Два брата

– Успею еще.

– Ну, однако, пора… Видно, я Васи не дождусь! – проговорил Иван Андреевич, взглядывая на часы. – Уж и восемь часов! Пожалуйста, передайте Васе, если он скоро вернется, что я прошу его зайти сегодня вечером к брату. Если же Вася вернется не скоро, то попросите его завтра пораньше быть у меня. Скажите, что я завтра в полдень уезжаю в деревню.

Старик крепко пожал руку приятеля Васи и вышел, сопутствуемый молодым человеком, который с лампой в руках проводил его до лестницы.

– Благодарю, благодарю вас! – повторял старик, осторожно спускаясь. – Не беспокойтесь!..

«Мы не так жили! – подумал Иван Андреевич, сравнивая свою блестящую обстановку во время студенчества с обстановкой жилища Васи. – А они находят еще, что живут отлично!..»

Вязников поехал к Николаю, но не застал никого дома. Он с Леночкой был в театре.

Оставив записку, Иван Андреевич вернулся в гостиницу, где застал Марью Степановну за самоваром.

Иван Андреевич осторожно сообщил жене о беседе с Каратаевым и сказал, что завтра надо ехать… Напрасно Марья Степановна старалась скрыть беспокойство, охватившее ее при этом известии. Она то и дело бросала тревожные взгляды на мужа.

– Тебе это очень неприятно? – проговорила она наконец.

– Не тревожься за меня, мой друг! – отвечал Вязников. – Ведь ты знаешь, я и без этого редко выезжал из Витина! – улыбался он. – Налей-ка мне чаю… Я прозяб… Погода здесь мерзкая! Я был у детей, да не застал никого дома. Завтра приедут проститься. А ты где сегодня была?

– Утром зашла за Леночкой, вместе ходили в Гостиный двор. Васе кое-что из белья надо было купить. Совсем без белья. Говорит, потерял, а я знаю, – раздает другим. Лена рассказывала, как она его видела в одном пледе; теплое свое пальто больному товарищу отдал. А сам-то он!.. Уж я просила Лену за ним присматривать. Жаль вот, нельзя Васе у Коли жить.

– Да… жаль… Я был у него. Скверно!

– То-то вот. Комнатка-то крошечная, и воздух такой нехороший. А он похваливает, Вася-то наш!

– Не переделаем мы Васю! – задумчиво протянул старик. – Обедала у Коли?

– Да. И Вася на минутку заходил. Завтра хотел меня на выставку вести. Молодые уехали в театр, а он меня проводил домой. Спрашивал: не сердишься ли ты на него?

– Я на Васю? Это он вчерашние слова мои вспомнил!..

Старик замолчал… Через несколько времени он сказал:

– Тебе, быть может, хотелось бы остаться еще в Петербурге? Так ты оставайся, мой друг. Я один поеду.

– Что ты, что ты! С чего это выдумал?.. – проговорила Марья Степановна, как будто пугаясь мысли оставить Ивана Андреевича одного.

Они еще поговорили и скоро разошлись по своим номерам.

На другой день рано утром Вася уже был в гостинице.

Он слушал сосредоточенно рассказ, веденный Иваном Андреевичем нарочно в шутливом тоне, не подымая глаз на отца.

Когда отец кончил, Вася с любовью взглянул на старика и прошептал:

– Вот видишь ли!..

Эти немногие слова смутили Ивана Андреевича. Он пробовал было пуститься с Васей на хитрости и стал объяснять, что он отчасти сам виноват, что записка была резка, что можно было иначе и т.д.

Вася в ответ на эти слова тихо покачал головой.

– Полно, папа! – серьезно заметил он. – Зачем ты со мной лукавишь? Разве ты мог бы иначе? И разве ты чувствуешь себя виноватым? Точно я не знаю тебя!

Иван Андреевич отвернулся как раз вовремя, иначе Вася заметил бы волнение, охватившее старика при этих восторженных словах. Радостное чувство отцовской гордости смешалось с чувством страха за сына, волной прилило к сердцу – и слеза капнула из глаз старика. Ему хотелось прижать к сердцу милого своего мальчика, и в то же время он боялся обнаружить перед ним свое невольное одобрение. Во всяком случае, он чувствовал себя сбитым с позиции. Что мог бы сказать отец сыну после своей неудачной хитрости?

По счастью, в эту минуту вошла Марья Степановна, обняла сына и позвала пить чай. Самовар уж на столе. После чаю надо укладываться! И то она проспала.

– А тебе, Вася, белье Леночка передаст. Смотри, не растеряй опять! – улыбнулась Марья Степановна. – Да ходи чаще к Коле обедать. Ты, говорят, бог знает какую дрянь ешь. В кухмистерских в ваших и не разберешь, что дают. Я думаю, всякую мерзость. Коля и то в претензии, что ты редко у него бываешь!..

– Некогда, мама! А ем я хорошо – не думайте. Есть студенты, так те и совсем почти голодают, а я слава богу!

– Уж в деревне мы тебя откормим!

– Ты пораньше, Вася, приезжай! – вставил отец.

– После экзаменов приеду. Мне хочется в деревню. Там славно!

После чаю Вася стал усердно помогать укладываться. Ему был поручен отцовский чемодан. Старик похаживал взад и вперед по номеру, посматривая, как Вася хлопотал об укладке. Отец больше не заговаривал с Васей о щекотливых вопросах. Он только несколько раз ласково потрепал Васю по спине и раза два крепко обнял его, заглядывая нежно в глаза, и советовал беречься и не простужаться.

– Того и гляди заболеешь. Видно, Чумаков твой мало тебя ругает! – усмехнулся Иван Андреевич.

– Довольно-таки! А насчет здоровья не беспокойся. Непорожнев осматривал меня и сказал, что ничего особенного нет. В деревне окрепну. Понравился тебе Чумаков, папа?

– Очень.

– И ты ему понравился. Он хороший, Чумаков, честный такой! Я было хотел, папа, просить тебя позволить ему летом в деревню к нам приехать.

– Привози… очень рад буду.

– Ему, видишь ли, хочется поработать, знаешь ли, как простому рабочему… Выучиться…

– Он тоже Микула Селянинович… твой Чумаков? – улыбнулся Вязников.

Он заходил снова по комнате и, смеясь, спросил:

– А где это ты обязанности няньки исполняешь, Вася? Вчера, как я был у тебя, так ваша кухарка рассказывала.

– Знакомые одни живут… Так иногда просят присмотреть… Мы и присматриваем!

– Эх, вы, молодежь, молодежь! – задушевно проговорил старик. – Славные вы ребята, только… только…

Он взглянул и не досказал своей мысли.

В одиннадцатом часу приехали молодые. Пошли, конечно, расспросы, что значит внезапный отъезд. Рассказ отца произвел на Николая сильное впечатление, хотя и не удивил его. Ему было жаль старика. Безвыездно жить в деревне, по его мнению, было очень скверно. Вся эта история казалась ему очень глупой и нелепой. Она ему представлялась более всего именно с этой стороны. По обыкновению, он разразился горячей речью и, увлекаемый собственными словами, разгорячился и не без остроумия осмеял и Каратаева, и губернатора, и дураков гласных. Слова его звучали насмешкой, но в ней проскальзывала нотка, которая неприятно поразила чуткое ухо Васи. Ему показалось, что брат как будто слишком равнодушно, в сущности, относится к поступку отца. Насмешливый, полупрезрительный тон, каким он говорил обо всей этой истории, косвенно скользил и по отцу. В тоне брата Вася инстинктивно чувствовал какой-то нездоровый нехороший скептицизм. Эти нотки Вася слышал не в первый раз, и они его глубоко оскорбляли.

– Надо непременно как-нибудь рассказать это в печати, – сказал Николай.

Иван Андреевич улыбнулся.