Дом Иова. Пьесы для чтения

Брут (с неожиданной страстью): Господи!.. Да если бы только была моя воля, я бы ни одной минуты не остался бы здесь, на этой вашей чертовой родине, от которой за три мили разит дешевыми духами и немытыми прелестями!.. Продал бы все и уехал бы, куда глаза глядят, подальше от этой набережной и этих ежедневных закатов, которые как будто рисует одна и та же бездарная рука!.. К чертовой матери!

Розенберг (Терезе): Не расстраивайтесь, мадемуазель. Если мне не изменяет память, то ваш батюшка говорил все это, еще когда мы учились в школе.

Брут: К черту школу, болван!.. Если бы это имело хоть какой-нибудь смысл, я бы повторял это каждые два часа, как молитву… (Сложив руки перед грудью и подняв лицо в потолок). Господи, забери меня отсюда куда-нибудь подальше… В Грецию. В Китай. На Аляску… Куда хочешь, Господи, но только отсюда!..

Пауза. Подняв головы, Розенберг, Вербицкий и Тереза смотрят вместе с Брутом на потолок, словно ожидая ответа, затем вновь смотрят на Брута.

(С горечью). Не слышит.

Тереза: Еще бы Он тебя слышал, папа!

Брут: А почему бы и нет? В конце концов, это Его работа.

Фыркнув, Вербицкий вновь скрывается за газетой.

Тереза (сердито): Знаешь, папа? Если ты решил, наконец, испортить мне настроение, то я скажу тебе, что ты выбрал для этого не самое подходящее время, особенно если ты вспомнишь, что в понедельник у нас последний день для сдачи отчета… Ты, забыл?

Небольшая пауза. Какое-то время Брут и Тереза смотрят друг на друга.

Забыл?

Брут (глухо): Нет, дочка. Я помню… Можешь приготовить мне счета за керосин, электричество и телефон.

Тереза: Хорошо, папа.

Брут: И пора, наконец, заняться этим чертовым подвалом. Ты говорила с рабочими?

Тереза: Да, папа. Они могут начать в конце недели.

Брут: Лучше, если в начале…

Тереза: Да, папа. Я скажу им.

Брут: Чертова жизнь.

Тереза: Да, папа. (Остановившись на первой ступеньке винтовой лестницы). Гонзалес! Я приготовила тебе несколько теплых вещей. Выберешь потом, что тебе понравиться.

Гонзалес молчит.

Розенберг: Чтобы он услышал, ему надо кричать прямо в ухо, мадемуазель.

Тереза: Тогда скажите ему, чтобы он поднялся ко мне, когда сможет.

Брут: Боюсь, что сегодня он уже никуда не поднимется. (Розенбергу). Скажи ей, Розенберг.

Розенберг (понижая голос): Дело в том, мадемуазель, что господин Осип посадил Гонзалеса у окна, чтобы он караулил сегодня призрак нашего старого Дональда и в случае чего мог бы поднять тревогу… Я сам слышал, как он взял с него слово, что он не будет отлучаться сегодня ни на одну минуту.

Вербицкий (из-за раскрытой газеты): Я тоже это слышал, мадемуазель Тереза.

Розенберг (негромко): А тебя никто не спрашивает.

Тереза: Господи, но не может же он из-за такой глупости сидеть на одном месте целый день, да еще до позднего вечера?

Розенберг разводит руками.

Ладно, я принесу все потом сама. (Начинает подниматься по винтовой лестнице, но почти сразу останавливается). Неужели он, правда, думает, что ему удастся поговорить с этим ужасным призраком, которого на самом деле никто толком даже не видел?..

Розенберг: Боюсь, что ответ на вопрос, какие ветры дуют в голове господина Осипа, не знает ни один, даже самый сведущий, синоптик, мадемуазель.

Тереза: Похоже, вы правы, господин Розенберг. (Поднимается по лестнице и исчезает).

Эпизод 3

Пауза. Брут вновь занят посудой, Розенберг шахматами.

Вербицкий (откладывая газету): А кстати, насчет ветров… Я ведь знаю, зачем ты притащил сегодня сюда свою собаку, Розенберг. Не отпирайся. Надеешься, наверное, что она может кой-кого напугать, да?

Розенберг: Только не говори, пожалуйста, глупости, Вербицкий. Я взял ее в надежде, что наш друг Брут, наконец, исполнит свой христианский долг и подарит моей крошке хотя бы небольшую миску объедков. (Бруту, которого в этот момент не видно из-за коробок). Эй, ты ведь не станешь, в самом деле, держать собачку голодной только потому, что время от времени ей приходит в голову немного поскулить?.. Мне кажется, это было бы не совсем по-христиански.

Появляясь из-за стойки, Брут несколько мгновений в упор мрачно смотрит на Розенберга. Короткая пауза.

Впрочем, если ты считаешь миску объедков слишком большой жертвой, Брут, то я немедленно забираю свои слова назад.

Брут (в сторону приоткрытой кухонной двери, негромко): Александра!

Короткая пауза.

(Громко). Александра!

Александра (появляясь на пороге двери ведущей на кухню, вытирая руки о фартук): Да, господин Брут?

Брут: За счет заведения. Покорми эту чертову собаку, которую Розенберг привязал возле нашей двери… Только смотри, не переусердствуй.

Александра: Хорошо, господин Брут. (Исчезает).

Розенберг (Вербицкому): Ты слышал? (Прижимая ладонь к сердцу, с чувством). Брут!..

Вербицкий: Брут!..

Брут (вновьскрываясь за коробками и стопками тарелок): Идите к черту!

Розенберг и Вербицкий, перемигнувшись, негромко хихикают. Из кухонной двери появляется Александра с миской для собаки.

Розенберг: Спасибо, Александра.

Александра: Не за что, господин Розенберг. (Проходит через всю сцену, исчезает за входной дверью и почти сразу же возвращается и исчезает на кухне).

Розенберг: Мне кажется, размах акции поверг в изумление всех присутствующих. (Возвращаясь к шахматам). Ты ангел, Брут. Собачка будет молиться за тебя всю ночь.