Ярость

Бывший тесть подошёл, пожал руку, справился, как я добрался.

– Севе в нашей половине можно постелить, молодой, на полу поспит, – сообщил он дочери, затем обернулся ко мне: – Ничего, да, поспишь на полу?

Не ожидая такого, я замешкался с ответом, зато Марина среагировала быстро:

– Пап, Сева не сможет остаться. Ну, ты же понимаешь…

Тут-то меня и триггернуло. Я всё понимал, да и не собирался оставаться. Но вот так, даже не пустив отдохнуть с дороги. Как за папой сгонять, так Сева, а как чаю предложить, так пошёл нахер? Закинув на плечо рюкзак, я резко повернулся.

– Подожди! – ухватила меня бывшая за рукав. – Твои продукты…

– Пошла ты со своими продуктами, – в сердцах ответил я и вышел вон.

Снег посыпал, когда я удалился от посёлка где-то на километр. Редкие снежинки поначалу мягко таяли на моём разгорячённом лице. Но минут через пятнадцать снегопад набрал силу, поднялся ветер. А когда я добрался до дома, уже бушевала самая настоящая метель. На душе было погано.

Часть вторая. Гнев богов

Глава 1

Я пробирался по вагону меж рядов пустых кресел. Странно, что здесь совсем не было людей, хотя в начале поезда, особенно в плацкарте, набито битком. Марина сидела в самом конце, почему-то на откидной сидушке, обычно предназначенной для проводниц. Её слишком короткая юбка едва прикрывала верхнюю часть бёдер. Не могу сказать, что это зрелище оставило меня равнодушным, но я спешил. Она умоляюще посмотрела мне в глаза и попыталась схватить за руку, я увернулся и прошмыгнул дальше, к тамбуру. Следующий вагон оказался багажным, и там было холодно. Среди трясущихся на полках чемоданов и сумок гулял сквозняк. Я шагал и шагал, раскачиваясь в такт колебаниям состава, а вагон всё не кончался и не кончался. Пар от моего дыхания казался синим, словно по полу шли флуоресцентные лампы, и эта подсветка делала воздух ещё более ледяным.

Наконец, впереди показалась дверь, и в этот момент пришло осознание, что нужно срочно вернуться. Она в беде, и я должен помочь, несмотря на боль, которую она причинила. Пусть даже придётся рассказать ей всё. Я развернулся и побежал. Но вагон был ужасно длинным, а поезд раскачивался всё сильнее, так что я едва мог идти, хватаясь за полки и стеллажи. Когда всё же выбрался, её на месте уже не оказалось. Чувство тревоги усилилось. Я знал, что Марина где-то впереди, и нужно спешить, потому что иначе произойдёт непоправимое. Подобное уже случалось раньше, но сейчас я могу, я обязан предотвратить самое худшее. Бежать вновь не получилось, двери не хотели открываться, толпы безликих людей не давали пройти. Я пробивался сквозь них, мне что-то кричали вслед, били по спине, я бил кого-то в ответ, но это лишь замедляло продвижение. Я должен успеть! Вагон качнулся сильнее, раздался громкий скрежет, я рванулся вперёд и… проснулся.

Какое-то время просто лежал, пытаясь разобраться, где явь, а где сон. Было холодно, очень, чертовски холодно. Более того, мой нос, единственная неприкрытая часть тела, чувствовал явное движение воздуха. Сквозняк? Какого хрена! Затем я услышал какие-то выкрики, звучавшие слишком отчётливо и громко для закрытых окон. Выругался, расстегнул спальный мешок, и в этот момент раздался сильный грохот. Закричали люди, по стенам в оранжевых отсветах заплясали причудливые тени. Я обернулся к окну и увидел, что стекла больше нет, а весь пол под ним усеян мелким крошевом. Порывами ветра в эту россыпь забрасывало щедрые пригоршни снега, который и не думал таять. Да вашу ж мать! Сунул ноги в ботинки, кинулся к оконному проёму. Горели не мы, но это оказалось единственным плюсом. Судя по всему, в доме напротив что-то взорвалось. Сложно сказать, на каком этаже – перекрытия рухнули начиная с седьмого, обнажив внутренности квартир. Жахнуло совсем недавно, пожар только разгорался. Внизу мелькали фигуры людей, но рассмотреть подробности мешали метель и темнота.

До самого утра помогал разбирать завалы. Говорили, что взорвались баллоны с газом, а потом у кого-то вспыхнула бочка с бензином. Или наоборот. Про баллоны похоже на правду – я видел несколько штук, один прямо возле стены нашего дома. Их боялись трогать, хотя наверняка они уже пустые. Это сколько же газа нужно, чтобы такие разрушения вызвать? По выбитым стёклам можно было понять, как шла взрывная волна. Разумеется, я оказался в числе «везунчиков», ладно хоть осколками не убило. Современная застройка, мне кажется, вообще не учитывала подобные коллизии – возводили так, что можно смотреть телевизор у соседа напротив. Можно было смотреть. А если у нас также долбанёт? Народ ведь тащит всё, что горит, бензин у каждого второго, а то и первого. И не в железных канистрах, а в чём придётся. Сгорим, точно сгорим, нахрен.

Разумеется, никто из оперативных служб так и не появился, и спасением занимались лишь самые неравнодушные. Но таковых набралось немного. В основном там лазили уцелевшие жильцы, пытающиеся отыскать своё барахло, и мародёры. Двоих парней поймали и сильно избили, хотя они, мне кажется, хотели забрать только обломки мебели на дрова. Но все очень устали и обозлились, так что от души выместили накопившийся негатив. Рухнула ещё одна плита, благо никого не убила. Кто-то стонал внизу, молил о помощи. К утру крики прекратились. Мы ничего не смогли сделать. Мы никого не нашли и никого не вытащили. Восемь тел, в том числе два детских, лежали в сторонке, накрытые каким-то тряпьём, и их медленно заметало снегом.

Чёртов снег! Шесть суток, не прекращаясь практически ни на минуту, с неба сыпало и сыпало. И ещё было очень холодно, гораздо холоднее, чем в день Вспышки. Но ведь тогда температура опустилась до минус двадцати, а сейчас всего около минус двенадцати. Всё из-за проклятого ветра, причём эта тварь постоянно металась, меняя направление, заходя с разных сторон, выдувая жалкие крохи тепла и забивая любую щель долбаным снегом. Заносы никто не чистил – люди протаптывали узкие тропинки, но за ночь их заметало вновь. По дороге ещё разок прошёлся грейдер, видимо, тот самый, что растолкал машины. Следом за ним проползло несколько БТРов, БПМ и армейских грузовиков. Мы смотрели на них, как, наверное, смотрели жители оккупированных немцами территорий на колонну наших танков – с восторгом и надеждой. Но техника уехала, гул движков растаял вдали, запах солярного выхлопа унесло ветром, и уже через пару часов на проезжей части не осталось и следа. Только едва заметная колея, обрамлённая полузанесёнными остовами мёртвых автомобилей. Наутро исчезла и она.

Электричество не починили ни на второй день, ни на третий, ни на четвёртый. Ходили слухи, что губернатор уже свалил из города, что у военных полно техники, но они вывозят склады, а также чиновников, депутатов и олигархов. Место в такой колонне стоило миллион. Рублей или долларов – зависело от рассказчика. В городе периодически возникала стрельба, а вчера палили где-то совсем недалеко, очередями, словно там шёл настоящий бой. Поговаривали, что среди собак свирепствует эпидемия бешенства, и полиция отстреливает всех пёселей без разбора. У нас в подъезде тоже были собаковладельцы, и с одним явно что-то случилось – он не выходил из дома с того момента, как всё началось. Хотя соседи утверждали, что слышали, как он ходит по квартире. Вторая псина чувствовала себя неплохо и даже проявляла добродушие. За это сердобольные граждане кормили её, кто чем мог. Но не все – многие гоняли животное вместе с хозяевами и даже грозились избить.

Поначалу улицы патрулировали, наряды выросли до восьми-десяти человек – целые отделения – и всем, даже курсантам, выдавали бронежилеты и оружие. Но в последние два дня правоохранители исчезли. Да это и понятно: снега чуть не по самые помидоры намело, какие тут, к чертям, обходы. Жители и так сидели по домам, словно крысы. Хотя нет, мы стали ближе друг к другу – ходили в гости, совместно готовили скудную еду, топили воду из снега. Хоть один плюс от него. На детской площадке среди высоток образовалось что-то вроде рынка и древнегреческого форума в «одном флаконе». Сюда приходили за новостями, здесь можно было купить почти всё необходимое для выживания. Например, чудесную портативную печку из двух консервных банок. Много тепла она не давала, но подогреть тушёнку или вскипятить кружку воды – пожалуйста. Главный плюс – работала на отходах. Щепки, мелкие ветки, клочки бумаги и картона – в дело шло всё. Я оторвал от кухонной вытяжки гофрированный рукав и пристроил его так, что дым от печурки уходил в него. Тяги хватало, думаю, из-за ветра, так что угореть мне не грозило.

Пайки закончили продавать на третий день. Я успел урвать ещё один, но уже без детской добавки. Говорили, что ожидают подвоза продуктов, хотя в магазинах что-то оставалось. Некоторое время их охраняли, потом курсантики куда-то делись. Той же ночью почти все пункты выдачи разграбили. Кое-где до сих пор ошивались какие-то мутные личности, и от них все старались держаться подальше. Редкие патрули на такое безобразие не отреагировали вообще никак. Зато значительная часть товара на местном рынке подозрительно напоминала ассортимент этих самых магазинов. Всё логично – если власти не занимаются распределением, граждане сделают это сами. Правда, цены росли чуть не ежедневно, и моя кубышка стремительно пустела. Как в лихие девяностые, в ходу снова были доллары, евро, золото и старый добрый бартер. У кого не было валюты, а деньги опрометчиво хранились на карточке, выкручивались как могли.

Пару дней назад Лёва, мужик с девятого этажа, предлагал купить у него оружие. Хошь ружьё, хошь карабин, хошь пистолет. Мол, всё равно по закону во время режима ЧС полиция будет изымать у населения зарегистрированное оружие[7 - Лёва не совсем прав. Во время введения режима Чрезвычайного положения (оно отличается от режима Чрезвычайной ситуации) у населения, в исключительных случаях, допускается временное изъятие оружия и боеприпасов. Эта норма прописана в Федеральном законе о «Чрезвычайном положении». Во время режима ЧС изъятие оружия законом не предусмотрено.]. Чтобы граждане себя не постреляли, да, не дай боже, против властей не обратили. А так хоть какой толк будет.

– А что ты им скажешь, когда придут? – поинтересовался я.

– А ничего не скажу. Я к Надьке перебрался. Пусть стучатся сколько хотят.

Надька – это как раз та самая соседка, с которой у меня не вышло. Что же, совет да любовь, как говорится, но предложение у меня не вызвало интереса.

Хотя тема оружия, образно говоря, витала в воздухе постоянно. Рассказывали, что где-то якобы вскрыли арсеналы ещё со времён Великой Отечественной, и раздавали автоматы и винтовки направо и налево. По другой версии – стволы продавали, причём исключительно налево. Но если кого ловили с такой волыной, то закрывали сразу, без всякого суда. Что там было правдой, поди разбери, но даже на нашем базарчике можно было приобрести что-то стреляющее Я пока не видел смысла вооружаться, а вот попадаться в лапы полиции не хотел совершенно.

– Продай на рынке, – посоветовал я Лёве, который совсем расстроился на мой отказ.

– Стрёмно, – честно ответил он. – Народ мутный. Или грохнут, или кинут. Сейчас сплошной беспредел везде. Тебя я хоть знаю, а эти приблудные какие-то.

В этом тоже был резон. Торговали на рынке действительно пришлые в основном. Откуда они вылезли и где брали товар, никто не интересовался, разумеется, но рожи и впрямь не внушали доверия. Но и мне вешать на шею лишнюю обузу не хотелось. Когда всё закончится, он вряд ли выкупит свои игрушки обратно. А мне их куда потом девать?

Наша компания, или, как кто-то выразился – комьюнити – сложилась сама собой. Из разных парадных, мы знали друг друга либо напрямую, либо через общих знакомых. Больше двадцати человек, включая детей. Важным качеством было «не барагозить», чтобы оно не значило, и, надо сказать, мы и впрямь не барагозили. У каждого теперь была своя роль – мужики добывали топливо, таскали тяжести и защищали группу. Женщины готовили еду, стирали, следили за детьми.

Вот типичный распорядок петербуржца эпохи постапокалипсиса: подъём с рассветом, лёгкий перекус с несколькими глотками тёплого чая из термоса. Затем поход за дровами – он с каждым разом становился всё сложнее, источники иссякали, а конкуренция возрастала. По возвращении из рейда шла распиловка добытого, тут же зажигался костёр. С ним выработался определённый алгоритм: от былого расточительства не осталось и следа, теперь каждая группа застолбила место, где сооружала загородку, хоть как-то защищающую от ветра. Из кирпичей складывалось подобие печи, чтобы максимум тепла уходило на кипячение воды и приготовление пищи. Вокруг импровизированного очага выстраивалась батарея кастрюлек, в которых топился снег. Эту воду пускали на технические нужды или фильтровали, чтобы использовать в следующий заход. Готовый обед и термосы с кипятком моментально уносили домой. Костёр тушили, а угли, кирпичи, картон и полиэтилен для укрытия также тащили наверх. Иначе их обязательно украдут.

Первыми обедали дети, им всегда доставалось самое горячее. Затем кушали взрослые. Одинокие, как я, столовались у кого-то по договорённости. Никто не испытывал неловкости или недовольства – мы удивительно быстро притёрлись друг к другу и установили негласные правила. Каждый вносил свою порцию продуктов, трудовое участие было по способностям и возможностям. Дрова, талая вода, кипяток и готовая еда были результатом общих усилий. Это сплачивало нас, но мы ещё и цеплялись за ту близость, которая возникла. Все боялись остаться один на один с проблемами, боялись оказаться отверженными, поэтому проявляли максимум сознательности и терпимости.

Вечерами собирались на самой большой кухне. Ужин – остатки обеда, вермишель быстрого приготовления, иногда гречка или рис – грелся на печурках, горели свечи и самодельные светильники, звякали бутылки, журчал и источал запах алкоголь, в мисочках поблёскивали аппетитные домашние соленья. После шли разговоры, настольные игры, от «Монополии» до подкидного, зачастую с детьми, потому что им тоже было скучно и страшновато. В кухне становилось почти жарко, спиртное и еда приятно расслабляли, и жизнь уже не казалась такой невыносимой и жалкой. Мы верили, что когда закончится снегопад, всё начнёт восстанавливаться. Мечтали, что будем делать, когда дадут свет. Никто не говорил «электричество», только свет, как противодействие тьме за окном.

Ещё вчера я так жил. Сегодня меня лишили и этого. Квартира, которая приобрела даже какой-то постапокалиптический уют, разом превратилась в холодную снежную пещеру. Наверное, я мог бы напроситься к тем соседям, у кого уцелели окна. Но, во-первых, желающих хватало и без меня, а во-вторых, взрыв разрушил шаткую иллюзию благополучия, которой все поддались. Я понял, что чем дольше мы сидим в своих многоэтажных норах, тем выше риск погибнуть: от сдетонировавшего газа, от пожара, угореть или пасть от руки сбрендившего соседа. Эти эпизоды необъяснимых вспышек ненависти друг к другу случались всё чаще. Причём человек в прямом смысле впадал в неистовство, а остановить его можно было, только шарахнув чем-то тяжёлым по башке. Буквально накануне рассказывали, что в соседнем доме такого психа связали, так он сумел освободиться и зубами, как зверь, загрыз двоих или троих. После чего благополучно сбежал.

Город постепенно терял способность внушать чувство уверенности в завтрашнем дне, что ещё сохранялась до недавнего времени. Мы просто не хотели этого видеть, вернее, не хотели в этом признаться. Дома не защищали ни от непогоды, ни от агрессии со стороны других людей. Хрупкое сообщество, сложившееся в силу обстоятельств и поддерживаемое взаимным вкладом в выживание, могло рассыпаться в любой момент. Сегодня ночью люди замерзали в завалах и молили о помощи, но откликнулись на беду считаные единицы. Остальные наблюдали, сидя в тёплых квартирах. А у кого-то из добровольных спасателей даже вынесли припасы, забравшись через выбитое окно. Я понял, что нужно уходить. Куда? А туда, где есть печка и дрова, и где нет соседей над и под. В моём случае вариант вырисовывался только один – СНТ «Кикенка».

Да, я повёл себя как последний мудак, но это не впервой. Моё второе «я», можно сказать. Да, мне не нравилось наблюдать, как милуются Марина с Андрюшей, но с другой стороны – а кто заставляет на них смотреть? Иваныч предлагал место на полу? Да хоть у двери, как в том мультике про двух псов:

– А дедушка где спит?

– Какой дедушка? А-а, дедушка. Там, в прихожей, на коврике. А если не слушается, то я его веником.

– Это правильно[8 - «Бобик в гостях у барбоса» – советский мультипликационный фильм, снятый в 1977 году по одноимённому рассказу Николая Носова.].

Впрочем, сейчас было лучше не упоминать собак, непонятное что-то с ними творилось. Зато у бывшей баня, и там тоже печка, и куча дров, и за эту баню, между прочим, я внёс большую часть оплаты, потому что тогда мы были семьёй. Приду, извинюсь, объясню ситуацию, сделаю взнос в «общак», в конце концов. Прикуплю припасов, всё равно в чужой миллион залезать придётся. Например, вчера на рынке видел армейские пайки, в таких зелёных пластиковых контейнерах. Говорили, там еду можно разогреть без огня, за счёт химической реакции компонентов упаковки. Полноценный суточный рацион. Цену, правда, заломили – по пять тысяч за штуку. Можно попробовать развести на оптовую скидку. А если и не дадут, всё равно куплю наборов десять. Или двадцать.

Глава 2

Существовала ещё одна причина, повлиявшая на решение идти на поклон к бывшим родственникам – тот самый сон. Вообще, я человек не суеверный, даже наоборот. В бога не верю, как и в иные высшие силы. Циничный прагматик, хотя и склонный к агностицизму. Но сны имели для меня значение. Наверное, обратись я к мозгоправу, мне разложили бы всё по полочкам и избавили бы от столь жалкой зависимости. Но настоящие мужики к психотерапевтам не ходят. И с проблемами справляются сами. Или не справляются. В общем, я тем сном проникся. Андрюша пусть будет, хрен с ним, но и я должен находиться поблизости, потому что Марина – мать Полинки. Защищая её, я защищал дочь. Поэтому надо идти. Договорюсь, поживу в бане, в конце концов. Там лес под боком, дров завались. Да и не навсегда это – когда-нибудь задница закончится.

Собраться удалось лишь к двум часам пополудни. Сначала заделывал окна – на кухне тоже вышибло стекло. Купил на рынке несколько кусков плёнки, скотч и закрыл прорехи. Получилось так хорошо, что мелькнула мысль остаться. Но потом я увидел, что снег на полу и не думает таять, и понял, что хватит метаться. Решение принято и возврату не подлежит. Приобрёл у барыг чудесные санки-волокуши, изготовленные из бокса, что ставят на верхний багажник легковых автомобилей. Вид, конечно, непритязательный, зато вместительные. Всё удовольствие пять тысяч рэ. За пять сотен у них же взял рулончик больших мусорных мешков – для упаковки и защиты поклажи от осадков. Сервис! С лыжами повезло – остались от прошлой жизни, хотя я не вставал на них ни разу с тех пор, как развёлся. Еле нашёл ботинки, а то пришлось бы мудрить с креплениями. К слову, сэкономил приличную сумму – как и другое зимнее снаряжение, они пользовались повышенным спросом.

Армейских рационов досталось всего семь штук, и никакой скидки выкружить не удалось. Увесистые пайки, между прочим, по два с лишним кило. Главное, чтобы не оказались испорченными. Купил ещё кой-чего, в том числе водки. Интересно изменились цены: что-то стало стоить запредельно, например, портативные плитки с газовыми баллончиками, у которых ценник доходил уже до двадцати тысяч. Другие товары, типа моющих средств или стирального порошка, подорожали не так сильно. Но вот на водку, а точнее, на любой крепкий алкоголь который день держалась фиксированная цена – 1000 рублей литр. И неважно, что в бутылке – дешёвая «палёнка» или какой-нибудь коньяк, всё равно штука за литр. Всякие «Чивасы» и «Джим Бимы» выросли процентов на двадцать, а вот вино взлетело с пяти сотен до полутора-двух тысяч за бутылку 0,7 л. Думаю – это потому, что водка превратилась в топливо, типа бензина. Её, разумеется, пили по-прежнему и даже больше, но ей же заправляли самодельные спиртовые горелки, на которых грели еду. Фактически водка стала одновременно валютой и товаром, причём товаром социально значимым. Тут задирать ценник чревато – могут неправильно понять, а то и побить. А вот винище и так называемый элитный алкоголь перешли уже в категорию роскоши и стоили соответственно.

В самый разгар покупок увидел Лёву, тот болтал с какими-то парнями. Заметив меня, он тут же подбежал и начал назойливо предлагать помощь. Отказываться было неудобно, хотя я не хотел распространяться, куда собрался. Вдруг проситься начнёт, с него станется. И действительно, Лев тут же начал задавать вопросы – куда, да зачем, да к кому.

– Знакомые, – вдохновенно врал я, – ещё раньше звали, да неудобно было стеснять. А уж раз такое дело случилось, решил воспользоваться приглашением. Надеюсь, не надолго.

– Не знаю, не знаю, – покачал Лёва головой. – Сейчас с ребятишками одними тёр, говорят, жуткие дела творятся. Психи, собаки бешеные, беспредельщики. Менты с вояками за всем не успевают. У твоих знакомых как, есть чем отбиваться, если что?

Я сразу понял, куда он гнёт.

– Ты опять про свои стволы?

– Ага.

– Ещё не продал?

– Да кому? Всех знакомых обошёл – одни отмазки. То денег в обрез, то стрелять не умеют. Один, прикинь, пацифистом заделался. Мне, говорит, философия не позволяет. Веган хуев… Слушай, пойдём, хотя бы посмотришь! Сейчас такие времена настали – без волыны нельзя. Не хочешь ружьё, есть пистолет.