Фашисты

– Ну, я надеюсь, надеюсь.

Селиванов нажал отбой. Налил водки.

– Кому ты звонил?

– Да так.

– Бабе?

– Нет.

Витя с трудом сел.

– Позвони жене.

– Не-не-не. Она расстроилась. Орать будет.

– Моей позвони. Хочу послушать её голос.

– Так ты сам позвони.

– Она меня заблокировала, – сказал Витя, тараща глаза.

– И зачем она тебе? Бросила – значит, не любила.

– Набери. Жалко, что ли?

Селиванов набрал и включил громкую связь.

Вспомнил, что бывшую жену Вити зовут Ольга.

«И титьки у неё как дыни», – подумал он пьяно.

Она ответила после первого гудка.

– Алло, я слушаю.

У Вити потекли слёзы.

– Говорите! Алло! Костя, это ты? Алло!

Витя кусал ладонь. Селиванов обратил внимание на его тонкие, как у пианиста, пальцы. Но с грязными, обкусанными ногтями.

– Вы что, мой голос записываете? – спросила Ольга. – Ну, слушайте! Вы хуесосы, твари и пидоры! Чтоб вы сдохли от рака! Чтоб вы говно жрали!

Она долго материлась и проклинала их. Потом отключилась.

– Спасибо, – сказал Витя.

– Пожалуйста, – ответил Селиванов.

* * *

Он собирался уйти следующим утром. Немного опохмелиться, может, попробовать принять душ в грязной Витиной ванной и отправиться к отцу. Но утром они опять пили, потом легли спать. Проснувшись днём, Селиванов не смог встать, его трясло. Витя сходил в магазин и принёс водки. Выпил сам, потом зажал голову Селиванова борцовским захватом и влил в рот полстакана. Минут через десять трясучка прошла. Они продолжили пить. Мир исказился. День и ночь перепутались. Действительность встала с ног на голову. Селиванов просыпался, пил, засыпал, опять просыпался, опять пил, опять засыпал. Снов не было. Выходить из квартиры не хотелось. Он давал Вите банковскую карту, и тот ходил в магазин. В комнате почти не осталось свободного от пустых бутылок места. Селиванов курил и читал названия этикеток. Начинали они с «Русского стандарта», а последние дни Витя приносил палёнку за шестьдесят рублей из павильона «24 часа». Деньги заканчивались. Никто не звонил. Стало казаться, что кто-то сидит в шкафу и тяжко вздыхает.

– Вить, какой день недели? – спросил Селиванов однажды.

– Не знаю. Среда. Слушай, денег сколько осталось?

– Сейчас.

Он достал телефон, открыл приложение.

– 122 рубля.

«Всё пропил», – мелькнула равнодушная мысль. – Как раз две бутылки, – сказал Витя. – Сползаю?

– Давай. Но возьми одну. Надо оставить на проезд.

– Какой проезд?

– К отцу. Я к отцу собирался.

– А, точно.

Витя ушёл. Селиванов, перебарывая тряску, выбрал в пепельнице хабарик и закурил. Шкаф продолжал его беспокоить. Он докурил и ушёл на кухню. Бросил окурок в раковину с горой посуды. Тревога не отпускала. Селиванов отчётливо услышал тяжёлый вздох. Теперь оно пряталось под столом. Он заглянул. Никого. Проверил ванную и туалет. Всё было чисто, в переносном смысле, конечно. Значит, шкаф. Селиванов вооружился кухонным ножом, подкрался и распахнул дверь. Завоняло старой, слежавшейся одеждой. Внутри никто не прятался. Он и сам это понимал. Но ничего не мог с собой поделать. Бросив нож, он доковылял до раскладушки и лёг. И вдруг понял: чудовище сидит на лоджии. В этот раз оно слишком большое. Больше Шурика. Селиванов натянул на голову покрывало.

Пришёл Витя с двумя бутылками водки и толстой женщиной непонятного возраста. Она с трудом стояла на ногах.

– Это Зоя, – сказал Витя.

– Жизнь, – ответила она и тяжело опустилась на кровать.

– Налей мне скорее, – попросил Селиванов.

Витя шустро разлил в три стакана. Выпили. Зоя половину вылила на грудь. Селиванов немного успокоился. Выглянул на лоджию. Она была завалена хламом: лыжи, ящики, рваный ботинок, чучело белки.

– Вить.

– Чего?

– Я же просил оставить на проезд.

Витя махнул рукой.

– Да всё равно бы пропили завтра.

Селиванов подумал, что он прав. Зоя храпела, раскинувшись на спине. Витя налил в два стакана.