Два брата

А между тем теперь отец собственным примером должен опровергнуть свои вчерашние доказательства.

Убийственное положение отца, дрожащего за сына, в груди у которого бьется горячее сердце и живет вера в правду, вера, требующая приложения!

Такие мысли гнездились у старика, когда он, плотно укутавшись в шубу, ехал от Каратаева на Царскосельский проспект к Васе.

Старик чувствовал теперь особенную потребность увидать поскорей Васю, чтобы ласковым словом смягчить вчерашнюю размолвку. Да и к тому же еще он у него не был, а ему хотелось взглянуть, как живет в Петербурге этот юноша, деликатно отказавшийся от денег и уверявший, что ему за глаза довольно двадцати пяти рублей в месяц. «Не то, что Коля», – подумал старик. Иван Андреевич собирался взять Васю с собой к Николаю и среди близких провести последний вечер в Петербурге.

Погода на дворе была отвратительная; густой мокрый туман, сквозь который слабо мигали фонари и освещенные окна, пронизывал до костей. Извозчик то и дело покрикивал: «Берегись». На улицах было пусто. Хотелось скорей добраться до теплой, сухой комнаты, и Иван Андреевич обрадовался, когда наконец сани остановились у ворот большого дома в конце Царскосельского проспекта. Вязников торопливо прошел в ворота и после нескольких бесполезных попыток отыскать квартиру сына без посторонней помощи вызвал дворника и спросил, как пройти в двадцать восьмой номер.

– Да вам кого нужно?

– Василия Ивановича Вязникова!

– Вязникова? – переспросил дворник. – Что-то не слыхать, чтобы здесь жил такой господин. Они кто такие будут? Чиновники?

– Студент Вязников…

– Студент? – протянул дворник, и Ивану Андреевичу послышалось в голосе презрение. – Вы сказываете – Вязников? Надо быть, что в двадцать восьмом. Там студенты живут. Идите вот в угол, где фонарь светит… Там крыльцо… В самый верх! – крикнул он на ходу, скрываясь в темную пасть дворницкой.

Обыкновенная петербургская так называемая черная лестница (она же и парадная), освещенная газом, обдала Ивана Андреевича сыростью и особенным запахом, более чувствительным во время оттепелей; большие мокрые пятна выступали по стенам. Из отворенных дверей квартир несся чад. Все эти ароматы, к которым привыкло обоняние петербуржца, подействовали на Вязникова удручающим образом и сразу не расположили к дому, где жил сын.

«А он еще кашляет!» – припомнилось старику.

Раза два остановившись на площадках, чтобы перевести дух, Иван Андреевич, наконец, добрался до двадцать восьмого номера, и отворив непритворенные двери, очутился в прихожей, слабо освещавшейся светом из кухни, расположенной за перегородкой. В прихожей было тихо, в кухне – ни души. И в той и другой комнате – или, лучше сказать, в одной – стоял спертый, прокислый воздух, несмотря на отворенную форточку.

Иван Андреевич отворил дверь из прихожей и очутился в темноте. За стеной раздавались шаги. Он ощупью нашел ручку двери и постучался. «Войдите!» Силуэт отмеривающего шаги по комнате вырисовывается в табачном дыму.

– Извините, пожалуйста. Не знаете ли, где комната Вязникова? – спрашивает Иван Андреевич, все более и более недовольный выбором Васи.

– А вот пойдемте, я вас проведу! – отвечает молодой голос, и из полусвета комнаты выделяется фигура молодого человека с приподнятой лампой в руках.

Свет падает прямо на свежее, румяное лицо, покрытое темным шелковистым пушком, с толстыми, сочными губами и парой темных глаз. Наружность молодого человека сразу располагает в свою пользу, заставляет Ивана Андреевича бросить беглый взгляд на его костюм и заметить не вполне удовлетворительное его состояние.

– Осторожнее. Тут у стены шкаф, не наткнитесь! – говорит молодой человек, отправляясь вперед по узкому коридору, по одной стороне которого расположены были комнаты.

Он остановился в самом конце, отворил двери и проговорил:

– Его нет дома. Я и не знал.

– Как же, как же, с час будет, как ушел! – проговорила внезапно появившаяся старая женщина в платке на голове, с восьмушкой чаю и булкой в руке. – Нет ли Василия Ивановича напротив?.. Сегодня из четырнадцатого номера в театр пошли, может он придите остался…

– Нет, Василиса Петровна… Там Воронов.

– Во всяком случае, я подожду его. Может, он скоро придет.

Молодой человек взглянул на Вязникова быстрым, пристальным взглядом.

– Я – отец его! – добавил, чуть-чуть улыбнувшись, Иван Андреевич.

Эти слова, казалось, произвели на молодого человека очень приятное впечатление. Он с большим уважением взглянул на старика, зажег в комнате Васи лампу и, торопливо объявив, что сбегает справиться, нет ли Васи у одного знакомого, через два дома, оставил Ивана Андреевича.

Вязников снял шубу, присел на стул и оглядел комнату.

Это была крохотная каморка, в которой едва можно было повернуться. Кровать с жиденьким тюфяком, маленький стол, два стула, комод и этажерка с книгами занимали все помещение. На столе, на почетном месте, среди книг и тетрадок стояли портреты отца и матери.

Иван Андреевич с грустной улыбкой внимательно осматривал обстановку Васиной кельи и поморщился. Прокислый тяжелый воздух стоял здесь, несмотря на отворенную форточку.

– А здоровье его плохое! – проговорил он в раздумье.

Взгляд его упал на раскрытую книгу, лежавшую на столе. Он заглянул, тихо покачал головой и стал машинально перелистывать толстый том экономического исследования, испещренного заметками Васи на полях. Старик прочитал одну и, заинтересованный, стал прочитывать далее. Его увлекали оригинальные замечания; видно было, что Вася серьезно штудировал книгу. Возмущенное сердце, любовь к ближнему, искание правды чувствовались в быстрых, горячих строках этих заметок. Отец пробежал их несколько раз.

– Голубчик мой! – взволнованно прошептал старик, оставляя книгу.

Несколько минут он просидел в раздумье, склонив голову…

По коридору раздались торопливые шаги, и вслед за тем в комнату вошел молодой человек, провожавший Вязникова: в руках он нес стакан чаю.

– Васи нет и там! Не угодно ли? – прибавил он, ставя перед Иваном Андреевичем стакан чаю. – Я так думаю, что он должен скоро быть…

– Очень вам благодарен. Напрасно вы беспокоились, – отвечал Вязников, протягивая руку.

– Какое беспокойство!

– Вы, верно, Васин товарищ?

– Приятели! – проговорил молодой человек таким тоном, что старик почувствовал еще большее расположение к молодому человеку.

– Очень приятно познакомиться. Вы не Андрей ли Николаевич Чумаков?

– А вы почем знаете? – проговорил, внезапно краснея, молодой человек.

– Я с вами давно знаком по письмам Васи, – промолвил Вязников. – Однако комнаты тут у вас не очень-то хорошие.

– Нехорошие? Кажется, ничего себе.

– Воздух скверный…

– Есть-таки грех, но зато комнаты недорогие, и хозяйка хорошая. У нас еще ничего, а посмотрели бы вы квартиру внизу! Там так сыро! – прибавил Чумаков.

– Ну, и здесь, кажется, сыровато! – заметил Иван Андреевич, показывая пальцем на стену. – С Васиным здоровьем тут не очень-то хорошо!.. Что, он сильно кашляет?

– Покашливает, но не очень!.. Простужается, не бережется!.. Я его за это часто ругаю!

– Вы бы больше его ругали! – улыбнулся старик.

– Ничего с Васей не поделаешь. Такой уж он у нас человек! – улыбнулся Чумаков. – О себе мало заботится! В деревне поправится! Не угодно ли еще стакан чаю?

– Благодарю; я не хочу больше. А вы-то что ж не пьете?