Нисхождение

Из конверта она вытащила сертификат, огранённый красной рамкой. В центре наверху был изображен микрофон в зажатой руке, шнур от которого тянулся вниз, образовывая написанное:

ВОКАЛЬНАЯ СТУДИЯ «ГАРМОНИЯ»

ПОДАРОЧНЫЙ СЕРТИФИКАТ НА 30 СТУДИЙНЫХ ЗАПИСЕЙ

СТАНЬ ЗВЕЗДОЙ УЖЕ СЕГОДНЯ!

ПОДАРОЧНЫЙ СЕРТИФИКАТ ВЫДАН:

Ф. И. О.: СОКОЛОВОЙ ВАЛЕРИИ БОРИСОВНЕ

Выражение лица приобрело оттенок хмурости и даже злобы. Она медленно подняла глаза и выжидающе посмотрела на меня.

– Ты же всегда хотела стать певицей. Вот и решил немного подкопить, и…

– Сколько? – голос ее был холоден и тверд как булыжник.

– Лер, какая разница?

– Сколько?! – ещё твёрже произнесла она, почти крикнув.

– Да немного, около пятидесяти…

– Пяти… – она опешила, села на кресло и с тем же осуждением произнесла. – И это, по-твоему, немного?

– Лера, не беспокойся о деньгах. У нас…

– Держи. – Она протянула мне сертификат. – Пусть вернуть деньги.

Я тяжело выдохнул, уже ожидая ее дальнейшей реакции.

– Они не возвращают деньги.

– Что? – Мышцы на её лице судорожно дёргались.

– Они не возвращают деньги, – повторил я. – И перепродать я его не смогу, потому что он записан на твоё имя.

Она схватилась за волосы и спрятала лицо в руках.

– Идиот… Какой же ты идиот…

Сказанное ей вонзилось мне ножом в сердце. Никогда прежде она не оскорбляла меня. Услышать это было для меня такой неожиданностью, что я попросту встал как вкопанный не в состоянии вымолвить и словечка.

– Нет бы, ребёнку смесь купить или ползунков новых. Или коляску получше… а он… тратиться на всякую херню.

Тут-то моё терпение лопнуло. Я знал, рано или поздно это произойдёт и всячески пытался оттягивать этот момент или хотя бы предотвратить его, но в этот раз все зашло слишком далеко.

– Хватит уже думать только о ребенке! – крикнул я. – Подумай уже наконец о себе! Ты только и делаешь, что целыми днями сидишь с ним, как полоумная наседка. Вот когда ты последний раз выбиралась на улицу без него, а?

– Перестань орать, ты его пугаешь! – громко прошептала она, но было уже поздно. Родя закричал и заплакал, наблюдая за назревающей ссорой родителей и попутно произнося какие-то звуки, отдалённо напоминающие слова. Лера взяла его на руки и принялась убаюкивать.

– Лера, – я попытался успокоиться. Да и вид плачущего сына заставил остыть. – Мы должны с тобой серьезно поговорить. Меня не устраивает…

– Нам не о чем разговаривать, – отрезала она.

– Ты слишком привязана к ребёнку, – сказал я и решил произнести вслух то, о чём неизменно думал вот уже последние несколько месяцев:

– На нём свет клином не сошёлся. Ты не сможешь быть с ним постоянно рядом и оберегать его от каждого дуновения ветра!

– Как ты можешь говорить такое! Он твой сын! – крикнула она.

Родя снова заплакал, но Лера стала укачивать его бойче обычного.

– Да, он мой сын! А ты – моя жена! И мне нужна моя жена, а не поехавшая на ребенке дура!

Едва сказав эти слова, я понял, как сильно погорячился. Ну не было у меня больше сил терпеть, и на время накопленная злость приняли эстафету у здравого смысла.

Красные и водянистые от слёз глаза смотрели на меня как на прокаженного. Она сделала шаг назад, крепче прижав ребенка к себе, и сказала:

– Уйди, не хочу тебя видеть.

Чтобы не сделать хуже ни себя, ни ей, я молча вышел на улицу, прихватив пачку сигарет.

Я сел за руль и поехал, куда глаза глядят. Я был переполнен ненавистью к Лере, к черствости и полного безразличии ко мне. А при мысли о сыне я чувствовал необъяснимую раздражительность, от которого было стыдно, но и избавиться от этого чувства я был не в силах.

Впоследствии, после нашей очередной ссоры, поездка на машине вошла у меня в привычку.

Прошли еще полгода, но ничего не менялось, за исключением Роди, который уже вовсю исследовал нашу скромную квартиру на своих двоих, то и дело падая на живот. Как и все дети в его возрасте он уже успел обжечься, пролив себе на руку чашку горячего чая, произнести первое «мама» и «папа», а также «дай» и «кушать». И, разумеется, пользоваться планшетом, где мог просиживать, часами смотря мультфильмы. Он рос как сорняк в заброшенном огороде.

Мои же отношения с Лерой за эти полгода были совсем ни к черту. По вечерам меня ждал холодный ужин, сделанный скорее для галочки. Но даже он впоследствии поменялся на замороженные обеды, купленные в местном магазинчике мной же.

Мы почти не разговаривали, лишь изредка обмениваясь будничными вопросами. Прежние беседы про наши мечты стали напоминать мне древний миф, сказание о котором вскоре будет безвозвратно потеряно. Всё, что некогда связывало нас, теперь таяло подобно куску масла на раскаленной сковороде.

Вся моя жизнь превратилась в тягучую рутину. Но Леру это как будто бы совсем не смущало. Она продолжала проводить время исключительно с ребёнком. Даже уложив его в постель, она еще долго наблюдала за тем, как он всхлипывает и дергает своими ручками и ножками, прежде чем отправиться в постель. Ложась рядом она говорила дежурное «спокойной ночи», и, поворачиваясь спиной ко мне, быстро засыпала. Про секс я и вовсе не мечтал. Её тело, её нутро кричало, выводя огромными буквами у меня над головой, что сегодня я не получу желаемого. Не получу его завтра и послезавтра, и, быть может, уже совсем никогда. Дошло до того, что, проснувшись в одно субботнее утро от криков Роди, которого уже убаюкивала Лера, напевая ему колыбельную на ушко, я обнаружил, что мои трусы были мокрыми от спермы. Я почувствовал себя глупо, и мне хотелось засмеяться во весь голос. Это же надо, взрослый мужик, у которого есть красавица жена, кончает во сне как двенадцатилетний подросток!

Помешательство Леры на нашем сыне не давало мне покоя. Все мои неоднократные попытки обратить жизнь в прежнее русло ни к чему не приводили. Она отказывалась со мной это обсуждать и лишь сообщала, что поступает правильно, уделяя сыну так много внимания.

После одной из смен я впервые поймал себя на мысли, что мне совершенно не хочется возвращаться домой. Так повторялось день ото дня, и каждый раз я, под предлогом завала на работе, оставался в участке чуть дольше. Всеми силами я хотел избежать очередной уже опостылевшей ругани, ставший в этой семье ежедневным ритуалом. Сил не было смотреть на Леру, а в особенности Родю, вызывающего у меня ничего, кроме неприязни. Для меня он был причиной всех бед. Именно после его рождения моя Лера изменилась до неузнаваемости. Уж лучше бы никогда она не рожала! Никогда бы не узнавала про этот проклятый диагноз и осталась той самой Лерой – девчушкой, играющей в парке на гитаре и мечтающей о карьере певицы. Той, которую я полюбил больше жизни.

Скоро мы с Лерой и вовсе перестали разговаривать как нормальные люди. Отныне наши беседы состояли из одних лишь криков и упреков друг друга по поводу и без. Предметом нашей очередной ссоры мог стать, например, громкий звук телевизора или сразу не выброшенный мусор. Со временем воздух в квартире пропитался запахом раздражения, от которого я при первой же возможности убегал, заводя авто и разъезжая по городу куда глаза глядят. Плевать на бензин, к чёрту деньги – лишь бы подальше от этого гадюшника.

Одна из таких вылазок и привела меня в небольшой бар на окраине Москвы, куда я, впоследствии, зачастил наведываться для опрокидывания рюмашки другой водки.

Вскоре поход в бар вошел у меня в привычку и почти каждый вечер я непременно наведывался в его тусклую обитель. Находясь там, среди таких же одиноких мужиков, пьющих стакан за стаканом в потемках приглушенного света лампы, я чувствовал себя хоть на этот вечер свободным от семейных дрязг.

Иногда я выпивал не один, а в компании людей, чьи лица и имена забывал уже на следующий день.

Разумеется, Лера заметила мою новую привычку и первым ее упреком была не причина, а следствие: она была возмущена, что я просаживаю деньги на выпивку, а не на очередной хлам для ребёнка. Казалось, ей совершенно было плевать, почему именно я начал пить и заботило лишь чёртово содержимое моего кошелька.