Я отпускаю тебя

– Мне очень жаль. – Он кашлянул и попытался сменить тему. – Что еще у нас в работе сейчас? – спросил он у Стампи.

– Малколм в суде всю неделю по делу Грейсона, у него слушание о тяжких телесных на Квинс-стрит – прокуратура решила предъявить обвинение. Я занимаюсь агентурными сведениями касательно ограблений магазинов «Ко-оп», а Дейва бросили проводить мероприятия в рамках кампании предупреждения незаконного ношения холодного оружия. Он сегодня в колледже, взаимодействует с местными сообществами…

Последнюю фразу Стампи произнес с отвращением. Рэй засмеялся.

– Приходится шагать в ногу со временем, Стампи.

– Перед этими юнцами можно трепаться до посинения, – огрызнулся сержант, – это не помешает им ходить с ножом в кармане.

– Возможно, но попытка не пытка, – проговорил Рэй, быстро записывая себе памятку в ежедневнике. – Что будет нового, сообщи мне завтра до утреннего совещания. И я бы хотел получить твои соображения о добровольной сдаче ножей до начала школьных каникул. Нужно отвлечь от улицы как можно больше подростков.

– Будет сделано.

Кейт смотрела в пол, безжалостно обдирая заусенцы. Стампи мягко потыкал ее в плечо. Девушка повернула голову.

– Хочешь сандвич с беконом? – тихо спросил он.

– От сандвича мне лучше не станет, – буркнула она.

– Тебе нет, – согласился Стампи, – зато мне станет легче, если ты все утро не будешь ходить с лицом как у бульдога, проглотившего осу.

Кейт невесело засмеялась:

– Сейчас подойду.

Возникла заминка – Кейт явно ждала, пока Стампи выйдет. Плотно прикрыв дверь за сержантом, Рэй вернулся за свой стол, уселся и скрестил руки на груди.

– Ты в порядке?

Кейт кивнула:

– Я хотела извиниться. Я позволила себе недопустимый тон.

– Я слышал и похуже, – усмехнулся Рэй. Кейт не улыбнулась, и он понял, что у нее нет настроения для шуток. – Я знаю, сколько значило для тебя это расследование…

Кейт снова оглянулась на снимок Джейкоба.

– У меня такое чувство, будто я его предала.

Рэй почувствовал, что его решимость колеблется. Это правда, они действительно предали погибшего мальчишку, однако Кейт не станет легче, если это озвучить.

– Ты выложилась на полную, – сказал он вместо этого. – Большего ты не сделаешь.

– Но этого оказалось недостаточно? – Кейт поглядела на начальника. Рэй покачал головой.

Девушка встала и вышла из кабинета, прикрыв за собой дверь. Рэй с силой врезал кулаком по столу. Ручка покатилась и упала на пол. Инспектор качнулся назад на стуле и переплел пальцы за затылком, отметив, какими жидкими стали волосы, и прикрыл глаза, чувствуя себя старым и уставшим. Рэй подумал о старших по званию полицейских, с которыми ежедневно пересекался, – большинство солидного возраста, но немало и молодых, бодро штурмовавших служебную лестницу. Хватит ли у него сил состязаться с ними? Хочет ли он этого вообще?

Много лет назад, когда Рэй пришел в полицию, ему все казалось предельно простым: сажать негодяев и охранять безопасность добропорядочных горожан, собирать улики на месте преступления, где произошло убийство, изнасилование или злостное хулиганство, ловить виновных, и от этого людям станет легче дышать. А чем он занимается? Торчит в офисе с восьми до восьми и уходит домой, просто махнув рукой на нескончаемые бумажные завалы, вынужденный подчиняться корпоративной политике, даже когда она идет вразрез с его убеждениями.

Рэй поглядел на пухлую папку с делом Джейкоба Джордана, набитую отчетами о поисках ветра в поле и обернувшимися пшиком информационными запросами. Он подумал о горечи на лице Кейт, о ее разочаровании, что любимый начальник не осмелился возразить Оливии Риппон. Ему было невыносимо думать, что отныне Кейт будет о нем худшего мнения. Но слова начальницы звучали в ушах, и Рэй знал – с приказами не спорят. Он взял папку с делом Джейкоба и решительно убрал в нижний ящик стола.

Глава 8

Небо грозило дождем с самого рассвета, едва я спустилась на пляж. Я накидываю капюшон, защищаясь от первых капель. Сегодня я сделала достаточно снимков, исписав пляж вокруг. Я уже научилась обходиться без лишних следов вокруг надписей, оставляя песок гладким и нетронутым, и уже смелее обращаюсь с фотоаппаратом. Я изучала фотодело в колледже искусств, хотя моей подлинной страстью всегда была скульптура, и теперь с удовольствием заново знакомлюсь с камерой, повсюду ношу ее с собой, меняю настройки и пробую снимать при разном освещении. Фотоаппарат стал частью меня, совсем как комки глины, с которой я раньше работала. Рука ноет после целого дня работы с камерой, но оставшейся в ней подвижности мне хватает. Я начала спускаться на пляж каждое утро, пока песок еще влажен и податлив, но возвращаюсь сюда и днем, когда солнце в зените. Я запомнила часы прилива и отлива и впервые после несчастного случая начала строить планы на будущее: я жду лета, чтобы увидеть песок позолоченным солнцем. Трейлерный парк уже открылся – Пенфач полон приезжих. Меня забавляет, насколько «местной» я успела стать; я ворчу из-за нашествия туристов, ревниво оберегая свой уединенный пляж.

Песок становится рябым от дождевых капель. Начавшийся прилив сглаживает первые надписи, равно уничтожая удачи и ошибки. У меня вошло в привычку начинать утро с написания собственного имени у самой кромки воды, и я вздрагиваю при виде того, как его поглощает море. Новые снимки надежно заключены в фотокамере, но я никак не привыкну к этой недолговечности: нет комка глины, к которому можно возвращаться снова и снова, делая силуэт все более совершенным, открывая его истинную форму. Из необходимости я работаю быстро и нахожу процесс упоительным – и изматывающим.

Дождь усиливается, промачивая насквозь мою куртку и обувь. Повернувшись уходить, я вижу человека, идущего навстречу; его прыжками догоняет большой пес. Я перестаю дышать. Человек довольно далеко, и трудно сказать, направляется ли он ко мне или просто гуляет у моря. Во рту появляется металлический вкус, и я облизываю губы в поисках влаги, но нахожу только соль. Я уже видела этого человека и его собаку вчера утром – смотрела на них сверху, пока они не ушли и пляж снова не опустел. Несмотря на акры открытого пространства, я вдруг чувствую себя как в ловушке и иду вдоль прибоя, словно так и намеревалась.

– Доброе утро, – здоровается мужчина, слегка меняет направление и идет параллельно мне.

Я не могу ничего ответить.

– Прекрасный день для прогулки, – продолжает он, кивнув на небо. Ему за пятьдесят, под плотной мужской панамой седые волосы, короткая ухоженная бородка закрывает половину лица.

Я медленно выдыхаю.

– Я уже возвращаюсь, – неопределенно говорю я. – Мне пора.

– Хорошего дня, – человек чуть кивает и подзывает пса, а я сворачиваю к скалам и трусцой бегу к тропинке. На полпути я оглядываюсь, но мужчина по-прежнему у самого моря, кидает палку в волны, и собака в восторге бросается за ней в воду. Вскоре сердце перестает частить, и я начинаю чувствовать себя нелепо.

Мокрая насквозь, я взбегаю наверх и вдруг решаю повидать Бетан. Быстрым шагом я иду к трейлерному парку, не давая себе времени передумать.

Бетан встречает меня широкой улыбкой.

– Я сейчас поставлю чайник!

Она хлопочет в глубине магазина, весело болтая о прогнозе погоды, угрозе закрытия автобусных маршрутов и поломанной изгороди, из-за которой у Йестина за ночь разбежалось семьдесят коз.

– Элвен Рис была весьма недовольна, доложу я вам!

Я смеюсь – не столько самому рассказу, сколько манере Бетан говорить, сопровождая речь бурной жестикуляцией с выразительностью прирожденной актрисы. Я брожу по магазину, пока она готовит чай. Бетонный пол, беленные известью стены, стеллажи. Когда я зашла сюда впервые, полки были пусты, а сейчас они заставлены пачками хлопьев, консервами, свежими фруктами и овощами на самый взыскательный вкус. В больших холодильниках – упаковки молока и другие продукты. Я присматриваюсь к какому-то сыру.

– Это козий сырок Йестина, – поясняет Бетан. – Берите, пока есть, а то туристы расхватывают, как горячие пирожки. Ну, садитесь к обогревателю и рассказывайте, как поживаете… – Черно-белый котенок мяукает у ее ног. Бетан подхватывает его и устраивает на своем плече: – Хотите взять для компании? Мне троих раздать нужно, наша кошка – отличная мышеловка, кстати, – окотилась несколько недель назад. Ума не приложу, кто папаша!

– Нет, спасибо…

Котенок само очарование – меховой шарик с подергивающимся хвостиком-метрономом. В памяти всплывает давно забытое воспоминание, и я съеживаюсь на стуле.

– Не жалуете кошек?

– Не смогу обеспечить уход, – поясняю я. – У меня даже хлорофитум вянет. Все, вверенное моему попечению, погибает.

Бетан смеется, хотя я и не шучу. Пододвинув второй стул, она ставит чашку чая на прилавок рядом с моей.

– Фотографировали, да? – указывает она на фотоаппарат, висящий у меня на шее.

– Да так, несколько кадров залива…