Сакура

– Но позвольте… Откуда взялась кровь в соседнем подъезде??? -задал я вполне резонный вопрос следователю. В ответ тот лишь пожал плечами и отмахнулся, как от незначительного и почти не имеющего отношения к делу факта.

Исходя из всего того, что я прочёл, следовал вполне простой и очевидный вывод о том, что меня просто-напросто подставили и друзья-одноклассники и сами менты, заинтересованные в скорейшем закрытии дела. Я наотрез отказался подписывать то, что хотел от меня следователь и потребовал проведения дополнительного расследования. На это тот ответил мне, что вполне может закрыть дело и без моей подписи. Я с надеждой взглянул на адвоката, пытаясь найти поддержку в его лице, однако тот не задумываясь поддержал следователя и заверил:

– Закрывай дело! Из суда его направят для дополнительного расследования-стопроцентно! -сказано это было настолько твёрдо и решительно, что я невольно поверил ему и поставил свою подпись…

А в тюрьме тем времением решили провести кое-какой ремонт, а может это просто был предлог-кто знает, и нашу камеру расформировали по другим и таким образом мы все снова оказались в других условиях изменивших наш уже сложившийся быт, отношения и образ жизни…

Нас так же разбили на несколько групп и распределили по другим камерам-я попал в ещё более мрачную и меньшую, хотя это никак не сказывалось на количестве содержавшихся в ней заключённых. Контингент здесь был уже совершенно другой и состоял в основном из лиц ранее судимых и отбывших уже в некоторых случаях не одно наказание. Это было видно по мелькому взгляду на разношёрстную толпу.

На моё удивление меня сразу же кто-то окликнул и среди заинтересованных взгядов я увидел знакомое лицо, которое уже никак не ожидал узреть. Это был высокий, но худой парень, когда-то учившийся со мной в школе, но в разных классах-Телицын Виктор. Я помнил его, он считался трудным подростком и его след потерялся после 8-го класса. Он сразу же подозвал меня и завёл в свой проход, знакомя со своими семейниками. К нам сразу же примкнули остальные, проявляя интерес к новому человеку. Начались расспросы, на которые я уже знал как отвечать и давал ответы уже более уверенно, нежели впервые попав в подобную ситуацию. Однако именно первое впечатление, которое складывается у людей в основном играет решающую роль в дальнейших отношениях. Зная это, я не забывал про осторожность и старался не терять бдительности, ибо иногда проскакивали каверзные вопросы, на которые надо было уметь правильно ответить-или шуткой или уклончиво, но ни в коем случае не грубить, чтобы не нажить себе сразу же нежелательных и, быть может, влиятельных недругов.

На моё счастье среди этих акул оказался более-менее знакомый мне Виктор, который здесь был уже не новичком и держался уверенно-он сдерживал напор расспросов, свалившихся на меня и своего рода поддержал. Пригодилось и моё первое знакомство с Медведем, которого здесь многие знали не по наслышке, а по своим отбытым срокам заключения. Общение среди соседних камер, как я уже говорил-отсутствовало вовсе. Не было никаких дорог или кабур, через которые заключённые могли общаться посредством записок. Только в тюремном прогулочном дворике иногда можно было перекрикнуться с соседями. Но и это надзиратели сразу же пресекали, грозя закончить прогулку.

Наконец более-менее утолив своё любопытство, меня оставили в покое и дали возможность хоть как-то обустроить быт и оглядеться. Собственно и обустраивать-то особо было нечего. Если в той недавней камере, где мы содержались ранее у меня было своё место, где я мог лечь, когда мне вздумается и вообще делать почти всё что хочу-то здесь уже такого небыло. Так что и вещи мои в основном оставались в сумке, потому что расположить их тоже было проблематично. К общим запасам добавились лишь мои скудные заначки сигарет, чая и конфет. Общака как такового здесь практически не было, не то что в нашей камере. Иными словами моё положение и содержание ухудшилось и значительно. Возможно сказалось моё поведение на следствии и передача дела в суд, приговор которого был весьма предполагаем для работников правоохранительных органов.

Конечно же всё это сказалось на нервной системе-переживания по поводу предательства и подлости друзей, ожидание судебного процесса, значительно ухудшившиеся условия содержания. Вполне возможно всё это было сделано по довольно простой и очевидной причине-чтобы сломить мой дух и сопротивление…

Сокамерники относились ко мне вполне сносно и никаких нападок или агрессии с их стороны не было, а с Виктором и его семейниками мы подружились. Виктор попал сюда не один, его подельник содержался в этой же тюрьме, но в другой камере-за разбойное нападение. Как он рассказывал, был ещё один-третий подельник, но тот умудрился скрыться от следствия и находился в розыске. Я его знал-то был наш общий знакомый, он приходил в мою группу для занятий айкидо и дружил с одной нашей общей знакомой девушкой. Позже они поженились.

Про моё дело Виктор, как ни странно слышал, впрочем как и остальные, он знал, что я нахожусь в тюрьме-даже хотел, чтобы мы встретились и были вместе. Так же я узнал, что женщина, которая содержалась с нами в КПЗ, утопила в речке в проруби двоих своих детей-мальчика и девочку из-за своего сожителя, который поставил ей условие выбора между ним и её детьми. Её преступление повергло в шок весь город и детей хоронили городом-однако при жизни никому до них не было дела…

Когда пришло время суда, я как мог привёл себя в порядок и надел всё чистое. На улице уже вовсю царила весна и я сощюрился от яркого и тёплого солнышка-был конец мая. Судебный процесс длился два дня. На него, разумеется явились мои друзья и дали те же самые показания, что и на расследовании, только уже более логично, без расхождений и противоречий, которые наблюдались у них на первых показаниях. Третьяков Олег ничего толком не рассказал, уйдя от прямых вопросов в сторону и мотивируя тем, что не обращал внимания на происходящее-иными словами налицо был явный сговор, что конечно же заметили и подчеркнули все присутствующие, включая мать потерпевшего.

Когда я спросил у Романа с чего тот взял, что потерпевший был замешан в краже-он ничего толком не смог ответить, а лишь произнёс:

– Ну что же… Сажайте всех троих… заодно и срока побольше… -ни Сергей, ни Роман не отрицали того факта, что заявили мне о признании потерпевшего.

Немного подумав, судья-женщина лет 30—35 спросила у меня, что я чувствовал, когда узнал из уст Романа о признании потерпевшего. Разумеется это был вопрос на засыпку-я сразу же понял и растерялся, не зная как и ответить на него. А та победно и с ехидной ухмылкой смотрела на меня, прекрасно зная, что как бы я не ответил-трактовка будет не в мою пользу.

– Облегчение… -выдохнул я то, что первое пришло мне в голову.

Я попросил отметить слова Романа в протоколе судебного заседания, однако их конечно же там не оказалось. Человек, которого я позвал на помощь, отрицал этот факт и заявил, что вышел покурить в подъезд, когда обнаружил ещё живого потрепевшего. Выяснилось, что пропали какие-то деньги (хотя были-ли они вообще-тоже было неясно) и ещё кое-какие незначительные мелочи, а так как я явился в парикмахерскую с шапкой потерпевшего, которую подобрал автоматически ничего не соображая, находясь в шоковом состоянии-то на меня благополучно повесили ещё и кражу.

Я уверен в том, что если бы Третьякова Олега более подробно и тщательно расспросили в процессе расследования, то он мог рассказать много интересно и противоречивого тому, что показали мои друзья-одноклассники. Однако никого это уже не волновало.

Припёрлась жена потерпевшего, которая совместно с его матерью поведала о том, что тот относился к лику святых, однако умолчав при этом про унижения и побои, которые он наносил ей периодически в состоянии алкогольного опьянения, а так же о том, что хотела уйти от него. При этом она имела наглость заявить следствию и суду, что состояла со мной в периодических интимных отношениях. Зачем это было рассказывать и какое отношение это имело к делу-до меня до сих пор неясно.

Я не отрицал этого факта, однако заметил, что имел с ней связь один-единственный раз и отказал ей и её 4-летней дочери в совместном проживании.

– Вполне очевидно, что ты позарилась на мою комнату.-сделал я соответсвующий вывод и дал ей хорошую оплеуху-мать потерпевшего тут же набросилась на неё, проклиная и заявив, что выгонит на улицу. Та как нашкодившая кошка поспешила ретироваться.

Вместе с ней пришла и её подруга, за которой я ухаживал и имел вполне естественные и серъёзные виды на свободе-она не отказывала мне, но и не соглашалась на мои недвусмысленные намёки и предложения. Дальше этого дело не заходило, хотя я и неоднократно помогал ей в некоторых довольно щекотливых вопросах и ситуациях. Но добро, как говорится, не помнится-чего стоит уже оказанная услуга?..Конвой обомлел, когда узнал, кто она мне такая. Выступать на суде она не стала, оставались лишь её показания на следствии, в которых она характеризовала меня так: Был подвержен юношескому максимализму-если любил, то любил; но если ненавидел-то мог убить.

На судебных прениях прокурор попросил дать мне 8 лет лишения свободы, строгого режима, обвинив в умышленном нанесении тяжёлых телесных повреждений, повлекших за собой смерть потерпевшего по неосторожности и краже.

– Я рассчитывал, на признание подсудимого… -заявил он в конце своего выступления и посмотрел на меня, так же он упомянул, что я воспитывался и рос без отца, хотя к чему это было сказано-тоже непонятно. Можно было подумать, что это я виноват в том, что подлец-отец бросил нас с матерью на произвол судьбы на чужбине, в коммуналке с соседями, где только клопов не хватало для полного счастья…

Адвокат выдал пышную и пламенную тираду в мою защиту, я и не ожидал даже, что тот является таким красноречивым оратором, поддержав моё ходатайство о направлении дела для дополнительного расследования:-В деле довольно много невыясненных обстоятельств, которые не принимались во внимание следствием и суд не может вынести несправедливый приговор-и, быть может, осудить невиновного!

Мать потерпевшего заявила:

– Я не знаю насколько виновен этот человек… Но то, что виновны все трое-у меня не вызывает ни малейшего сомнения! -также она требовала для всех смертной казни, разумеется.

Когда мне дали последнее слово я встал и сказал, что прошу не оправдательного, а лишь справедливого приговора суда, заметив при этом, что если бы не участие моих так называемых друзей, то данной трагедии бы не произошло. Так же я пояснил, что просто не мог давать показания против своих друзей, однако когда выяснил все обстоятельства дела, то решил рассказать правду. Своё краткое выступление я завершил так:

– Если суд всё же признает меня виновным, то прошу вынести мне смертный приговор ибо я просто не смогу пройти мимо этих подонков!

Был объявлен перерыв-к решётке подошли моя мать и даже родная бабка по линии отца соизволила присутствовать с ней. Так же подошёл и адвокат, который выразил своё восхищение моим выступлением и тем, как я держался во время судебного разбирательства:-Не переживай, дело отправят для дополнительного расследования! -заверил он и удалился.

Далее меня увезли обратно в тюрьму, где разместили в уже знакомом стаканнике и накормили обедом. А через некоторое время привезли обратно и препроводили в зал суда.

После долгого и нудного вступления судья Рычкова огласила приговор:

– …Приговаривается к 8 годам лишения свободы с содержанием строго режима.

Осудили без шума и пыли, чем вызвали довольные улыбки на рожах моих одноклассников-Роман аж заржал, не скрывая своей радости и триумфа, а всех остальных приговор просто поверг в шок. Молчаливые кивалы по обе стороны судьи так же согласно кивали головами. Адвокат аж подпрыгнул на месте, явно не ожидав такого поворота событий, он начал было нервно что-то там протестовать про прямые нарушения УПК, но его никто уже не слушал, а судья приказал молчать и обратилась ко мне, на этот раз уже без улыбки:

– У подсудимого есть вопросы?

– Нет!..-резко выкрикнул я и повернувшись в сторону Романа громко сказал в тишине зала:-Молись о смерти!..

…Где-то через неделю ко мне в тюрьму явился адвокат. Он чуть ли не с объятиями бросился ко мне навстречу, очевидно чувствуя свою вину.

– Мы будем бороться! -кидал он пышные и пламенные тиррады на ветер, нервно вышагивая из угла в угол, но я в них уже не верил, как впрочем и ему самому:-Сам межрайонный прокурор Зентереков опротестовал приговор суда!..Пишем кассационную жалобу-и приговор отменят! -он продолжал размахивать руками, ведя непримеримую борьбу с невидимым противником.

Я сидел и слушал его, до сих пор не прийдя в себя после оглушительного приговора. Выбора у меня никакого не было и писать кассационную жалобу разумеется было необходимо. Наконец немного успокоившись после своего показательного и праведного гнева, адвокат задал мне вопрос, очевидно мучавший его самого:

– Я твой адвокат и я буду тебя защищать!..Мне-то ты скажи, так ли на самом деле было дело или ты думаешь таким образом сорваться?..

– Так и было! -чуть ли не взвыл я от бессилия.

– Эх… был Максим… -молвил он на прощанье, глянув на меня через плечо у двери и вышел наружу, так и не закончив начатой фразы…

В конце лета пришёл ответ на мою кассационную жалобу-приговор оставили без изменений и в целом решение суда признали правильным. Протесты межрайонного прокурора Зентерекова об оправдании моих действий в отношении кражи и прочих мелочах, моего адвоката и мои ходатайства были отклонены.

В камере меня прозвали глушённым-я как-то абстрагировался от происходящего вокруг меня, не веря что всё это происходит на самом деле. Большую часть времени я старался проводить во сне или полудрёме. Один раз просто сорвался на одном из своих сокамерников-уже бывалом зеке, в пылу какого-то незначительного и мелкого недоразумения я выпалил такую фразу:

– Я-то вора убил, а ты-вор по жизни!..-чуть позже до меня дошёл смысл необдуманно сказанного. В камере повисла тишина и меня начали чураться и сторониться, даже мои семейники. Один из них спустя долгое и томительное молчание произнёс:-Ты хоть думай, что говоришь и не забывай где находишься…

Я согласился с ним и немного погодя подошёл к тому заключённому с извинениями-тот молча выслушал меня и пожал руку:

– Да ладно-всё нормально… все срываются…

Однако наши отношения уже не были прежними. Бывалые зеки уже имея опыт делали себе запасы из сигарет, чая и конфет на этап, а я кидал всё на общак и отдавал своим семейникам. В конце-концов один из них не выдержал и сам начал откладывать мне на этап кое-какие запасы, я же просто не обращал на это внимания.

Физическое здоровье на почве нервного расстройства, конечно же, тоже ухудшилось-на лице, ногах, руках и теле кое-где начали выступать какие-то гнойники, покрывающиеся коркой, но продолжающие гнить изнутри. Экзема. Казалось сама плоть, наравне с душой поддаётся распаду и не желает жить дальше. Я был сломлен, чувствовал это и хотел собственной смерти-несколько раз даже пытался удушиться, но это было невозможно в постоянном навязанном обществе, останавливали ещё и мысли о матери…

Она пришла на краткосрочное свидание перед самим этапированием на место отбывания наказания, вместе с бабкой. Бабка причитала, что приедет ко мне хоть на край света-в очередной раз бросала пустые слова на ветер, как я не был ей и её сыну нужен с самого моего рождения-так это отношение и осталось.