Пограничная трилогия: Кони, кони… За чертой. Содом и Гоморра, или Города окрестности сей

Когда грузовик выехал из рощи обратно, был уже вечер, солнце бросало на траву длинные тени, низины налились мраком. В вечерней луговой прохладе над самой травой замельтешили птички. Ястребы, четкими силуэтами вырисовываясь на закатном небе, застыли на верхних сучьях сухого дерева, ожидая, когда подвернется жертва.

В Сальтильо они приехали часов в десять вечера. Местные жители совершали вечерний променад, кафе были полны. Грузовик остановился на большой площади напротив собора, капитан выбрался из кабины и направился куда-то через улицу. На скамейках, под желтоватыми фонарями, сидели старики, которым чистили ботинки. Плакаты призывали прохожих не ходить по газонам. На улице вовсю торговали брикетами замороженного фруктового сока. Девушки с напудренными лицами расхаживали парами под ручку и время от времени оглядывались. Глаза у них были темные и испуганные. Джон-Грейди и Ролинс сидели, завернувшись в одеяла. Никто не обращал на них внимания. Вскоре вернулся капитан, залез в кабину, и они опять поехали.

Грузовик петлял по улочкам, останавливался то здесь, то там, у домиков и магазинчиков, пока кузов не опустел. Впрочем, кое-где они брали новые ящики и свертки. Уже за полночь машина подъехала к внушительному зданию старой тюрьмы на улице Кастелар.

Джон-Грейди и Ролинс оказались в помещении с каменным полом, где сильно пахло хлоркой. С них сняли наручники, и они уселись на корточки у стены, накинув на плечи одеяла, словно монахи нищенствующего ордена. Открылась дверь, и появился капитан, на сей раз без пистолета. Он уставился на них в свете единственной лампочки, свисавшей с потолка, чуть повел подбородком, и охранник, открывавший дверь, тотчас же исчез, аккуратно закрыв ее за собой.

Капитан молча смотрел на арестованных, сложив руки на груди и упершись большим пальцем в подбородок. Джон-Грейди и Ролинс посмотрели на него, потом на его ботинки, потом отвели взгляды. А он все смотрел и смотрел на них, и все трое чего-то ждали, словно пассажиры остановившегося на полустанке поезда. Впрочем, купе капитана было от них отдельным, к тому же, в отличие от них, он занимал его по собственной воле. Да и вообще мир капитана был открыт лишь для немногих избранных и, хотя и включал в себя все остальные миры, но из них в мир капитана всякой шушере доступа не было. Пребывание в этом особом мире было неразрывно связано с его профессией, и, однажды попав в этот мир, его уже нельзя было просто так покинуть.

Капитан стал расхаживать по помещению, затем остановился. Он сообщил, что тот, кого они называли чарро, там, на заброшенной усадьбе в роще, не совладал со своими нервами. И пояснил, что этот человек приходится братом тому бедняге, которого застрелил убийца Блевинс, а кроме того, он заплатил некую сумму, чтобы были предприняты определенные меры, выполнена задача, которая оказалась возложенной на него, капитана.

Этот человек сам пришел ко мне. Я к нему не ходил. Пришел и стал говорить о справедливости. О его семейной чести. Думаете, людям все это действительно нужно? По-моему, нет. По-моему, это нужно немногим. Но все равно я удивился. Сильно удивился. У нас нет смертной казни для преступников. Тут приходится договариваться особо. Я говорю это вам, потому что вам-то как раз и придется договариваться.

Джон-Грейди поднял взгляд на капитана. Тот продолжал:

Вы не первые американцы в этой тюрьме. У меня тут есть друзья, и вы будете договариваться с ними. Я не хочу, чтобы вы наделали ошибок.

У нас все равно нет денег, отозвался Джон-Грейди, и мы не собираемся ни с кем ни о чем договариваться.

Вы уж меня извините, но вам придется… Вы ничего не понимаете.

Что вы сделали с нашими лошадьми?

Сейчас не о лошадях речь. Лошади подождут. Пока не отыщутся их законные хозяева.

Ролинс сердито посмотрел на Джона-Грейди.

Ты бы заткнулся, мрачно сказал он.

Пусть говорит, возразил капитан. Лучше, чтобы всем все стало ясно. Вам тут оставаться нельзя. Если вы останетесь в этой тюрьме, вы умрете. Тут возникают разные сложности. Пропадают бумаги, нельзя никого разыскать. Сюда обращаются люди, хотят найти кого-то из своих, но разве это просто сделать? Его нет, и все тут. Да и в бумагах черт ногу сломит. В общем, вы меня понимаете… Зачем лишние хлопоты? Кто может доказать, что такой-то здесь был? У нас его нет, и точка. Мало ли кому что мерещится. Какой-нибудь псих, например, скажет, что здесь находится Иисус Христос. Что с того? Известно, что его тут нет и не было.

Капитан подошел к двери, постучал в нее.

Незачем было вам убивать его, сказал Джон-Грейди.

?Cоmo?

Лучше бы вы привели его обратно к грузовику. Привели бы обратно… Зачем было убивать-то?

В замке повернулся ключ, дверь приоткрылась, но капитан поднял руку.

Momento, сказал он фигуре, замаячившей в темноте проема.

Капитан повернулся и уставился на Ролинса и Джона-Грейди. Он долго смотрел на них и молчал, потом наконец заговорил:

Я расскажу вам один случай. Потому что вы мне нравитесь. Я тоже был молод. Как вы теперь. Я всегда водился с ребятами постарше – хотел больше знать. Однажды мы отправились праздновать фиесту де Сан-Педро и Сан-Пабло в город Линарес, в штате Нуэво-Леон. Ребята пили мескаль – знаете, что это? – а потом отправились к женщине. Они по очереди с нею развлекались, а я был последним. Но когда я вошел к женщине, она меня турнула. Сказала, что я еще мал и так далее. Как поступить мужчине? Я не мог повернуться и уйти – ребята сразу смекнули бы, что она мне не дала. Правды не утаить. Мужчина не может сказать, что он обязательно сделает то-то и то-то, а потом пойти на попятный. Начнутся толки, пересуды. Нет, это исключено.

Капитан сжал правую руку в кулак и потряс им над головой.

Может, ребята велели ей отказать мне. Может, посмеяться надо мной захотели. Может, они даже приплатили ей за это. Кто знает? Но я не мог допустить, чтобы шлюхи мною командовали. Короче, когда я вернулся к ребятам, никто не смеялся. Ясно? Я всегда умел поставить на своем. У меня слова не расходятся с делом. И со мной шутки плохи…

Джона-Грейди и Ролинса провели по каменной лестнице. Преодолев четыре пролета, они оказались у стальной двери, потом вышли на железный мостик, тянувшийся вдоль внутренней стены. Вверху темнело небо. Внизу тюремный двор.

Se llama la periquera[99 - Наш детский манежик (исп.).], кивнув на двор, сказал надзиратель, и при свете тусклой лампочки они увидели его ухмылку.

Он пошел по мостику, они двинулись следом. В камерах-клетках дремала какая-то таинственная зловещая жизнь. На противоположной стороне, на темных ярусах мерцали отдельные огоньки, словно свечки в церкви перед иконами. Колокол на соборе, в трех кварталах от тюрьмы, гулко и торжественно ударил один раз.

Их поместили в угловую камеру на самом верхнем ярусе. Загрохотала дверь с железными прутьями, лязгнул засов. Надзиратель зашагал обратно, и они услышали, как захлопнулась стальная дверь. Затем наступила тишина.

Джон-Грейди и Ролинс улеглись на железные койки, прикрепленные к стене цепями. Матрасы были тонкими, грязными и кишели паразитами. Утром они спустились во двор на поверку. Поверка проводилась по ярусам, заняла около часа, но их фамилии так никто и не выкликнул.

Похоже, нас тут нет, сказал Ролинс.

На завтрак дали жидкую посоле, а затем их вытолкали на двор, предоставив самим себе. Первый день прошел в потасовках, и, когда их водворили на ночь в камеру, они были в крови и без сил. Ролинсу вдобавок сломали нос, который страшно распух. Тюрьма представляла собой обнесенный стеной город в городе, и с утра до вечера там шла торговля. Торговали всем на свете – от радиоприемников до одеял, спичек, пуговиц, сапожных гвоздей. Каждый из представителей этого мира отчаянно сражался за свое место под солнцем. Подобно тому как общество, основанное на свободном предпринимательстве, зиждется на неукоснительном сборе налогов, здесь все опиралось на такие вещи, как полное отсутствие нравственности и физическая сила, а мерой жизнеспособности человека здесь служила его готовность убивать.

Джон-Грейди и Ролинс с грехом пополам проспали ночь, а утром все началось сначала. Они сражались спина к спине, падали, помогали друг другу подняться и снова вступали в драку. К полудню Ролинс получил такой удар по челюсти, что утратил способность жевать.

Нас тут убьют, это как пить дать, мрачно предрекал он.

Джон-Грейди в это время мял в тарелке фасоль, мешая ее с водой, пока не получилась жидкая кашица, которую он и предложил Ролинсу.

Слушай меня внимательно, сказал он, пододвигая ему тарелку. Главное – внушить им, что они не могут остановиться на полпути. Слышишь? Лично я хочу, чтобы они усекли простую вещь: они должны нас или убить, или оставить в покое. Третьего не дано.

У меня уже все тело болит.

Знаю. Но это ничего не меняет.

Ролинс стал всасывать кашицу. Через край тарелки покосился на Джона-Грейди:

Ты сейчас знаешь на кого похож? На енота!

Джон-Грейди криво улыбнулся:

А сам ты на кого похож?

Хрен знает.

Дай бог тут остаться похожим хотя бы на енота.

Я не могу смеяться. Кажется, у меня сломана челюсть.

Да все у тебя нормально.

Ага, ч-черт, буркнул Ролинс.

Видишь того типа? Который стоит и пялится на нас, спросил Джон-Грейди.

Вижу.