Кара Булганака. Роман

– Ну, правда, что ждем, Михаил? – теряет терпение Гогитидзе, – Пока разбегутся по щелям, как тараканы, ищи их потом в этой беспредельной каменной бездне… Атаковать надо и прямо сейчас!

– Может вы и правы! – колеблется Светлосанов, – Ладно, всем приготовиться! Огонь по моей команде. И сильно не увлекайтесь, нам пленные нужны! Работаем аккуратно!

– Все будет как на хирургическом столе… – улыбается Елкин, поглаживая корпус оружия, – Уж что-что, а стрелять мы умеем, хошь из зенитки, хошь из автомата!

Немецкие прославленные асы, что в степи валяются, в сгоревшем железе, красноречиво подтвердят…

– Вон там в углу, в темноте, – указывает комиссар, – еще группа сидит. Возьмите на прицел! Чтоб не ушли…

– Есть! – вскидывает автомат Егоркин, – Сейчас мы их…

– Стоп! – неожиданно рубит на полуслове Гегечкори, – Товарищи… Это не немцы!

– А кто ж это, по-твоему, французы? – саркастически бросает Елкин, – Арабы или индусы что ли? Кто здесь еще может быть?

– Откуда такие выводы? – поворачивается Светлосанов.

– Речь не немецкая! – твердо резюмирует Дементий.

– Ты как разобрал? – удивляется Егоркин, – Тут особо не слыхать ничего…

– Я радист! – объясняет Гегечкори, – У меня ухо уже как антенна работает… Я скоро летучих мышей местных понимать начну! Так вот не немецкий это язык…

– Может румыны или итальянцы? – предполагает Светлосанов, – Их тут навалом наступало вместе с фрицами. Всю культурную Европу собрали, мать их…

Ну, так что слышишь, Дементий?

– Что-то очень знакомое… – замирает Гегечкори, вслушиваюсь в тишину подземелья, – Сейчас!

– Вах! Я теперь тоже разбираю, слышу, – улыбается Гогитидзе, – я все понял… Кто бы мог подумать!

Комиссар встает в полный рост и идет к проему, высовывает туда голову…

– Ты куда? – почти полусвистом змеиным шипит Светлосанов, – Совсем сбрендил, комиссар? А ну назад!

– Все нормально командир! – уже в голос басит Гогитидзе, – Расслабьтесь все… Это не то, что вы думаете.

И далее гремит в густую темноту по-азербайджански:

– Salam yoldaslar! Sizi nec?, buraya d?s?b? Haradan?

(– Привет товарищи! Как вас сюда занесло? Откуда вы?)

– Ты с кем там болтаешь, Валериан? – ошалело хрипит, вцепившись в трофейный МП-40 Елкин, вжимаясь в скалу, – Ты же всю группу раскроешь! Что за…

– Uzun danismaq! – раздается в ответ голос по-азербайджански, – B?s siz kimsiniz?

(– Долго рассказывать! – А вы кто?)

– Так, если там наши советские, – выкрикивает Светлосанов, не снимая палец с курка, – давайте перейдем на язык понятный всем!

– Как скажешь дорогой! – летит эхом с акцентом, по каменным залам в ответ, – Так кто вы?

– Это наши азербайджанские части… – шепчет Гогитидзе, – все в порядке! Я их разговор понял, они не диверсанты!

– Вы на мушке! – Светлосанов на всякий случай отодвигает комиссара от проема, – И давайте-ка вы нам представитесь, как положено, чтоб не было никаких недоразумений.

– Хорошо… – парит эхо над изломанными сводами, – Будь по-вашему!

Из мрака выходит крупный человек в грязной, потрепанной советской форме, осунувшийся и закопченный.

– Начальник госпиталя медико-санитарного батальона 396-й горно-стрелковой дивизии 51-й армии, военврач 3 ранга Гусейнов Мехбала Нуралиевич! – представляется он, – Со мной медперсонал и раненые… Мы здесь почти неделю скитаемся.

– Документы есть? – выходит вперед Светлосанов, одной рукой держа на ремне автомат у пояса в боевом положении, – Да, вид у вас, прямо как у нас, все прелести подземелья на лице отпечатаны!

– Конечно, все как полагается! – Гусейнов достает из кармана помятые бумаги, – Можете посмотреть…

– А ты откуда, Валериан Сафронович, азербайджанский знаешь? – интересуется Елкин, – Ты же грузин, насколько я еще что-то понимаю в нациях.

– Я все наречия кавказские знаю, – отвечает Гогитидзе, – я, когда услышал, ушам не поверил, потом догадался.

– Значит, дружба народов спасла всех… – восклицает Елкин, – Хорошо, обошлось! А то бы своих постреляли… Ну а ты, Егоркин, артист! Не наша речь! Вот тебе и немцы, перед тобой стоят!

– Дак, я же что… – слегка конфузится сержант, – Не по-русски же шептались! Поди тут разбери на войне, чей язык, за фашистов целая орда сражается! А у нас в Красной Армии все только по-русски изъясняются…

– Все верно, – поддерживает Светлосанов, – Алексей молодец! Группу обнаружил и был крайне осторожен. Объявляю благодарность! Так держать!

– Служу трудовому народу! – бодро отзывается Егоркин, – Спасибо товарищ командир!

– А Вы товарищ Гусейнов, присаживайтесь, – продолжает Светлосанов, – да поведайте нам, как вы очутились в наших подземных краях…

Глава 6. Горящая степь…

У притихшего поселка ночная взъерошенная степь окрашивается почти сплошным пламенем выстрелов. Смоляной мрак распарывает огненными росчерками пулеметных и автоматных очередей. Грохот взрывов срывает умиротворенную тишину южной ночи. Привычная реальность, как загоревшийся холст, вспучивается, вздыбливается и невероятно сворачивается от боли, уступая место сумасшедшей механике уничтожения. Словно вдруг пробуждается гигантский жалящий змей, остервенело выжигающий все живое…

Немецкие окопы в легкой дымке тумана, огрызаются яростным пламенем. Навстречу кинжально выкашивающему огню, буквально из под земли, из всех щелей, из всех провалов, поднимается лавина огромного воинства, наваливающаяся темными волнами на укрепления поселка. Затяжная перестрелка с дистанции переходит в ближний бой. Завязывается жестокая схватка… Красноармейцы с примкнутыми штыками, обрушиваются на траншеи фашистов. Крики, ругань, стоны, удары прикладов, ножей, выстрелы в упор – беспощадная мельница рукопашной перемалывает людей. Дикая раскаленная боевая пляска обнажает несравнимую ни с чем страсть выживания и победы… Ломаются кости, рвется плоть, кровь течет ручьями. Кто-то падает как подкошенный, убитый сразу, кто-то весь изорванный и искалеченный корчится в углу окопа, не понимая, что произошло… и сколько ему осталось жить. Кто-то потерянно делает последний вздох, удивленно-потерянно закатывая глаза…

Кажется, во мраке ночи колышется какая-то единая живая масса, один жутко-гротескный, изрыгающий огнем и когтями металла, взбесившийся зверь…

Вспышка взрыва рядом ослепляет… Полковник Павел Ягунов инстинктивно пригибается, зажмуривается на несколько секунд, потом резко открывает глаза, восстанавливая зрение, и пристально цепко всматривается в темноту траншеи. Впереди вырастает несколько грузных смутных фигур в касках, с винтовками наперевес.

Ягунов вскидывает ППШ-а и дает длинную очередь. С резкими криками немецкие пехотинцы валятся назад…

Полковник приподнимается, делает шаг, другой…

Откуда-то сбоку по каске лязгает лезвие немецкого штыка. Ягунов уходит с поворотом вниз, разворачивая оружие и пытаясь увидеть противника. Но автомат отлетает в сторону от следующего короткого удара. Полковник лишь успевает заметить нависшую высокую тень и вцепиться обеими руками в винтовку врага, предотвращая дальнейшие атаки. Фашист бросает Ягунова на бруствер. Наседает сверху, давя всей массой тучного тела и стараясь задушить как можно быстрее… Борясь, они медленно сползают вниз, в темноту окопа. Полковник пробует вывернуться, отбросить врага ногой, но безрезультатно. Немец, вцепившись стальной паучьей хваткой, не дает никаких шансов и давит, как паровой молот, свистя неразборчивые фразы…

Ягунов пытается ударить одной рукой, то локтем, то тыльной частью ладони, но ничего не выходит, лишь ослабляет сопротивление.