Кара Булганака. Роман

– Ну, с этими выродками разговор особый предстоит, – сурово заявляет Елкин, – одной плахой не отделаются! Им особое наказание требуется… Таких извергов еще в Истории не было! Они должны все зло, которое совершили, на своей мерзкой шкуре прочувствовать! И понять, что они творили, и каково это…

– Да все они понимают прекрасно! – горячится Кагин, – В этом и состоит ужас. В сознательном извращении человеческого рассудка, сознания, и превращении его во что-то чудовищно-холодное! Ненасытное до страданий и крови! Вампиризм современности в глобальном масштабе. Это как оборотень в человеческом обличье… Не знаешь, где и как он тебя подстережет! И что сделает с неизменно лукавой улыбкой.

– Тьма и зло, разные формы принимают, – произносит Устрицкий, озираясь по сторонам, – не всегда разберешь, кто и что перед тобой…

– Вся нечисть в Огне сгорит, – горячо заявляет Елкин, – красном, пролетарском! Рано или поздно… Всем им – фашистам, капиталистам и буржуям, угнетателям народных масс конец настанет. Неизбежно! Любой паразит и упырь гибнет… даже по законам Природы!

– Да, природа мудра в основе своей, – продолжает Кагин, – в ней сохраняется только лучшее, то, что достойно Жизни. А фашисты – явление кратковременное, просто форма болезни, не более…

– Так оно наверно и есть, – потирает закоченевшие от подземного холода руки, Устрицкий, – и получается, мы как лекарство против опасного вируса, в едином большом организме, боремся за выздоровление?

– Вроде того, – улыбается Кагин, – сам мир страдает и обливается кровью вместе с нами! Поэтому, мы спасаем не только людей, но и что-то гораздо большее… Сам этот грандиозный механизм бытия!

– Да, жизнь наша, несмотря на тяготы и катастрофы, – размышляет Елкин, – все-таки удивительна и порой интригующе загадочна! Много еще всего непонятного и невообразимого. Может для того, чтобы было интересней жить?

– А я вот иногда думаю, – откровенничает Устрицкий, – за чертой смерти, все-таки что-то есть? Или от нас вообще ничего не остается? И если есть, какое оно? Как здесь, или вообще ни на что не похоже? И где наши погибшие товарищи? Что с ними стало?

– Что-то все равно есть… – выдыхает Кагин, переступая через груду камней под ногами, – Но не в форме религиозных поповских сказок! О всемогущем бородатом старичке на облаке и ангелочках в белых рубашках, с музыкальными инструментами! И о райском саде, где все хором денно и нощно хвалу Создателю поют! Что за бред? И в чем тут Рай и блаженство? Херня какая-то… Все это больные фантазии церковников. Не можем мы так просто умереть… Не логично это! Слишком много в нас всего закручено! Мы как-то продолжаемся, но каким образом – со временем узнаем!

– Ну, когда умрем, точно узнаем! И не только это… – с бравадой усмехается Елкин, – Вот только уже рассказать живым не сможем. А жаль…

– Мне кажется, это будет как пробуждение ото сна… – добавляет Кагин, внимательно осматривая одну из стенок на пути, – Или как переход в другой сон! Что-то такое…

Со временем наша наука все откроет! Все воочию увидим и поймем. Будем управлять смертью как и другими процессами. Самолеты летают, пароходы плавают, в домах электричество горит… Что мы скакуна Смерти не объездим что ли? Нашей коммунистической стальной воле нет преград… Так все неизвестное и грозное – любая стихия или явление станет простым домашним хозяйством. Рутинной вещью…

Человек – мера всех вещей! Протагор, древнегреческий философ, кажется сказал…

– Философией увлекался, Николай Александрович? – спрашивает Елкин.

– Немного… – отвечает Кагин, – Когда учился по партийной линии. Древние греки мне очень нравятся! И Сократ, и Платон, и Демокрит и Аристотель…

Все у них величественно, глубоко и ясно.

Очень похоже на то, что мы в СССР строим – Грандиозность Духа, стремление к Новым Горизонтам, Возведение нового мироустройства, отход от старых традиций, Аскетизм и Гармония, Взлет Мысли и Свобода, Человеческий безграничный Космизм, Архитектура Титанов… словом, Новый Олимп! Небывалая доселе Эпоха! В каком-то смысле мы наследники Античности.

– Здесь говорят, – повествует Елкин, – в этих местах, античности тоже навалом. Из этих каменоломен Боспорское царство вышло, во всем своем великолепии! Камень-ракушечник, что вокруг нас. Из него все дома строили. Не одну эпоху! Места эти древние, особенные и загадочные, ни с чем не сравнимые… Тут даже этот дух старины чувствуется! Будто в другое время проваливаешься…

– По мне так, тут время вообще останавливается, – смеется Устрицкий, – порой не понимаешь, который час и сколько уже прошло. Час или сутки! Словно внутренние часы разбились вдребезги… И не ясно, что происходит, и как себя отметить на отрезке проживания! Нет ни вчера, ни сегодня, ни завтра. Только одно темное, вязкое, мрачное ненасытное мгновение, засасывающее тебя как топь в неведомую глубину! И ты не можешь ничего сделать! Как в кокон липкий и утягивающий попадаешь, и чем больше трепыхаешься, тем сильнее запутываешься и глубже уходишь… Так что, не все так просто здесь!

– Да, каменоломни начинают влиять на человека, с самого момента спуска сюда… – кивает Кагин, – И не только физически! Но и внутренне… Сознание, как пустой бутыль, начинает заливаться чем-то доселе неведомым. И начинаешь видеть и чувствовать совершенно по-другому! Если будем здесь долго, сильно изменимся…

Потом придется адаптироваться к обычному миру. Здесь очень много чего скрытого в этом мраке, незаметного глазу! Надо быть крайне внимательным.

– Значит, обретем новые навыки! – загорается Елкин, – Военные точно. Научимся под землей воевать и других будем учить! Может целое направление в военном искусстве появится!

– Как не крути, а человек много что может! – подытоживает Устрицкий, – Мы просто порой, в себе много чего не замечаем. В нас скрыт безграничный потенциал. Главное найти добротный инструмент, чтобы открыть эту кладезь возможностей.

– Мы – венец Природы! – декламирует Кагин, – Это неоспоримо! И сможем возвести такое, что и вообразить трудно! Новую эру, ослепительно благую, социалистическую! Где не будет ни мучений, ни нужды, ни скорби. Где все будут счастливы, могущественны как боги или титаны в мифах этих распрекрасных.

– При коммунизме так будет, – уверенно заявляет Елкин, – что если боги где-то и есть, то позавидуют нашей свободной и замечательной жизни… Для нас людей, пределов нет!

– Если бы все это, беспредельная сила и таланты человека, направлялись только в светлую, хорошую сторону, на земле точно был бы уже Рай…

– Никуда этот рай от нас не уйдет! – вдохновенно посмеивается Кагин, – Построим своими трудовыми мазолистыми руками! Навечно! И имя ему будет – Сверх Советский Союз Социалистических Республик! А потом махнем Космос осваивать! Будем первыми в межпланетном пространстве! В космос первым полетит наш советский человек, какой-нибудь простой русский парень… Командир-летчик нашей доблестной Красной Армии! Станет Героем всей планеты! И памятники ему поставят везде… Дальше до звезд полетим, и еще братьев по разуму встретим! И создадим невиданную Вселенную!

– Только бы война эта скорей закончилась! – вздыхает Елкин, – А там темпы строительства быстро пойдут… «Катюши» у нас уже есть! Наштампуем и космических ракет вдоволь… И полетим к самым далеким звездам! Звезды – это наше родное, они и на знаменах наших и на форме, почти у сердца…

– А я домой хочу! – неожиданно говорит Устрицкий, – Дальние экспедиции меня не очень увлекают… Интересно конечно, но мне и родной улицы вполне хватает. Только бы мир был и тишина…

– Подчас покой, и тишь дорого обходятся… – замечает Кагин, – Ценой неизмеримо большой крови!

– Это должно прекратиться! – горячо выпаливает Елкин, – Только палачей фашистских выкурим из всех стран. И заживем достойно!

– Беда в том, что каждый это понимает по-своему – жить хорошо! – говорит Устрицкий, – Отсюда вся эта кутерьма…

– Мир – это еще и испытание для всех! – взбирается на гряду обломков Кагин, – И как каждый себя проявит, то и получит…

– По меркам этой войны, – замечает Устрицкий, пригибаясь под низким сводом, – и все что наш советский народ уже пережил, так нам уже такая благодать положена, что и не представить…

– Тише! – обрывает товарищей Елкин, – Что-то мне этот шум наверху тоже не по душе… Как собака скребется. И не характерно что-то для…

Впереди раздается мощный взрыв. Стены качаются… Где-то рушатся плиты. В конце коридора поднимается облако вязкой густой пыли. Красноармейцы едва удерживаются на ногах…

– Что за черт? – выкрикивает Кагин, – Где это?

– У выхода, – все еще держась за стену, снимает с плеча автомат Устрицкий, – Поди пост смело…

– Сейчас посмотрим, – поднимает факел выше Елкин, – Давайте-ка туда, только осторожно!

– Чем они рванули? – гадает Кагин, – Раньше такого не было… Ни снаряды, ни бомбы не брали! Что вообще происходит?

– Фашист задачки задает, как всегда кровавые, – негодует Устрицкий, – ну да ничего, за все сволочи ответят…

– Тут саперы постарались… – заключает Елкин, – Только чем и как? Скоро выясним… И дадим достойный ответ! Сейчас главное их в каменоломни не пустить! Наши наверняка услышали, и подняли тревогу… А нам нужно проход блокировать, чтобы эта сволота сюда не налезла! Идем тихо… Факела гасим. Впереди вон уже просвет маячит!

Красноармейцы осторожно пробираются сквозь туман плотной едкой известковой пыли и выходят к посту… Каменная кладка обвалена. Пулемет караула искорежен, его дуло торчит из под обломков как взывающая о помощи причудливая антенна… Рядом лежат убитые и стонут еле передвигаясь раненые солдаты. Коридор завален большими и малыми обломкам камней. Сквозь обрушившуюся часть свода, через пролом льется ослепляющий до рези в глазах свет…

– Я перевяжу раненых, – бросается вперед Кагин, – оттащу их глубже… Вы держите вход под прицелом! Наверняка сейчас фашисты полезут!

– Странно, что они еще не здесь! – внимательно оглядывается Елкин, – Обычно их сразу после обстрелов нелегкая приносит. Ну и хорошо, есть время…

– Амбразура вся разворочена, – констатирует Устрицкий, – нужно что-то по-быстрому соорудить…

– Надо бы аккуратно наружу выглянуть, – предлагает Кагин, – что там… Прикинуть, что и как!

– Сейчас посмотрим, – вслушивается Елкин в мертвящую глубину прохода, – немного прикроем коридор и заодно…

Сильнейший взрыв… где-то рядом, обрушивает козырек у входа. Оглушает, рвет барабанные перепонки, и сносит красноармейцев, как ветер сухие листья, впечатывает в камень… Вспышка, обжигая, ослепляет, грохот раскалывает рассудок, оставляя вместо окружающего дрожащее склизлое марево… Повсюду сыпятся камни обломками бывшей Реальности. Кажется, это конец всего…