается наружу и тянется к Бородатому лицу на небе, но не причиняет ему никакого вреда.

– Так ты сожжешь не только его, ты сожжешь большую часть своей бессмертной души, – в его словах искренняя горечь. В моих, тоже…

– К черту душу.

– Я могу это сделать…

– Я тоже…

– Ну что – же, это твой Путь. – Он исчезает так же неожиданно, как и появился. Всего лишь бородатое лицо в небе.

*

На опушке Синего леса никого… Я долго собираю сухой хворост, и так же долго разжигаю огонь. Нехотя, но Синий лес горит. А я стою на опушке Синего леса и плачу… без слез. Когда я вижу уже стену огня, из леса жалобно поскуливая, вываливается Мой Медведь, его коричневая шкура вся в дымящихся язвах и серых подпалинах.

– Стой! – кричу я Огню. Но огонь не слышит, его уже нет во мне, ни капли, Он жжет Синий лес.

– Так не честно!!! – кричу я Небу.

– А чего, ты хотел? – отвечает небо голосом Бородатого.

– Я не хотел так…

– Я все еще могу исправить…

– Ты можешь вернуть Загадку? – это моя последняя надежда, готов заплатить Все…

– Нет. Я могу остановить твой огонь…и спасти лес, отвечает Бородатый.

– Хорошо, только все равно, я больше никогда не хочу его видеть.

– Это твои слова?

– Да. Только пускай они все живут… там.

– Тебя устроит Вечно закрытая Дверь, за которую Ты никогда не сможешь попасть? Но увидеть сможешь всегда, когда захочешь. И не захочешь, то же…

– Да. Ты жесток.

– Знаю, Ты то же…

Бородатый исчез, закрыв Дверь.

Я никогда больше не видел Загадку, даже во сне…

23

Пропали краски и цвета, и наступила п.у.с.т.о.т.а…

Синего леса, то же не стало, но жизнь продолжается, у меня осталось еще целое Море. Только вот теперь не знаю, сколько в нем было настоящего, и сколько осталось: «…три тысячи лет назад… мы шли с Юю держась за руки, по мелкому кварцевому песку. Ее розовый прозрачный хитон развивал легкий бриз, а на мне была лишь серая набедренная повязка и кожаные сандалии. Она шла босиком, все наши следы смывала внезапно набежавшая волна…».

Мне двадцать семь, а Христу было тридцать три…

– «Что это..? Для чего… Что это вообще значит?»

– Это значит, что еще можно успеть сотворить новую сказку…, и не только для себя. Только вот она уже никогда не будет, Той, Что Была Прежде… Мне так и не удалось разгадать Ее Загадку до конца, и имя Полина, осталось чужим и незнакомым, как чужая и незнакомая планета, которые жмутся к далеким звездам в самом небе, в самом синем на свете небе, в нашем небе, Твоем и Моем.

24

Ты знаешь, как можно убить Время? Крылатого Дракона сотканного из серебра…

Я знаю… – рубить дрова. Можно рубить дрова, если болит душа, и не знаешь, куда деть все остальное. В последнее время я полюбил рубить дрова. Приезжал на Дачу, и рубил…, вкладывая в это дело всю силу, накопившуюся обиду, и злость.

«Тюк» – я научился раскалывать пятидесятисантиметровые чурбаки с одного удара.

«Тюк» – учись жить, без своих сказок.

«Тюк» – мне больше не хочется уходить в иллюзорные миры.., слишком больно, когда плачешь без слез…

«Тюк, тюк, тюк» – я наколол целую поленницу, пять рядов от пола до потолка дровяного сарая…, хозяин дачи был очень доволен. Хотя октябрь и выдался изумительно теплым, в воздухе уже витала тень наступающей зимы. И чтобы согреться впрок – я потел, желая выложиться полностью, насколько, это возможно, но на место выложенных, выброшенных на ветер сил, затраченных на рубку дров, приходили новые силы. Прошли три, или четыре недели, почему-то я совершенно потерялся во времени, моя душа была все в том – же – полу сожженном, полу – замороженном состоянии, но, тело окрепло. Физически, я был на пике своей формы, и постепенно, обретал и внутреннее содержание, пока еще – какое – то смутное, словно восковая свеча на ветру, но я так привык ждать, что теперь само ожидание, стало внутренним смыслом, а может это настоящий (само) обман, и оно было им всегда.

25

– Чего я ждал?

– А чего Ты ждешь?

– Не знаешь?

– Вот и я…

26

Я все откладывал встречу, с Загадкиной мамой… Она прислала мне еще два письма, пытаясь узнать, не объявилась ли Полина, не узнал ли я о ней чего-то нового. Я…, конечно – же, не отвечал. Что можно было сказать… Ничего. Только, вот после каждого такого письма, я подолгу не вылезал с Дачи, все дрова рубил. На работе не появлялся, и напиться не мог, физически, после первого же глотка спиртного, оно тут же выходило наружу со спазматической волной тошнотворной рвоты. Друзьям не звонил, даже у себя дома старался бывать, только тогда, когда там никого не было, не мамы, ни сестры. Можно убегать сколько угодно от тени свершившегося, но от себя то нельзя спрятаться, и мы все же договорились о встрече… Мы договорились, о встрече, с Загадкиной мамой – Людмилой Викторовной, в пол одиннадцатого, в парке у Театра оперы и балета…, шестнадцатого октября две тысячи четвертого года, года Серой обезьяны по Восточному календарю.

*

Серая осенняя мгла, с высокого постамента посреди парка Каменный Ленин хмуро протягивал руку с каменной кепкой, но сегодня никто не подавал, тепла не хватит на всех, да и зачем оно камням. Хотя чаще всего, именно камни, так любит ласкать своими лучами солнце. Возможно, Оно знает, или понимает, больше нас…, а может Оно само чего-то не знает, или не хочет понять. Серая мгла и солнце, такова осень.

Было морозное субботнее утро, окружающие нас люди прятали лица в воротники курток и пальто, пронзительный ветер гонял по парковым тропинкам целые океаны сухих листьев. Вышагивая по самые щиколотки в этом самом гербарии, я думал о том, что не расскажу Загадкиной маме, ни одной из известных мне правд. Слишком жестока была любая из них, слишком много в них того, чего я сам не понимаю, или не хочу понять… Сухая листва: желтая, красная, зеленая – шуршала, под подошвой моих черных ботинок. А я все шел, и думал – «Какая Она. Похожа ли Она на свою дочь…?».

Оказалось похожа… Даже слишком похожа.

Если бы, мы прожили с Загадкой вместе, лет так пятнадцать. Проснувшись однажды в одной постели, продолжая вчерашний спор, о том в какой институт отправить наше непутевое чадо, то … Допивая вторую чашку великолепного кофе, которое так готовить, умеет только Она одна, я бы увидел Ее, именно такой: …худощавая, черные локоны с налетом невидимого серебра, большие миндалевидные глаза, в ресницах тихая печаль, а на дне зрачков – смех, надежда, вера, и любовь – Наша Любовь…

– Вы Кирилл?

– Да…