Лев Толстой в зеркале психологии

– А противоположная ситуация бывает?

– Да. Например, с тех пор, как Нехлюдов понял, что дурен и противен он сам себе, с тех пор другие перестали быть противны ему.

Иногда противоречивым бывает восприятие человека и его привязанностей: «Николенька Иртеньев долго смотрел на Машу, которая, лежа на сундуке, утирала слезы своей косынкой, и, всячески старался изменять свой взгляд на Василья. Он хотел найти ту точку зрения, с которой Василий мог казаться ей столь привлекательным. Но, несмотря на то, что Николенька искренно сочувствовал ее печали, он никак не мог постигнуть, каким образом такое очаровательное создание, каким казалась Маша в его глазах, могло любить Василья».

– Человек может совершенно сознательно колебаться между двумя выборами, разнонаправленными, но прилагаемыми к одному объекту?

– Это сложно. В молодости я был большим землевладельцем. Мне было приятно чувствовать свою власть над большою собственностью. Но, будучи восторженным последователем Герберта Спенсера я был неприятно поражен его заявлением о том, что справедливость не допускает частной земельной собственности.

– Раздираемый противоречиями, человек может совершить дурной поступок. А совершив один дурной поступок, он легче совершит и другие.

– Нет. Дурной поступок только накатывает дорогу к дурным поступкам; дурные же мысли неудержимо влекут по этой дороге.

– То есть, намерения иногда опаснее самого поступка и его последствий?

– Даже если поступка дурного не было, могло быть то, что много хуже такого поступка: те мысли, от которых происходят все дурные поступки. Поступок можно не повторить и раскаяться в нем, дурные же мысли родят все дурные поступки.

– Герои ваших произведений тоже противоречивы. Мне кажется, что литературный герой должен быть понятен читателю, а противоречия затрудняют этот процесс.

– Тогда это не герой, а типаж. Я всегда мечтал написать художественное произведение, в котором бы показал текучесть человека, то, что он, один и тот же, то злодей, то ангел, то мудрец, то идиот, то силач, то бессильнейшее существо. Человек не может быть однозначно хорошим или плохим. Нельзя в одном месте поднять уровень пруда.

– Каков второй вид парадоксальных ситуаций?

– Борьба мотивов. Когда я говорил про свое впечатление Ляпинского дома моим друзьям и знакомым, все выражали одобрение моей доброте и чувствительности и давали мне понимать, что зрелище это так особенно подействовало на меня только потому, что я, Лев Николаевич, очень добр и хорош. И я охотно поверил этому. И не успел я оглянуться, как вместо чувства упрека и раскаяния, которое я испытал сначала, во мне уже было чувство довольства перед своей добродетелью и желание высказать ее людям.

– Что произойдет, если человек попадет в условия, когда он вынужден пересмотреть свою самооценку?

– Жизнь постоянно нас бросает в подобные ситуации. Например, молодой человек считает свой вид благородным и значительным, но попадает в общество людей, которые выглядят гораздо благороднее и значительнее. Он падает с высоты прежней оценки себя ниже того уровня, которого достоин.

– Некоторые ваши герои поступают не в соответствии с разумными доводами, а зачастую вопреки им, руководствуясь какими-то глубинными, часто бессознательными, причинами.

– Да. Например, Василий Позднышев рассказывал о своем отношении к Трухачевскому, человеку, сыгравшему роковую роль в его жизни. Он очень не понравился Позднышеву с первого взгляда. Но какая-то странная, роковая сила влекла Василия к тому, чтобы не оттолкнуть его, не удалить, а, напротив, приблизить.

– Может быть, у него был комплекс вины, и он хотел измены жены? Или хотел избавиться от комплекса? В любом случае, он чувствовал, каким образом развернется этот сценарий. И играл согласно своей роли, наслаждался ею.

– Бывает, человек хочет одного, а поступает наоборот. Так разрушаются желания. Если человек говорит про поэтическое, знайте, что он лишен поэтического чувства. То же о религии, о науке (я любил говорить о науке). Тот, кто любит рассуждать о доброте, обычно зол. Поэтому дурное расположение духа не только не вредно, но всегда полезно для работы над собой. Станешь смотреть на плоды добра – перестанешь его делать, мало того – станешь тем, что смотришь, портишь его, тщеславишься, унываешь. Только тогда то, что ты сделал, будет истинным добром, когда тебя не будет, чтобы портить его. Но заготовляй его больше. Сей, сей, зная, что не ты, человек, пожнешь. Один сеет, другой жнет.

– Тогда, может быть, имеет смысл поддерживать в себе внутреннюю красоту?

– Чем больше человек привыкает к приятному и изящному, тем более он себе готовит лишений в жизни. Так называемые порядочные люди, gens comme il faut, ставя себя весьма высоко в собственном мнении, как только выходят из своей сферы и входят в сферу, в которой не ценятся условные достоинства порядочности, падают гораздо ниже людей непорядочных, которые, не гордясь ничем, стараются приобретать хорошее. Первые смотрят сверху и бездействуют, поэтому падают; вторые смотрят снизу и трудятся, поэтому поднимаются.

– В повседневной жизни вы подчеркиваете несоответствие, противоречивость и в своих повседневных делах?

– К этому нужно относиться с юмором.

Толстой считал, что самоирония спасает от гордыни. Об этом свидетельствуют его письма, дневниковые записи и высказывания. «Вчера много писал, – все о религии, — и потом объелся за завтраком, и весь день был вял». «Взял историю Кармазина и читал ее отрывками. Слог очень хорош. Предисловие вызвало во мне пропасть хороших мыслей. Нынче прибил Алешку». «Как комично то противопоставление, в котором я живу, в котором без ложной скромности вынашиваю и высказываю самые важные, значительные мысли, и рядом с ними: борьба и участие в женских капризах, которым посвящаю большую часть времени».

– Вы описывали чувства и действия революционеров. Они тоже были противоречивыми.

– Они не противоречивые, а запутанные. С революционерами поступали, как на войне, и они, естественно, употребляли те же самые средства, которые употреблялись против них. Например, военные живут всегда в атмосфере общественного мнения, которое не только скрывает от них преступность совершаемых ими поступков, но представляет эти поступки подвигами. Точно так же и для политических существовала сопутствующая им атмосфера общественного мнения их кружка. Вследствие этого, совершаемые ими жестокие поступки, при опасности потери свободы, жизни и всего, что дорого человеку, представлялись им также не только не дурными, но доблестными поступками. Самые кроткие по характеру люди, неспособные не только причинить, но видеть страдания живых существ, спокойно готовились к убийствам людей. Почти все признавали в известных случаях убийство, как орудие самозащиты и достижения высшей цели общего блага, законным и справедливым. Высокое же мнение, которое они приписывали своему делу, а вследствие того и себе, естественно вытекало из значения, которое придавало им правительство, жестоко наказывающее их. Им надо было иметь о себе высокое мнение, чтобы быть в силах переносить то, что они переносили.

– Поэтому арест зачастую приносил им чувство облегчения?

– Для настоящих революционеров арест это отдых, успокоение. Нелегальный живет вечно в тревоге и материальных лишениях и страхе и за себя, и за других, и за дело. Когда, наконец, его берут, то вся ответственность снята: сиди и отдыхай.

– Однако первый раз лишение свободы приносит настоящий психологический шок. Те, кто сможет с ним справиться, особенно при поддержке товарищей, продолжает борьбу. Остальные ломаются.

– Сверять свои поступки нужно не с товарищами, а с Богом.

– Бывает ли, что тяжелое положение в семье или тяжелые обстоятельства придают человеку столько бодрости, сколько у него не было в минуты безмятежного существования?

– Когда у моего девятимесячного сына Николая обнаружили болезнь мозга, жена то отчаивалась, что он умрет, то отчаивалась, что он останется жив идиотом. И странно: я чувствовал такую потребность и радость в работе, как никогда.

Такая же ситуация имела место после смерти Ванечки. Лев Николаевич писал А. А. Толстой: «Телесная болезнь Сони, кажется, не опасна и не тяжела; но душевная боль ее очень тяжела, хотя, мне думается, не только не опасна, но благотворна и радостна, как роды, как рождение к духовной жизни. Горе ее огромно. Она от всего, что было для нее тяжелого, неразъясненного, смутно тревожащего ее в жизни, спасалась в этой любви, любви страстной и взаимной к действительно особенно духовно, любовно одаренному мальчику. Он был один из тех детей, которых Бог посылает преждевременно в мир, еще не готовый для них, один из передовых, как ласточки, прилетающие слишком рано и замерзающие. И вдруг он взят был у нее, и в жизни мирской, несмотря на ее материнство, у нее как будто ничего не осталось. И она невольно приведена к необходимости подняться в другой, духовный мир, в котором она не жила до сих пор. И удивительно, как ее материнство сохранило ее чистой и способной к восприятию духовных истин. Она поражает меня своей духовной чистотой — смирением особенно. Она еще ищет, но так искренно, всем сердцем, что я уверен, что найдет. Хорошо в ней то, что она покорна воле Бога и только просит его научить ее, как ей жить без существа, в которое вложена была вся сила любви. И до сих пор еще не знает как. Мне потеря эта больна. Но я далеко не чувствую ее так, как Соня, во-1-х, потому что у меня была и есть другая жизнь, духовная, во-2-х, потому что я из-за ее горя не вижу своего лишения и потому что вижу, что что-то великое совершается в ее душе, и жаль ее, и волнует меня ее состояние. Вообще могу сказать, что мне хорошо».

– Очень часто вступают в противоречие самовосприятие и восприятие человека другими людьми. Все, что выходит за рамки стереотипа, начинает интенсивно оцениваться, причем с одной-единственной, своей собственной, точки зрения. Человек ставил себя на место другого, и, если поступок не соответствовал его логике, считал его непродуманным или даже глупым. Например, вы в глазах нищего, которому рассказывали о своем учении, «теряли свое лицо».

– Нищий не доверял мне и, наверное, презирал. Всякий раз, как мне случалось на улице или дома давать бедному, не разговаривая с ним, какую-нибудь мелкую монету, я видел или мне казалось, что я видел, удовольствие и благодарность на лице бедного, и сам испытывал при этой форме благодарности приятное чувство. Я видел, что я сделал то, что желал и ожидал от меня человек. Но если я останавливался с бедным и с участием расспрашивал его о его прежней и теперешней жизни, более или менее входил в подробности его жизни, я чувствовал, что нельзя уже дать три или двадцать копеек. Я начинал перебирать в кошельке деньги, сомневаясь, сколько дать, давал всегда больше и всегда видел, что бедный уходит от меня недовольный.

– Почему? Ведь он получил больше, чем рассчитывал?

– Если я давал после сближения с бедным три рубля и больше, то почти всегда я видел мрачность, недовольство, злобу даже на лице бедного. Случалось, что, взяв десять рублей, он уходил, не сказав даже спасибо, так, как будто я обидел его. И при этом мне всегда бывало неловко, совестно, и я всегда чувствовал себя виноватым. Если же я неделями, месяцами, годами следил за бедным, и помогал ему, и высказывал ему свои взгляды, и сближался с ним, то отношения с ним становились мукой. Я видел, что бедный презирает меня. И я чувствовал, что он прав.

– В чем он прав?

– В том, что я имею больше, чем мне нужно. Необходимое не отдают, поэтому мой поступок непонятен. Например, помещик Нехлюдов передал свою землю крестьянам. Но он видел, что крестьяне, несмотря на то, что некоторые из них говорили ему благодарственные слова, были недовольны и ожидали чего-то большего. Выходило, что он лишил себя многого, а крестьянам не сделал того, чего они ожидали. Нехлюдов говорил довольно ясно, и мужики были люди понятливые; но его не понимали и не могли понять по той самой причине, по которой приказчик тоже долго не понимал. Они были, несомненно, убеждены в том, что всякому человеку свойственно соблюдать свою выгоду. Про помещиков же они давно уже по опыту нескольких поколений знали, что помещик всегда соблюдает свою выгоду в ущерб крестьянам. И потому, если помещик призывает их и предлагает что-то новое, то, очевидно, для того, чтобы как-нибудь еще хитрее обмануть их.

– Поэтому они искали эту выгоду и не могли согласиться на предложение Нехлюдова, пока она не будет обнаружена?

– Да. На их согласие имело влияние объяснение поступка барина, высказанное одной старушкой, состоящее в том, что барин стал думать о душе и поступает так для ее спасения.

– Вы отмечали противоречивость поставленной цели и обыденного поведения.

– Они не часто совпадают. Например, Николенька Иртеньев, будучи подростком, решил: «Надо скорей, скорей, сию же минуту сделаться другим человеком и начать жить иначе». Несмотря на это он, однако, долго еще сидел на окне, мечтая и ничего не делая. В юности противоречивость цели и поведения проявилась в чувствах Николая, которому понравилась девочка. Но вследствие этого он почувствовал неопределенное желание сделать или сказать ей какую-нибудь небольшую неприятность. Это же факт я описал и в поведении других героев «Юности», например, мачехи Николая, Авдотьи Васильевны, единственной целью жизни которой было приобретение любви своего мужа. Но она делала, казалось, нарочно все, что только могло быть ему неприятно, и все с целью доказать ему всю силу своей любви и готовности самопожертвования. Она снова каждую ночь первая встречала его, когда он возвращался из клуба. К этим встречам, впрочем, кроме своей страсти к самопожертвованию, побуждала ее еще затаенная ревность, от которой она страдала в сильнейшей степени. Никто в мире не мог бы ее убедить, что муж возвращался поздно из клуба, а не от любовницы. Она старалась прочесть на лице мужа его любовные тайны; и, не прочтя ничего, с некоторым наслаждением горя вздыхала и предавалась созерцанию своего несчастья.

– То есть, человек как бы раздваивается: говорит одно, и тут же делает другое?

– Бывает. Например, в «Истории вчерашнего дня» герой вел себя не совсем логично. Так как он был занят рассуждением о формулах третьего лица, то не заметил, как тело его, извинившись очень прилично, что не может остаться, положило опять шляпу и село преспокойно в кресло. Видно было, что умственная сторона его не участвовала в этой нелепости.

– Каков третий вид парадоксальных ситуаций?

– Несоответствие между желаниями. Я писал детям, что жалко и еще грустно, что я не могу и не умею сказать того, что так ясно и так нужно им. Вроде чувства немого, который не может передать то, что знает, и то, что нужно и спасительно знать тем, кому он хотел бы сказать. Все это испытываемое мною чувство умиленного над собою уныния скорее нехорошо, но мне все-таки хотелось высказать его, чтобы они знали меня, какой я есть, и помогали бы мне иногда выходить из него. Главное в этом чувстве, обманчивое то, что себя хвалишь за то, что для тебя ничего не нужно, готов служить всем и все делать, но просишь от людей только немножко любви. Вроде Фета: дайте мне все, что нужно для жизни, и тогда мне ничего не нужно. Дайте мне любви, то есть высшего блага, и тогда мне ничего не нужно. Но нет, ты сам давай ее, коли ты знаешь, как она нужна сердцу человеческому.

– Может ли эгоистичный, избалованный ребенок развиться в нравственного человека?

– Вспоминаю свою изломанность, испорченность в молодости. Я испорчен ранней развращенностью, роскошью, обжорством и праздностью. Если бы этого всего не было, я бы теперь, в 65 лет, был свеж и молод. Но разве эта испорченность пропала даром? Все мои нравственные требования выросли из этой испорченности.

– Обычно самая распространенная парадоксальная ситуация кроется в подсознательной мотивации.