Фашисты

– Что сказали?

– Кому?

– Про Шурика.

Витя поджёг самокрутку спичкой, и она тут же развалилась и осыпалась угольками ему на штаны. Он подскочил, стал стряхивать.

– Уй, сука!

Селиванов достал бутылёк и вылил в рот. Швырнул в урну. Это был последний.

– Миш, пойдём, помянем Санька?

Они зашли, выпили по сотке. Потом ещё.

– А ты чего, никакие башмаки не взял себе? – спросил Витя. – Я говорил, ноги застудишь, придётся вены вырезать.

– Да мне наплевать, – пробормотал Селиванов.

Всё уже плыло перед глазами. Он доковылял к столику и обмяк.

– Ко мне пойдём, – сказал Витя. – У тебя деньги остались?

* * *

Селиванову приснился короткий и душный сон, в котором он отдирал с большого пальца заусенец, но тот не отрывался, только вытягивался, удлинялся, как струна, и распарывал кожу. В конце концов он его выдрал вместе с ногтём и осмотрел обезображенный палец. На месте ногтя Селиванов увидел маленькую свастику. Стало страшно, что на него заведут дело и посадят в тюрьму. Нужно было избавиться от пальца, отсечь его. Но не было ножа. Селиванов нашёл в кармане кусок старой обёрточной бумаги и обмотал палец.

Его разбудил голос. Селиванов открыл глаза и увидел потолок. Он повернулся на бок и обнаружил, что лежит на раскладушке поверх каких-то тряпок. Рядом сидел Витя со стаканом в руке.

– Что? – спросил Селиванов.

– Тебе кто-то звонил.

– А, ладно.

Голова была тяжёлая. Опьянение ещё не прошло. Селиванов решил пока не двигаться. Витина комната была маленькая и неряшливая. Повсюду стояли пустые бутылки. На подоконнике стояли горшки с мёртвыми растениями.

– Миш, ты как думаешь, дети могут в ад попасть? – спросил Витя.

– Для детей там, кажется, есть отдельное место, – сказал Селиванов.

– Да, я знаю. Лимб. Но туда попадают невинные души, младенцы. А если ребёнок большой и успел натворить чего-то? Животных мучил, воровал, обманывал бабушку.

– Не знаю, Вить. Откуда мне знать? Ты сам как считаешь?

Витя пожал плечами.

– Надо сходить в церковь, у попа спросить.

– Да, это правильно.

Потом они напились и немного поругались. Селиванов сидел на раскладушке. Витя развалился на диване.

– Идиот, зачем ты сказал мусору, что я был у Шурика?

– Но ты ведь был. А потом ухилял. Мне пришлось выгребать. И Шурика тащить в катафалк. У меня чуть ноги в обратную сторону не сломались.

– Вместе надо было валить.

– Неправильно так делать. Он же нас в гости пустил.

– И помер. Ему без разницы.

– Всё равно хреново так поступать. Не по-людски.

– Ой, блядь, ещё одна совесть вылезла.

Витя помолчал, а потом рассказал, как его выгнали из больницы. Во время операции умер ребёнок. Витя был в этом не виноват. Анестезиолог ошибся. Но его мамаша оказалась какой-то чиновницей в здравоохранении.

– Мамаша чиновница, а сын простой анестезиолог? – спросил Селиванов. – Пиздёж это всё.

– Никакой не пиздёж! Он нормальный парень. Хотел людям помогать. Но когда эта херня случилась, он сразу и поплыл, испугался. Мамаша за него вписалась. Меня чуть не посадили. Говорили, что я с похмелья пришёл на операцию.

– А нет?

– Да это мелочи. Я всё как надо сделал.

– Ну, не переживай тогда.

– Да мне вообще всё равно.

Селиванов вспомнил про звонок и достал телефон. Звонил дядя Петя.

– Алло, да, дядя Петя, что хотел? – скороговоркой спросил Селиванов.

– А я хотел спросить, дошёл ли ты к отцу.

– Ну, нет, ещё нет. Дела были. Тут мой друг умер внезапно…

– Я живой! – слабо выкрикнул Витя.

– Ясно, – сказал дядя Петя. – Ну ты бы поспешил, Миша.

– Я спешу.

– Да, да, поспеши. А то так и не повидаешь его.

– Повидаю, повидаю.