Не оставляя

Звонила опять Даша. Непосредственность её обезоруживала. Она наивно полагала, что это я способен на полуслове положить трубку даже не представившись. Пришлось раскрыть ей глаза на то, что в наших краях не принято так общаться с девушками. Говоря об этом и попутно без проволочек представившись, я заявил, что не буду возражать, если она проведёт мне экскурсию по славным местам её родного города. Конечно, я уточнил, что в первую очередь меня интересует пляж, где мы, кстати, можем даже задержаться и немного позагорать. Но тут выяснилось, что у Даши совсем другие планы и к тому же в учебном заведении, где она учится установлен строгий распорядок дня, который сегодня не предусматривает каких-либо экскурсий по городу. А на моё предложение внести в дурацкий распорядок незначительное изменение она весело рассмеялась и, посоветовав обратиться к Зое Дмитриевне за разъяснениями, с подчёркнутой вежливостью пожелав мне ровного загара, положила трубку.

«Любопытно было бы взглянуть на этот распорядок», – подумал я, уже догадавшись, что Даша звонила из того самого заведения, где моя тётя была директрисой и, скорее всего, являлась главным автором этого распорядка.

Размышляя об этом и прикидывая, что в этой связи можно предпринять, я услышал характерный негромкий звук открывающейся входной двери и поспешил туда. На пороге стояла запыхавшаяся тётушка с полными авоськами продуктов в руках.

– Андрюша, – обратилась она ко мне, увидев перед собой, – я только что с рынка. Отнеси, пожалуйста, всё это в холодильник. Теперь, по крайней мере, я буду спокойна – продуктов надолго хватит.

Я принял у неё свёртки и, размещая их по камерам в холодильнике, доложил, что звонила Даша Невицкая, с которой я почти договорился об экскурсии по городу. Слово «почти» я проговорил скороговоркой невнятно, пользуясь таким вполне невинным, но хорошо отшлифованным в общении с отцом приёмом, позволяющим иногда получать некие дивиденды.

Услышав о Даше, тётя, всплеснув руками и глянув на часы, принялась звонить куда-то и что-то там выяснять и согласовывать. И тут с незатейливой обыденностью меня посетило в некотором роде первое разочарование с момента приезда…

…Оказалось, что моя милая добрая тётя уже заранее до моего приезда проявила заботу обо мне… В стенах её небольшого учебного заведения, как ни прискорбно это было узнать, меня ожидало некоторое подобие ускоренного ликбеза с уклоном… Нет-нет, не в экономику, а пока лишь только в пару гуманитарных дисциплин, с которых и должен был начаться в угоду моему отцу каждодневный неторопливо-размеренный глубоко осмысленный – и теперь без всяких сомнений до мелочей продуманный мой отдых на море.

Кажется, те предчувствия, что перед самым отъездом проявились в общении с отцом и которые немного меня пугали и донимали уже в поезде, всё-таки, как бы не хотелось этому верить, начинали сбываться.

По словам тёти, её опытные педагоги с искренним желанием готовы немного скорректировать мои школьные знания по двум-трём дисциплинам, что так важно и даже необходимо, если я всё-таки собираюсь поступать в университет. При этом, утверждала она, благодаря некоторым новаторским методикам её коллег, это будет необычайно интересно и даже увлекательно. «Я б и сама с удовольствием села за парту и вновь наслаждалась бы карнавалом знаний и удивительных открытий», – мягко почти по-голубиному ворковала моя хлопотливая тётушка, певуче примешивая в свои слова приглушенно гортанный южнорусский прононс. И ворковала всё это она так радостно и с таким энтузиазмом и каким-то внутренним ликованием, точно нечто необыкновенное и грандиозное теперь наверняка должно было свершиться и чему я должен был бы бесконечно и безмерно рад.

Тётя лишь сожалела, что для этих занятий смогла привлечь только двух своих доморощенных педагогов по причине того, что почти весь её дружный педагогический коллектив, к моему счастью, был уже в отпусках.

И я, с трудом переваривая эту с ног сшибающую новость, уже представил, как из небольшой, но плотной толпы педагогов её славного образцового заведения отделилась парочка самых педантичных и крайне въедливых особ. Как они потирают от удовольствия руки: ждут не дождутся скорее приступить к делу и начать учить меня уму разуму. «Ну, теперь точно прощай мой отдых, прощай свобода, прощай пляж на весь день и ночные гуляния среди кипарисов под огромной южной луной, прощай и мой беззаботный сон до обеда…» – такие мысли сразу же завертелись в голове и смутили меня. Однако, стараясь сохранить хотя бы видимую невозмутимость и хладнокровие, я всё же поинтересовался, кто ж это так легко и радостно мог согласиться испытать на прочность свои нервы и хрупкое душевное равновесие в общении со мной.

Мой сардонический вопрос испарился сам собой. Тётя как бы не заметила его, но подчеркнула, что одной из моих репетиторш будет опытный педагог-литератор Стелла Александровна, которая очень тактичный и внимательный человек, в чём я, конечно, и не сомневался, но, безусловно, был бы определённо рад всё же избежать её пристального внимания к своим умственным способностям.

«Лучше б этот опытный педагог-литератор брался обучать тех, кто желает этого», – с некоторым возрастающим неприятием и отчуждением подумал я об этой своей будущей репетиторше, наделенной, скорее всего, также и функциями наставницы и строгой воспитательницы в одном лице.

Я тоскливо глядел из глубины комнаты на ярко-голубой прямоугольник окна, в котором одиноко кудрявилось небольшое перистое облачко и на фоне которого зачем-то в деталях припоминался большой десятиведровый школьный аквариум в кабинете биологии с навеки, казалось, заточенной там безмолвной и всецело покорной своей судьбе живностью. Я вдруг почувствовал себя примерно такой живностью.

Всё складывалось прескверно. Нежданный сюрприз действительно чуть было не вверг меня в самый настоящий ступор, если бы я не услышал о другом своём репетиторе – на этот раз уже по английскому классическому языку, который, если честно признаться, я прилично запустил в школе. Этим репетитором была назначена шестнадцатилетняя Даша, чей приятный голос я только что слышал по телефону. «Дашенька Невицкая у нас лучшая ученица, большая умница и очень ответственная строгая девушка», – так кратко охарактеризовала её тётя. Затем также кратко пожелав успешно пройти под руководством Даши ускоренный курс разговорного английского, тётушка мягко и в тоже время непререкаемо закрыла эту тему, не предоставив мне ни малейшей возможности воспроизвести хоть какие-то свои суждения на этот счёт.

«Предположим, – немного успокаивал я себя, – с Дашей я не прочь был бы общаться хоть на китайском, но с неведомой местной училкой забронзовевшей наверно от рутинного многолетнего педагогического труда – ни за какие коврижки». Школу, слава богу, я закончил и ощущать себя второгодником желания не было.

Конечно, внешне я постарался не слишком уж проявлять своё крайнее недовольство. Хладнокровие в любых неожиданных ситуациях в последнее время было моим девизом и почти знаменем, да и юная Даша, кажется, немного сглаживала неудачный расклад вещей, который так неожиданно и безальтернативно был выложен передо мной.

И всё-таки, может быть, не только из-за внутреннего неуспокаивающегося чувства протеста, я не смог сдержаться от выражения хотя бы самого малого неудовольствия.

С некоторым пылом, но как-то безнадёжно я попенял тёте на её чрезмерную и, на мой взгляд, совершенно излишнюю заботу, на что она только понимающе улыбалась в ответ, приговаривая что-то о гармонии приятного и полезного…

Вволю пообщавшись с ней в бурливом и неспокойном русле этой темы и выторговав незначительные чисто символические уступки, из которых более или менее значимой была Дашина экскурсия по вечернему городу, я, махнув рукой на всё, понял, что противостоять тётушке, пожалуй, мне будет много сложнее, чем отцу.

«Ах, тётя, – думал я, выйдя уже на улицу и помахивая ей снизу рукой, когда она показалась на балконе, – как же я всё-таки мог допустить такие поползновения на свою свободу и не предпринял своевременно что-нибудь упреждающее. Ведь после разговоров с отцом нет-нет да и мелькали мысли именно о таких перспективах моего пребывания здесь на юге».

Впрочем, и без каждодневных почти ритуальных перед отъездом разговоров с отцом вполне очевидно было, что он легко сговорится со своей обожаемой сестрой-директрисой, которая в благих целях постарается обрушить на меня весь свой немалый педагогический потенциал, включая также и потенциал своего заведения. «Наивный, я мечтал о беспечном времяпровождении на южном взморье! Хорошо, что хоть экскурсию я успел для начала организовать себе, а то бы уже после прогулки по набережной парился за партой, исподлобья косясь на почтеннейшую Стеллу Александровну», – размышлял и корил я себя одновременно.

Насчёт экскурсии, тётя, как ни странно, возражать не стала, даже сама по телефону уточнила слегка удивлённой Даше, куда в первую очередь необходимо меня сводить, дабы я проникся духом великого прошлого их небольшого городка. И в этом смысле местный краеведческий музей должен был, по её мнению, сыграть свою архиважнейшую культурно-просветительскую роль. «А затем можно будет осмотреть и старую набережную, и смотровую площадку на ней, откуда виден весь залив», – милостиво и предусмотрительно было разрешено мне полюбоваться здешними красотами и немного вкусить южной романтики. В тоже время я был настрого предупреждён, чтоб и не думал встречать там рассвет, потому как завтра в десять утра меня будет ждать в учебной аудитории Стелла Александровна.

– А как же пляж?! – заикнулся было я. На что тётя, ласково по-матерински расправляя мне на лбу сбившиеся волосы и улыбаясь своей обезоруживающей тёплой улыбкой, отвечала:

– Как же, как же без пляжа! Пляж будет обязательно… после занятий, когда и жара спадёт и когда как раз будет лучшее время для солнечных ванн и водных процедур… Впрочем, – вдруг добавила она, пристально вглядываясь в меня и поправляя на этот раз воротник моего батника, – належаться на песке, дорогой Андрюшенька, ты всегда успеешь, ведь главный городской пляж буквально в двух шагах от дома… а посему других и не надо!

Она произнесла последнюю часть фразы чуть громче и с какой-то поспешной категоричностью, причины которой, несомненно, присутствовали в её словах некой подоплёкой или же, по крайней мере, метафизически витали где-то рядом.

Но мне-то именно после этих слов показалось, что мой распорядок дня давно уже расписан и утверждён и в нём есть лишь немного свободного времени, когда Андрюше позволено поковыряться в песочнице во дворе или полежать на пляже, прячась между деревянными лежаками от взоров находящейся где-то поблизости родной тёти или кого-нибудь из её бдительных коллег.

3

Оставив тётушку на балконе с её мыслями и заботами обо мне, я шёл изогнутой живописной улочкой в сторону набережной, вдыхая незнакомый провинциальный дух уютного курортного городка и ощущая, что феерическое чувство свободы несмотря ни на что уже дружески приобняло меня и даже слегка кружит голову, освежая её новыми яркими впечатлениями. Восхитительным было это ощущение какого-то ещё неизведанного мною праздника, витавшего, казалось, в самом воздухе этого незнакомого городка, в котором так беззаботно гуляли люди, ярко светило южное солнце и где никому до меня не было дела, за исключением, конечно же, моей заботливой и беспокойной тёти.

Спустившись к набережной и сразу же едва скрывая восторг от сверкающей синевы моря, которое мне наконец-то довелось увидеть, и с трудом преодолевая желание заскочить на пляж, что раскинулся чуть левее и искупаться там, я, всё же боясь опоздать к назначенной экскурсии, поспешил к музею, который без труда сразу же и нашёл. Вернее, он сам обнаружился всего лишь в сотне шагов от места, где я любовался морем.

Действительно, как и говорила тётя, всё в этом чудесном городке было в двух шагах: и море, и небольшой пляж, который почти весь был заполнен отдыхающими, и тенистый сквер, где прогуливались парочки и где в густом спёкшемся от дневного зноя воздухе тонкими слоями плавал необычный для меня сладкий аромат каких-то южных цветов, настоящие оранжереи которых благоухали на ухоженных клумбах с нежно мурлыкавшими фонтанчиками в виде оригинальных скульптурных чаш. Совсем рядом от сквера был даже небольшой местный театр, где, похоже, шёл спектакль, – оттуда приглушенно доносились звуки музыки и смех зрителей. Казалось, всё вокруг до краёв было наполнено тихим праздничным благополучием и источало бесконечное южное радушие и дружелюбие.

Лишь у входа в красивый старинный особняк местного краеведческого музея, где меня должна была ожидать Даша, напряглись и грозно оскалились два белокаменных льва, вышедших по легенде прямо со дна морского и сразу устроившихся здесь на службу. Вероятно, их главной обязанностью было не просто бдеть на ступеньках у входа в музей, но и отпугивать неугодных им лиц. Хотя, честно сказать, вряд ли они могли кого-либо сильно напугать по причине своей вековой старости. К тому же у одного был сильно до безобразия расквашен нос, а другой бедняга и совсем был без лапы, не считая глубоких царапин и ссадин на спине, приобретённых наверно в прошлой жизни в многочисленных жестоких схватках.

Разглядывая львов, я вдруг услышал совсем рядом своё имя. Кто-то вежливо поздоровался со мной.

Львы, кажется, обернулись вполоборота. Я тоже перевёл взгляд с их удивлённых каменных физий. Здесь меня по имени вряд ли кто мог приветствовать. Разве что Даша, которой тётушка по телефону подробно описала и меня, и мой навыпуск серый батник, и джинсы, не понравившиеся ей своей эпатажной потёртостью.

– Андрей! Вы, наверно, кроме львят никого больше и не замечаете! – девушка в модной соломенной шляпке с ниспадающими из-за полей такими же светлыми соломенными волосами улыбалась мне с лёгким присутствием ироничности в уголках губ и, кажется, готова была меня слегка отчитать за минутную отвлечённость, хотя вряд ли бы она стала это делать. Как-то не вязалось это с её смешливыми нежно-бирюзовыми глазами, да и всем обликом, который, надо сказать, некоторыми запоминающимися сразу чертами был мне как будто бы и знаком. Ну где-то я видел (не в том ли фолианте, что разглядывал на диване!) эти полураскрытые в улыбке губы с холодком белоснежных зубов и этот классический античный овал лица, а также легко угадывающуюся за складками платья-туники тонкую стройность фигуры.

Во всяком случае, я мгновенно согласился с ощущением, что именно такой я и представлял Дашу, когда говорил с ней по телефону: выразительно яркой и непременно со светлыми прямыми волосами, ниспадающими и спутанными слегка всё тем же игривым южным ветерком, заигрывавшем незадолго до этого с двумя оранжевыми бабочками у роскошных цветочных клумб в сквере.

Я нескромно разглядывал её, чувствуя, что в горле слегка запершило. Даже язык онемел поначалу. Хорошо, что с красивыми девушками у меня вовремя проявлялось второе дыхание.

– Привет, Даш! Надеюсь, ты пришла не раньше меня, – наконец, собравшись, невозмутимо как уже старой знакомой ответил я на её приветствие, стремясь с самого начала показать ей на всякий случай абсолютную свою независимость, – показать это уверенно, может быть даже немножко небрежно, именно потому, что она всё-таки была назначена чему-то меня учить, а точнее заняться моим английским со всей серьёзностью и ответственностью порученного ей дела.

– Нет-нет, я только что подошла, – быстро ответила Даша и добавила, стараясь принять строго деловой вид, что очень рада нашему теперь уже и очному знакомству и что она, конечно, надеется на плодотворную работу со мной.

В эту минуту, глядя на Дашу, мне показалось, что примерно так говорят учителя в её учебном заведении, когда на первом уроке входят в класс и официально знакомятся с учениками, при этом всем своим видом дают понять, что скидок и поблажек никому не будет.

«Интересно, а будет ли учтён хотя бы мой статус родственника директрисы и то, что я приехал сюда всё-таки не зубрить лексические минимумы, а отдыхать и набираться на пляже солнечной южной энергии!» – всё так же, не сводя с неё глаз, подумал я.

Даша между тем открыла свою розовую сумочку, что висела на тонком длинном ремешке у её гибкой талии, и достала небольшую книжицу в мягком синем переплёте, название которой я не заметил, не придав этому значение. Мысли были о другом.

– А я тебя представлял совсем не такой, – тут же запустил я свою наживку, произнеся это к тому же с неприкрытой ухмылкой лишь для того, чтобы продолжить выбранную линию независимого поведения и выяснить её реакцию на это.

Но она не повелась на это. Я не услышал в ответ: «А какой же ты ожидал увидеть меня?» – что было бы прекрасной возможностью обсудить, к примеру, не только её красивые миндалевидные глаза, но и очевидные другие прелести.

Сдержанно улыбнувшись на мою реплику, она попросила взглянуть на книжку, которую открыла на первой странице. Только теперь я разглядел, что это был небольшой словарь английской фразеологии.

Тонкими пальцами она быстро отсчитала несколько страниц и заявила, что к первому занятию мне необходимо будет наизусть выучить отмеченные ею разговорные фразы и вдобавок к этому, подчеркнула она, я должен буду уметь их быстро и безошибочно писать в виде диктанта.

«Ничего себе!» – я чуть было не выронил этот разговорник на косматую голову одного из львов. «Даш, ты в своём уме!» – примерно так захотелось едва ли не сразу вскрикнуть от такого запредельного по моим меркам задания, отбросив весь свой политес и отшлифованный в дворовых дискуссиях утончённый стиль разговора.

С трудом взяв себя в руки и оглянувшись на проходивших в музей посетителей, точно надеясь получить у них поддержку, я как можно сдержаннее, но с лёгкой дрожью нарастающего протеста в голосе произнес:

– Даша! ты, кажется, хочешь невозможного… Я за все годы в школе столько не зубрил! Мне и одной страницы за глаза хватит, тем более что надо ещё как следует настроиться и вспомнить английский алфавит.

С алфавитом я, конечно, загнул. Но у меня тут же созрел план попробовать немного занизить уровень своего английского, как бы подзабыть его, чтобы хоть первое время не слишком напрягаться. Правда, забывать особо-то было нечего, если не считать несколько куплетов из битлов, которые я при желании мог воспроизвести под пару аккордов на дребезжащей гитаре. Впрочем, гитара осталась дома, а без неё вряд ли бы получилось что-то путное.