Такого литератора
Не скоро залучат.
Букетом специфическим
И краской возмутительной
Газета Людоедова
Обязана тебе.
Ее передовицами
И письмами из-за моря
Ты кинул грязью в общество
И осквернил печать.
Талант неиссякаемый!
Перо неистощимое?
И Яше-юродивому
Далеко до тебя.
Хотя у Яши пасквили
С неменьшим обобщением,
Но краской либеральною
Его прикрыта ложь,
И бранью юродивого
Не всякий возмущается,—
Его задача явная:
За строчку взять пятак.
Совсем другие замыслы
Руководят бессовестно
Пером твоим разбойничьим —
Ты страшный карьерист.
И в скорости, наверное,
Попал бы ты в сановники
С Семеном Людоедовым,
Когда б он не слетел.
Напрасно, брат, ты тужился
Хвалить его энергию
И меры репрессивные,—
Увы! всему капут!
Обидным показалося
Семену Людоедову,
Что неуместно треплется
Персоны его честь,—
Вскочил он на скамеечку,—
Он роста был аршинного)
Сердито топнул ножкою
И крикнул: «Замолчать!»
И замерли чиновники…
Изломанная талия
Семена Людоедова,
Его задорный нос,
Папаха заостренная,
Уста полураскрытые
И, как у мопса старого,
Стеклянные глаза,
Аршинный рост, надменный тон —
Все это, без сомнения,
Заняло на мгновение
Седого усача.
Привстал он, подбоченился
И, взглядом испытующим
Измерив Людоедова,
Принялся гоготать.
И это гоготание
Настолько было жизненно,
Что ломовые лошади
За ним начали ржать.
Ой, уморил!.. Ой, пощади!..
Ай, да Семен!.. Вот удружил!..—
Стонал старик неистово,
Хватаясь за бока.
И это добродушие,
Как будто солнце ясное
В помоях, отразилося
В чиновничьих глазах.
И лица омраченные
Невольно прояснилися,
Невольно зазмеилися.
Улыбки на устах.
Смеются безбоязненно
Как в писарской чиновники…
На что Кузьма – и тот себе
Хихикает в кулак.
Безмерным озлоблением
Кипела грудь «могучая»