Кубок орла

Больше ничего от мальчика не требовалось. Надо было только удостовериться, был ли задержанный в чулане тем самым станичником, который улизнул от поручика.

– Он! Как есть он! – еще раз подтвердил ученик.

– Я! – рванулся, задыхаясь, колодник. – Токмо знай, опаш иудин: живой ли, мертвый, а упрежу фабричных, что промеж их гадюка ползает.

Всю ночь сам Федор Юрьевич пытал колодников. Станичники твердили одно:

– На фабрике были, работы искали. А токмо сами мы не из ватаги и работных фабричных никого не знаем.

Ничего не добившись, князь-кесарь приказал подвесить всех троих за ребра.

Колодники облобызались.

– Прощай, Дышло!

– На том свете увидимся, Стужа!

– А я не хочу! – стукнул лбом о каменную стену подвала третий станичник, Купель. – Покудова не найду иуду, ни в жисть не помру!

Ночью их повели на казнь. С полуночной стороны дул резкий ветер, гнал с собой снег. Стало темно. Вздохи подвешенных раздавались все реже, невнятнее.

Купель набрал полные легкие воздуха и чуть подкинулся кверху. Крючок скребнул ребро. Из раны хлынула кровь.

Двор был пуст. Лишь изредка слышно было, как перекликались дозорные. Но Купелю не страшны были голоса. Он твердо знал, что никто не подойдет к нему, обреченному на верную смерть.

– Наддай, – подбадривал он себя. – Еще малость, Митюха…

Дозорный прислушался: «Никак что-то шлепнулось?» В непроглядной тьме бесился студеный ветер. «Нет, то буря бушует…»

Держась рукой за изорванный бок, Купель пополз к забору. Кое-как перевалившись за стену, он мертво распластался на земле. Боль была нестерпима. Но близость спасения и жажда жизни вернули богатырю силы. Отдышавшись, он вскочил и побежал.

В избе, куда добрался истекающий кровью колодник, поднялся переполох. Хозяин потрогал упавшего навзничь станичника:

– Ты ли, брателко?

Но Купель не слышал уже ничего. Он был без сознания.

Глава 4

Быть ему гостем торговым

Безобразов, Турка, Цынбальщиков и Нестеров держали совет.

– Никто не виноват, Струк виноват, – долбил Цынбальщиков.

Мастер был возмущен. Разве он властен поступать, как ему хочется? Разве не выполняет он только волю компанейщиков? Ведь он же ни больше ни меньше как их покорный слуга! Но за эту-то именно покорность и нападал на него Цынбальщиков. Ну, ладно. Пусть компанейщики закупали вместо пряжи дерьмо. Пусть не дорожили иноземными мастерами, и потому дело часто оставалось без настоящих умельцев. Пусть не приохотили добрыми подачками своих русских работников… Что ж из этого! Значит, Струку нужно ручки сложить и сидеть истуканом?.. А не на то ли поставлен он старшим мастером, чтобы выкручиваться, мудрить, вовремя упреждать, советовать?

– Я каждый день гафариль и упреждаль…

– Делать надобно, а не говорить! Гафариль! Легче нам от твоих «гафариль»? Ясное дело: никто не виноват, Струк виноват.

– Струк да еще Силыч, – буркнул Турка и, словно устыдившись, спрятал в ладони лицо.

– Я же чем виноват? – побагровел всегда выдержанный Безобразов. – Мое дело десятое. Мне положено подряды брать да товары сбывать. Я то и делаю.

– То-то и оно, – будто безучастно ввернул Андрей Петрович. – Охо-хо-хо! Не даждь ми, Господи, лукавого духа вдохнуть… То-то и оно, Мартын Силыч, что товар-то не сбыт.

– А кто ж его знал, что государь так скоро нагрянет? Неужто не сбыл бы, ежели б кто раньше сказал? А токмо чего загодя горевать… Может, и обойдется еще.

Цынбальщиков зло ухмыльнулся:

– Как не обойтись… Нешто нам незнакомы повадки царевы? Токмо из возка прочь, тот же час на фабрики взор обратит. Ну как ему наше дерьмо казать? Изувечит.

– Нешто утаить? – вслух подумал Нестеров. – Дескать, увезли все намедни. А в станы запасец пустить… Запасец-то у нас есть? – обратился он к Струку.

– О, есть лючши энглез!

Ухватившись за мысль Нестерова, все воспрянули духом.

– Значит, дорога мне выпала прямо к Шафирову, – заторопился Безобразов. – Немедля к нему и пожалуем.

Турка перекрестил Мартына Силыча:

– Сей барон все содеет. Не голова, а кладезь премудрости… А ты чего тут? – вздрогнул он, нечаянно увидев смиренно сидевшего за шкапом Ваську. – Уж не вздумал ли и про нас князю-кесарю донести?

– Бога побойтесь, Ондрей Петрович, – заплакал Васька. – Нешто могу я благодетелев своих…

– Ну, ладно. Иди отселева.

Ученик отвесил поклон и, сиротливо горбясь, ушел.

Петр Павлович встретил Безобразова как старого друга. Гость смело поделился с ним своею бедой.

– А полотно изрядно плохое? – спросил Шафиров.

– На все своя мерка есть. Не то хорошо, что хорошо, а то хорошо, что нехорошо, да хорошо. Как взглянуть, Петр Павлович.

– Вот я и взгляну! – резко поднялся Шафиров и вернул Безобразову кисет с деньгами. – Сие от меня не уйдет.

Торопливо обрядившись в енотовую шубу, барон поехал на фабрику. Осмотрев полотно, скатерти, салфетки, он переписал их до последней штуки и не простившись прыгнул в сани.

– Куда же? Благодетель! – взмолился Турка. – Побеседовал бы…

– Недосуг!

Компанейщики словно с похорон вернулись со двора в избу Струка. Усевшись вокруг стола, они сокрушенно поглядели друг на друга и низко уронили головы.

Вдруг из сеней донесся сдержанный плач.