Спаситель

– Пусть так. Тем не менее, как вы верно заметили, господин бургомистр, от нас зависят жизни людей, – настаивал министр. – А значит, мы должны использовать любую возможность, чтобы если не предотвратить, то хотя бы максимально снизить ущерб.

– Не подумайте, что я пытаюсь отсидеться, тем более что это мне, как бургомистру, вряд ли удастся. Но мы не можем просто приказать мусульманам успокоиться. Еще и этот случай с нападением пьяного полицейского – это сильно осложнило ситуацию, – речь бургомистра принимала характер предвыборных дебатов.

– Основа нашего диалога с мусульманами – это доверие, но подобные выходки сильно подрывают авторитет власти. Представьте, как чувствуют себя люди, культура и обычаи которых делают их объектами нападений. А именно полиция должна защищать принципы демократии и мультикультурализма! – бургомистр Вайсблюм, незаметно для себя, вступил на хорошо освоенную тропу демагогии.

– Я могу представить лишь чувства родственников убитых в результате теракта. А что касаемо модных популистских течений, нашу позицию в этом отношении многие воспринимают как проявление слабости, – прервал упражнение в красноречии Рюгер.

– Слабость никогда не являлась преимуществом, вне зависимости от культурных особенностей, – категорично подчеркнул министр.

Мартин почувствовал себя неуютно, поле для маневров было ликвидировано настойчивостью Рюгера. Аргументы иного рода не соответствовали духу свободы и прогресса и в принципе не были им освоены. Дискуссия принимала тревожный для бургомистра формат конкретики, предполагающей обязательства действовать. И кто знает, как завтра будут выглядеть эти обязательства и аргументы. Вайсблюм внезапно обнаружил невыносимую тяжесть горы неотложных дел и поспешил откланяться.

Тем временем в интернете появились данные офицера Ганса Швальдера с указанием мест его службы и проживания. В довершение к этому, в сеть выложили сведения об его армейских подвигах в Ираке и Афганистане. Данное обстоятельство не предполагало ничего хорошего – теперь любой желающий мог прийти к Гансу в гости без приглашения.

Сам Швальдер отстранился от общества и продолжал употреблять алкоголь в тиши своего холостяцкого обиталища. Естественно, он не мог заподозрить, какой опасности подвергается, находясь дома. А если бы и знал, то поступил бы крайне неразумно, отважно приняв вызов.

Спиртное конечно отлично помогало в деле самоуспокоения и самообмана. Но это лишь на время топило то ноющее, монотонное чувство, которое, как смола, прилипло к нутру. Годы службы в армии и полиции, все, чем он гордился, в один миг обратились невыносимым позором. Словно с него сорвали мундир посреди площади, и под ним обнажилась сверкающая беспомощная нагота. Все, кто уважал его, все, кто был его семьей, чьим мнением Швальдер дорожил, отпинывали его, как лишайного пса, опасаясь, что неудача заразна.

Обида и наивное непонимание, в чем он виноват, разъедали сознание Ганса, а ежедневное пьянство сужало мир в одну точку. Предчувствие неизбежности плохого исхода становилось нормальным, он был убежден, что потерял все, чем была его жизнь.

Ему нужно было победить, победить кого угодно, но победить безоговорочно честно. И прежде всего победить собственное самолюбие, которое не позволяло ему принять решения тех, кто с таким усердием глумился над ним. Всю свою жизнь Швальдер был уверен, что нужен им, именно он защищает их от зла и несправедливости.

Хуже всего было очевидное осознание – им проще принять зло и несправедливость, чем позволить ошибку тому, кто думал, что ошибаться не может.

А значит, непрошеные гости были бы как раз кстати. Это отличная возможность если не доказать, то хотя бы отомстить всем эти ничтожествам.

Глава 6

Социальные сети разносили ненависть по Европе, словно пожар в сухом лесу. Париж наглядно демонстрировал неразрывную связь европейских государств. Все происходящее в Берлине было горячо поддержано молодежью Франции. На фоне национального траура воинственная злоба сочилась буквально отовсюду.

Любые высказывания на тему ненавистных и неправильных лиц, что всему виной, моментально расходились в интернете. Благодарные потребители ярких эмоций не стеснялись выражать одобрение самым диким и кровожадным идеям.

Яростные защитники свобод и прогресса собирались отстаивать сакральные блага современного мира теми же способами, какими ревностные последователи традиций намеривались его разрушить. Во всех случаях уничтожение недостойных, тех, кто не верил и не понимал, было обязательно. Главное, избавить мир от этих существ, что источали несчастья.

Множество молодых людей, не знавших до этого ничего, кроме компьютерных игр и родительской опеки, осознали великую миссию, что возложила на них судьба. Именно они должны защитить все самое ценное и грудью встать на борьбу с тьмой и невежеством. Несомненно, при этом придется пожертвовать жизнью, и большинство было уверено – это будет не его жизнь.

Находились и те, кто предполагал гибель как необходимость, далеко не каждый может пожертвовать собой. Значит, миру нужен тот, кто рожден, чтоб спасти слабых ценой собственного бытия.

Однако заявления со стороны защитников французской республики носили хоть и устрашающий, но все-таки беззубый характер. В потоке слов не чувствовалась решимость, готовность исполнить обещанное. Постоянные протесты против власти имели мало общего с борьбой за душу нации. Французы, сохранившие традиции забастовок и карикатур, не смогли сохранить крест собора Нотр-Дам.

Ценности цивилизации в изложении защитников французской республики категорически не совпадали с традицией древней религии – торжество разума над бесценной душой; мораль вместо сакральной святости заветов Всевышнего; удовольствие в ощущениях, что можно попробовать на вкус здесь и сейчас, вместо блаженства, недоступного никому из живых и не гарантированного никому из умерших.

С другой стороны – сплоченная единой верой община, готовая отстаивать свои убеждения, невзирая на обстоятельства; община, что верит не предвыборным обещаниям политиков и мнению популярных артистов, а воле Бога. Им нет нужды понимать тех, кто живет по-другому. Все они неверные, принять их – значит отречься от рая и опозорить свой род.

Бескомпромиссные требования капитулировать перед свободой нравов означали отказ от правильной жизни и достоинства, что само по себе обязывало всех верующих дать отпор. Воодушевляющая слабость врагов Всевышнего делала это неизбежным. Достаточно было прийти в арабский квартал, где нет ни намека на Францию, чтобы понять – это их мир, их территория.

Капитан Лефош угрюмо наблюдал один из таких кварталов, проплывающий перед глазами. Вечер только начался, а его спецотдел посетил уже три адреса. Руководство решило, что сейчас удачный момент для проведения чистки в Париже и его окрестностях.

Данные меры были призваны снизить напряжение, однако Жан Лефош был убежден – выдергивание из общей массы нескольких, пусть даже наиболее одичалых пользователей интернета ситуацию не изменит. Подобные инициативы очень сильно напоминали желание подстраховаться перед лицом неизбежного позора. Пытаясь уклониться от карьерных рисков, предусмотрительное начальство подарило дополнительный стимул всем, кому не терпелось отстоять честь веры.

Аресты проходили по формальным признакам, основным критерием опасности служила активность в социальных сетях, наглядно демонстрируя способы угнетения правоверных со стороны нечестивых колониалистов.

Отношение к происходящему читалось в каждом взгляде, и эти взгляды придавали полицейской операции привкус карательной.

Капитан понимал необходимость профилактических мер, их главный смысл – своевременность. Однако выбора у него не было, офицер должен исполнять свой долг.

Но вместо облегчения, чувство выполненного долга тяжелым грузом давило на совесть. Усугубляла сомнения и официальная версия о погибших в кинотеатре. Любому технически грамотному человеку было понятно, что взрывчатка ни при каких обстоятельствах не могла убить всех посетителей. Если, конечно, учитывать место, куда она была заложена, и характер разрушений, что явно указывало на малую мощность заряда. Однако столь интригующие подробности гражданам решили не сообщать, видимо, опасаясь излишне любопытных и их неудобных вопросов.

Единственное средство не потерять самоуважение – выполнять приказ, невзирая на глупость тех, кто принимает решения.

И вот теперь им предстояло арестовать некоего имама в центре арабских улиц. Это плохая идея в любой спокойный день, а сейчас просто опасная. Именно это и позволяет выводить молодежь на улицы. А после какое-нибудь глупое ничтожество, претворяясь умом и совестью нации, начнет рассуждать о власти, оправдывая свое присутствие на телеканалах болтовней о бессердечных европейцах, толкающих приезжих бедолаг на насилие и теракты.

Два зорких глаза провожали патруль жандармерии, умчавшийся вглубь кварталов. Щуплый араб невозмутимо наблюдал за происходящим из окна. Почувствовав вибрацию телефона, не отрываясь от созерцания происходящего, он ответил на вызов. Разговор был коротким, выслушав звонившего, араб ответил, что понял, и положил трубку.

– Билал! – крикнул он в соседнюю комнату.

– Да, – ответил чернокожий, появившийся в дверном проеме.

– Нам нужно в Берлин, купи билеты на утро.

– Что мы должны там сделать? – спросил Билал.

– Нужно найти кое-кого, – ответил араб.

Он уже отходил от окна, как вдруг улица разразилась криками, а после и выстрелами. Словно разворошенное гнездо ос, все за окном зашевелилось, готовясь дать отпор вторжению, и это были очень громкие осы. Все они устремились вглубь кварталов к месту событий.

Попытка арестовать имама обернулась погоней за жандармами, которые даже не успели выйти из машины. Недобрые предчувствия Лефоша оправдались с такой силой, что и сам он не ожидал. Как только они поехали к месту проживания объекта, в машину полетели камни, бутылки и вообще все, что попадалось местным под руки. Попытки отпугнуть взбесившуюся толпу выстрелами в воздух из окна автомобиля резко усугубили ситуацию. Жители пришли в ярость, и ответные выстрелы по машине не заставили себя ждать. Спасала только броня спецавто; будь они в обычной машине, жертв было бы не избежать.

Однако, укрываясь в машине, они рисковали в ней и погибнуть. Не могло быть и речи об оказании адекватного сопротивления: улица полна женщин и детей. Стоит зацепить одного, пусть даже случайно, и полицейская операция превратится в бойню. Резко рвануть назад тоже не получалось, гнать придется в буквальном смысле по головам.

Один из подчиненных Жана, самый опытный из них, Натан быстро нашел решение.

– Капитан, нужно разогнать их светошумовыми гранатами, – крикнул он капитану, – давайте их мне, я буду выкидывать гранаты назад, и как только они разбегутся, сразу рванем отсюда!

У каждого было по одной гранате, и все передали их Натану, сидящему сзади. Приоткрыв окно, он уверенным движением выкинул первую. Громкий хлопок и ослепительная вспышка застали нападавших врасплох. Бросившись в разные стороны, они подарили жандармам возможность вырваться. Машина резко рванула назад, еще одна граната – и спецотряд почти добрался до спасительного перекрестка, где можно развернуться и ехать вперед. Следующая граната была просто сброшена и взорвалась перед капотом, отгоняя погоню.

И вот наконец перекресток, где достаточно места для разворота и нет бешеных жителей. Мощная машина невероятно ловко развернулась и, стирая резину об асфальт, понеслась прочь, дымя покрышками.

Наблюдая из окна за происходящим, араб словно сам сидел в этой машине. Главное, уйти без жертв, нельзя позволить жандармам ошибку; если их убьют, начнется облава. Одно дело жечь машины и громить магазины, но устраивать засады и убивать жандармов… Не сейчас, еще не все готово!

Однако его опасения были напрасны, и когда машина спецотряда вырвалась из почти безвыходного положения, он с облегчением выдохнул.

Выдохнул и Лефош – уйти удалось без потерь с обеих сторон. Учитывая обстановку, в которой они только что побывали, это казалось практически чудом.

– Спасибо, без тебя нам пришлось бы туго, – обернувшись к Нанту, сказал Лефош.

– Командир, куда теперь? – спросил Нант.

– В участок.