Мы вернулись победителями

Рома оскалился. Он знал, что Филин пойдет на любые уговоры, чтобы удержать его. Рома твердо решил.

– Я не видел пушку, – сказал он. – Кто-нибудь еще видел пушку, кроме Филина?

Никто не ответил. Рома заставил всех сомневаться в решениях вожака. И он не мог этого простить.

Подойдя к Филину, Рома добавил:

– Война закончилась. Запомни это. Я больше не стреляю в людей.

В гараже стояла мертвая тишина. От движений Ромы дым под потолком клубился, подсвеченный лампочкой. Рома открыл дверь, и в гараж хлынул прохладный ночной воздух. На свободе дышалось куда лучше, чем в вонючем гараже. Рома успел насладиться свежим воздухом, когда Филин применил удушающий прием:

– Ромео, – протянул он хриплым после железной хватки Ромы голосом. – Как мне жаль, что ты Ромео.

Филин развел руки в стороны, как актер на сцене театра, и закрыл глаза, наслаждаясь вымышленными аплодисментами. В этот момент хруст услышали все, кто находился в гараже. Рома с размаха врезал в челюсть Филина, и тот рухнул на пол, согнувшись.

– Повторишь это еще раз? – спросил Рома, держа кулак наготове.

– Просто признай, что ты уходишь из-за юбки, – сказал Филин. – Пистолет, может, никто и не видел. Зато все видели, как ты ушел вчера с той девчонкой, – Филин улыбнулся кровавой улыбкой. – Это ей ты писал стихи на фронте? Все сох по этим милым лимонкам, да?

Рома убрал руку. Он не передумал бить, нет. Он замахнулся протезом, и тогда от носа Филина осталось кровавое пятно.

Никто не вмешивался в их разборки. Все знали: Филин главный, второй – Ром. Да, война закончилась, звания и награды годились только для льготных пособий и пенсий, но так было проще. Проще быть вместе. Проще иметь главного и выполнять его команды. В таком случае не надо думать, решать, ошибаться.

За пять лет на войне Филин не схлопотал ни одной пули, это была чистая правда. Однако в голове его что-то замкнуло, защитные механизмы, данные человеку природой, отступили на несколько шагов назад и сменились животными инстинктами. Сам Филин называл себя хищником, несмотря на позывной. Во много это была правда. Неуравновешенный. Непредсказуемый. Без страхов и границ. Лучше бы он получил пулю.

Отхаркивая кровь, Филин не предавал себя: на лице была та же омерзительная улыбка и жажда доминировать, быть лучшим, вожаком волчьей стаи.

– Убей или будешь убит, Ромео, – сказал Филин. – Этот мир всегда жил по волчьим законам. И всегда будет жить. Ты не уйдешь от меня.

Рома выпрямился. Существо перед ним давно потеряло человеческий облик. Рома заметил это слишком поздно. Когда злополучный спусковой крючок запустил необратимые механизмы.

– Не забывай, кто спас твою шкуру, – сказал Рома и вышел из гаража.

Глава 7

Поздний завтрак. Овсяная каша с замороженными ягодами.

После возвращения домой Юля считанные разы вставала с постели до полудня. Иной раз тело словно прибивали к кровати гвоздями, и Юля оставалась в ней до самого вечера, глядя по сторонам. Дрянные мысли не давали покоя, они проступали сквозь старые обои, дьявол писал их на запотевшем окне.

– Ты приняла таблетку? – спросила Мария Петровна за столом. Она не стала завтракать без дочери, зная, что Юлю будет раздражать бессмысленный вид матери.

Юля кивнула.

Антидепрессанты. По предписанию врача они должны были снизить тревожный фон, минимизировать больные воспоминания и навязчивые мысли. Юля принимала их целый месяц. Результата не было. Или был? Юля ловила себя на мысли: что если то, что она видит и чувствует – лишь верхушка айсберга, который скрывают таблетки? В таком случае, какой же ужас скрывается по ту сторону? Юля не могла выносить эту боль, и в то же время любопытство или нечто иное подмывало ее бросить антидепрессанты и с головой окунуться в море крови, проверить, на что она способна.

– Сегодня ночью ты опять кричала, – сказала мать и уловила неловкий взгляд дочери. – Два дня продержалась, это рекорд. Медленно, но верно ты идешь на поправку.

Мария Петровна надеялась на это. Она не знала, что крики дочери – лишь шепот переполнявшей ее боли.

Покончив с кашей, Юля надела любимое выпускное платье и вышла из дома. У подъезда ее ждал Рома.

– Привет. А я тебя жду, – сказал он.

– Привет. Давно? – спросила Юля. – Я не то чтобы ранняя пташка последнее время. В следующий раз заходи.

– Нет, буквально только пришел.

– А выглядишь так, словно всю ночь тут сидел. Все нормально?

Рома старался скрыть волнение. Его разрывало желание все рассказать, но страх потерять Юлю был сильнее.

Почесав затылок, Рома улыбнулся и рукой указал Юле направление, куда они пойдут. В метро. Они поедут в центр города.

– У тебя есть деньги? – спросила Юля.

– Нет, а у тебя?

– У меня тоже.

В брюках Ромы были два червонца, взятых из шкафа в спальне матери, однако он не хотел разбазаривать их на жетоны. Рома перепрыгнул через турникеты первый. За ним последовала Юля. В прыжке она скользнула подошвой кроссовка по металлу, сердце тут же подступило к горлу, но все обошлось.

Эскалатор погружал их в серое подземелье. Лампы между полос движущихся ступеней вели обратный отсчет. Выйдя на платформу, Юля и Рома оказались в бункере глубиной пару десятков метров. Кое-где по потолку расползались трещины, безликую серость украшали старые, словно выцветшие на солнце, надписи на рекламных щитах и схеме метро. В разгар дня людей на станции можно было пересчитать по пальцам.

Стоя перед желтой ограничительной линией на платформе, Юля почувствовала, как из черного туннеля подул ветер с запахом рельс и шпал. Одинокий огонек мигал во тьме. Вдали платформы, при въезде в туннель на пути к следующей станции, было электронное табло, указывающее время прибытия поезда. Время зависло на отметке 01:23.

Внутри защебетало едкое чувство. Юля посмотрела вниз, на рельсы. Между ними расплывались небольшие лужи. С потолка капала вода. Юля услышала звук разбивающейся капли и вспомнила сон. Госпиталь. Отрезанная нога. Кровь, проступающая через матрас. Во сне Юли был Рома. А потом исчез.

Юля посмотрела на Рому. Он стоял как Атлант, с плеч которого сняли небо, и теперь он не знал, что делать. Смысл существования потерян. Юля осмотрела станцию. Несколько человек сидели в ожидании поезда. Казалось, замерло не только время на часах, но и все вокруг.

Дыхание ускорялось, Юля теребила платье, словно провинившийся ребенок, который ждет, когда мама накажет его. Невзначай левая ладонь соскользнула с ткани в горошек и коснулась руки Ромы. Ладонь Юли застыла в крепких пальцах. Их руки сплелись и время ускорилось.

Поезд загудел и промчался так, что волосы Юли закрыли глаза. В пустых вагонах мерцал свет. Поезд не остановился и исчез в туннеле. Время на табло начало обратный отсчет.

Юля посмотрела на Рому. Он ожил и сжал ее руку. Ему тоже было страшно. Метро всей серостью и резкостью напоминало о днях, проведенных в убежище. Когда они еще были детьми. Когда не знали, что через несколько лет их жизни вновь пересекутся. Дни и ночи под бомбежками, когда многомиллионный город делится на небольшие коммуны, незнакомые люди объединяются ради спасения и делятся каждый с каждым тем, что у них есть.

В дверях подъехавшего поезда отразились Юля и Рома. Она – блондинка в выпускном платье. Он – лысый парень в футболке. В отражении не было видно увечий. Юля и Рома казались обычными, такими, как все.

Двери разъехались. Пара вошла в последний вагон. Свободных мест было много, но Юля и Рома прислонились к дверям с надписью «не прислоняться» с другой стороны вагона. Они открывались только на нескольких станциях, и машинист всегда предупреждал об этом.

Юле нравился свой вид в отражении. Он не показывал главного – ее ноги. Она старалась думать, что сегодня обычный день, она едет гулять в центре красивого города, наслаждаться молодостью и свободой. Однако этому противоречили сидевшие в вагоне люди. С газетами, книгами, наушниками. Через одного у пассажиров проглядывались шрамы. Кто-то сидел с пустым рукавом вместо руки, другой мял эспандер стальными пальцами.

Юля не сразу заметила, как вдоль вагона проехал инвалид на самодельной доске с колесиками. Мужчина был одет в офицерскую форму с двумя медалями, красовавшимися у сердца. От бывшего военного осталась лишь половина. Он энергично перебирал руками и остановился у двери, напротив Юли и Ромы. На следующей станции он вылез на платформу и стал считать мелочь.

Вагон больных и несчастных – думала Юля. Вот почему на ее ногу никто не обращал внимания.

Поезд тронулся, Юля пошатнулась, и Рома притянул ее к себе, почувствовал давление в боку, там, куда его ударил дубинкой ночной охранник магазина электроники. Юля положила голову на плечо Ромы и не убирала до самой станции «Невский проспект».

Не говоря ни слова, Юля и Рома держались за руки. Им обоим нужна была опора, человеческое тепло. Выйдя на Невский проспект, первым делом они увидели Казанский собор, здание, вытянутое полукругом с колоннами по периметру и куполом на вершине. Центр города был более оживленным в отличие от периферии. Прохожие казались моложе и красивее, словно сюда, в центр культурной столицы России не пускали изрезанные войной души.