Не оставляя

Она и не сердилась, только, когда мы шли к фонтану, она не проронила ни слова, о чём-то раздумывая. У неё был очень красивый профиль лица. Я украдкой поглядывал на нее, не зная как теперь разговорить её.

У фонтана было людно, наверно ещё и потому, что все дорожки парка вели сюда. Южный вечер уже вступил в свои законные права, но, несмотря на это, довольно много детей с криками носились вокруг круглого бассейна и с восторгом норовили потрогать руками прозрачную воду или дотронуться до хрустальных тонких струй, веером распадавшихся с двухметровой высоты каменной глыбы, на которой стояла в натуральный рост скульптура молодой девы. Взор девы был устремлён вдаль в сторону заходящего солнца в соответствии с модным некогда в среде скульпторов стиле-порыве: она ждала последнего луча, чтобы сказать что-нибудь типа прощай милый, изготовясь без страха и упрёка броситься со скалы или обрыва в какую-нибудь подходящую бездну.

Даша тоже оживилась при виде фонтана и немая пауза, которая висела между нами, благополучно завершилась.

– Андрей, обратите внимание на мемориальную табличку. Памятник был сооружён в середине девятнадцатого века на средства известного местного мецената в дар своему городу, – начала она с воодушевлением свою импровизированную лекцию. – Кстати, в музее, где мы были, как раз и жил в то время этот меценат. Это был его огромный дом, в котором он и скончался вскоре после того, как был сооружен памятник-фонтан.

– А кто эта девица и что она делает на камне? – спросил я, чувствуя, что для налаживания общения крайне необходимо проявить жгучий интерес к начавшейся лекции.

– Скульптурное изображение девы сделано в память о юной жене мецената, которую тот безумно любил… и которая погибла, упав со скалы в море. Очевидцы говорили, что она сорвалась случайно, но многие и по сей день считают, что она это сделала из-за неразделённой любви к молодому художнику, которому покровительствовал меценат. Впрочем, история запутанная, всё уже поросло былью, и никто не знает, что было на самом деле.

Сказав это, Даша замолчала, а я, удивившись своей проницательности по поводу безысходного броска девы, высказал ещё одну – точнее свою собственную версию: мол, меценат из ревности сам столкнул её со скалы вместе с шустрым художником, который, предположил я, наверняка рисовал её обнажённой и любовался её наготой. «…А скорее, – многозначительно рассуждал я, – не только любовался…»

На это Даша, улыбаясь, заметила, что у меня очень хорошо развита фантазия, а значит и память, что очень неплохо для изучения языков.

Мы обошли фонтан по кругу и, немного постояв у бассейна и всё ещё обсуждая мецената, молодого художника и юную деву, направились к старой набережной, где, по словам тетушки, была смотровая площадка и отличный вид на море.

– Андрей, а что из английских слов вы запомнили в музее на табличках? – поинтересовалась Даша.

Кажется, она собиралась мимоходом протестировать мою память.

– Ничего не запомнил, не досуг было, я слушал лекцию экскурсовода, – ответил я не очень довольный тем, что мы ушли от интересной мне темы взаимоотношений девы и художника.

– А я не верю, что так ничего и не запомнилось! Ты просто не хочешь продемонстрировать мне возможности своей зрительной памяти.

Она и не заметила, что перешла на «ты». Но я-то это сразу уловил, хотя и вида не подал. И конечно, моя зрительная память в связи с этим кое-что вспомнила, и кое-что тут же пришло мне на ум. Я глянул на Дашу и изрёк на своём школьном английском: «no smoking… hands not to touch…» Именно эти словосочетания на табличках и мелькали более всего в залах, даже рябило в глазах.

Затем, продолжая уже на своём родном, я заметил, что достаточно бы было вывесить всего пару таких табличек в билетной кассе – и даже какому-нибудь недалёкому Васе сразу б стало ясно и понятно, что в этом музее не курят и руками экспонаты не трогают, да и в самих залах внимание от экспонатов не отвлекалось бы попусту.

Сказав это, я посмотрел на реакцию Даши, вполне довольный своим остроумным уходом от ответа по существу, как и изящной отвлекающей критикой в адрес музейных администраторов.

Даша негромко рассмеялась и сказала, что зрительная память у меня на удивление избирательная. «Вот только над произношением надо хорошо поработать», – добавила она сквозь смех.

«Ну вот, блеснул познаниями! – мелькнуло в голове. – Теперь жди ещё какую-нибудь учебную методу».

– Андрей, а ты куришь? – неожиданно спросила Даша, снимая свою шляпку и поправляя волосы, в которых сразу же запутался лёгкий ветерок.

Мысль о том, что она теперь собирается перед походом в очередной музей проверять спрятаны ли у меня в карманах сигареты, была до нелепости смешна, и я, конечно, отогнал её прочь.

– С друзьями бывает иногда, а ты? – в свою очередь, скорее по инерции, задал я ей тот же вопрос, попутно наблюдая, как она быстро и уверенно справилась со своими красивыми длинными волосами.

Она опять рассмеялась, ответив гортанно: «I do not smoke… I never smoked». И я не мог не отметить её идеальное произношение и даже повторил мысленно про себя эту короткую английскую фразу (видимо, новая методика уже заработала). Я также отметил и то, что у неё негромкий очень красивый смех. Мне теперь хотелось, чтобы она как можно чаще смеялась.

Незаметно мы пришли на старую набережную.

Солнце дарило спокойному морю свои последние лучи и готовилось упасть куда-то за горы. Гуляющий по набережной народ большей частью двигался нам навстречу, но многие, как и мы, задерживались и ждали захода солнца. На смотровой площадке-пирсе, выдававшемся метров на пятьдесят в море, для нас нашлось удобное место у тусклого разгорающегося фонаря. Даша сдержанно радовалась, что мы успели к закату и теперь наблюдали, как распростёртая перед нами водная гладь изменчиво тасовала свои нежные краски точно настоящий игривый хамелеон. Но красивое зрелище быстро закончилось, и через пять минут солнце скрылась. Люди потянулись в парк, в кафе и рестораны. А Даша засобиралась домой и, несмотря на мои протесты и предложение ещё немного погулять по набережной, многозначительно посмотрела на свои часики.

– Ах, да, у тебя же строгий распорядок, я и забыл, – попробовал упрекнуть я её и попутно уже выискивал повод хоть немного задержаться.

– Нет-нет, мне действительно уже пора, – сказала она, улыбаясь моей настойчивости.

– Тогда я тебя провожу, – тоном нетерпящим возражений произнёс я, глядя на неё почти в упор.

– Ну, хорошо… если только до автобусной остановки, – неуверенно согласилась она, улыбнувшись опять краешком губ.

А следом я неожиданно для себя узнал, что Даша живёт совсем даже не в центре городка в какой-нибудь симпатичной четырёхэтажке с уютным небольшим двориком – так почему-то представлялось мне, – а в небольшом студенческом общежитии тётушкиного учебного заведения.

«Что ж тут странного! У нас ведь все учащиеся проживают в интернате в прекрасном общежитии, – заметила она на немалое моё удивление».

Спустя ещё пару минут выяснилось, что и само учебное заведение моей тёти мало было похоже на то, что рисовалось у меня в голове. В реальности оно представляло собой, в общем-то, типичное и часто встречавшиеся в те времена учебные заведения пансионного типа, в которых после восьмого класса школы можно было продолжить учёбу и получить среднее специальное образование – в данном случае девушки обучались и специализировались на изучении библиотечного дела, иностранных языков и литературы. Специализированная женская школа-интернат – так, кажется, это звучало на официальном языке – находилась в прекрасном месте совсем недалеко от города в небольшом комплексе зданий. Когда-то в этих зданиях располагался то ли загородный дом отдыха, то ли санаторий.

Пока мы шли к автобусной остановке, я не только успел получить некоторые сведения об интернате, но успел попутно также выведать и то, что Даша уже перешла на последний курс и после его окончания планирует продолжить образование в институте иностранных языков.

«Молодец! – похвалил я её за целеустремлённость. – А я вот ещё толком не решил куда податься. Отец настаивает на экономическом, но у меня туда почему-то душа не лежит».

На автобусной остановке неожиданно для меня оказалось несколько небольших молодёжных компаний. Все шутили, смеялись и громко разговаривали в ожидании транспорта. Увидев очередное удивление на моём лице уже по поводу скопления молодёжи, Даша пояснила, что в одном из загородных домов отдыха каждый вечер почти до утра проводится большая дискотека и куда чуть ли не со всего городка стекается молодежь. «Очень популярное место у нас в городе», – добавила она к сказанному.

– Ты, наверно, по пути тоже заглядываешь туда? – поинтересовался я, разглядывая ближайшую компанию.

– Нет, я там не была, – ответила она просто. – У нас в интернате тоже бывают свои танцевальные вечера, но сейчас почти все разъехались на каникулы…

– Интересно, а ваши танцевальные вечера – это когда девочки танцуют с девочками?

– Бывает и так, – улыбнулась Даша, – но чаще к нам организованно приезжают мальчики из школы юнг, а иногда и курсанты из мореходки.

– О, курсанты, аксельбанты и кинжалы на боку! – пошутил я.

Услышав о дискотеках в учебном заведении моей тётушки и о курсантах, я проявил уже больший интерес непосредственно к внутренней жизни интерната. Захотелось больше узнать о специфике пансионного обучения, об учащихся и преподавателях, которых связывали доверительно-уважительные отношения, перераставшие в дружбу. Вопросы возникали сами собой и Даша легко откликалась на них. Она даже слегка увлекалась, с упоением рассказывая о своём любимом интернате… А меня из её рассказа опять впечатлило то, что интернат располагался в лесистой местности и почти что на берегу моря. На вопрос о том, коль рядом море, то все, наверно, с утра до вечера нежатся на тёплом песочке, она ответила, что как раз наоборот – никто сейчас на берег не ходит, так как его сильно разрушил большой зимний шторм и купаться там опасно и строго запрещено, а загорать из-за валунов и огромных камней практически невозможно. «Теперь всем приходится ездить на городской пляж, – слегка вздохнув, добавила она».

Говоря о своём интернате, Даша невольно раскрыла и некоторые его довольно-таки неожиданные, на мой взгляд, особенности. Например, то, что педагогический коллектив был практически женским. Только один мужчина был представлен в этом женском царстве – тренер по физкультуре. Были, правда, ещё и завхоз, и садовник, – оба пожилого возраста, – но они относились к обслуживающему персоналу и заняты были в основном только своими хозяйственными делами.

– А тренер, наверно, молодой и красивый, и вы, конечно, все в него влюблены, – пошутил я, помня мудрость, что в каждой шутке есть доля истины.

– Игорь Николаевич прекрасный преподаватель, очень добрый и весь отдаётся своей любимой работе, – ответила с лёгкой смущенной улыбкой Даша.

В эту минуту, посигналив, подкатил небольшой микроавтобус. Мест в его салоне, конечно же, всем не хватило и мы, как и часть молодых людей, стали дожидаться следующего.

Шутливо помахав ладонью вслед ушедшему автобусу, Даша весело сказала, что в курортный сезон в вечернее время автобусы курсируют даже чаще чем днём.

– «Понимаю, ночная жизнь большого города бьёт ключом», – тут же в ответ заметил я, а сам подумал, что с удовольствием бы пропустил ещё пару-другую автобусов, чтоб успеть договориться с Дашей на завтра и о пляже, и о каком-нибудь уютном не слишком шумном вечернем кафе с последующим созерцанием, конечно же, в обнимку с ней и с совсем даже не случайным, поспешно сорванным, поцелуем величественного рассвета где-нибудь на тёплом песке пустынного берега. Эта славная мысль подобно лёгкой ночной полутени порхающей бабочки затрепетала у меня в голове своими вполне реальными очертаниями. Не теряя времени, я сразу же спросил Дашу:

– А где я увижу тебя завтра? Мне ж понадобится словарь. Надо ведь учить и слова, и фразы, чтоб успеть запомнить их к твоему занятию.

Даша недоверчиво посмотрела на меня:

– Вот, не ожидала такого настроя!

– Да-да, я очень ответственный и очень серьёзно отношусь к любому делу… – произнёс я голосом диктора центрального телевиденья.