Все шансы и еще один

Лоран с раздражением ответил:

– На одну ночь. Может быть, только на несколько часов. Не знаю.

Швейцар посмотрел на таблицу, где висели на крючках ключи.

– 17-й…

Лоран положил на столик сто швейцарских франков.

– Это вам. Комнату оплачу отдельно. У меня багажа нет, со мной еще человек.

– Надо записаться, – сказал швейцар – Даже если на несколько часов. Это будет стоить восемьдесят франков.

Лоран заплатил. Испанец принял деньги. Он даже сказал «gracias Senor» вместо «спасибо, сударь», так он обрадовался сотне франков. И протянул ему ключ.

– Второй этаж. Комната с удобствами. Тихая.

Лоран добавил:

– Прошу вас проявлять равнодушие. Вы меня понимаете? Не смущайте молодую особу ни взглядом, ничем.

Швейцар согласился. С ключом в руке, Лоран вышел из гостиницы. Свет от фонаря цвета слоновой кости окружал Лизу.

Он подошел к ней и деликатно прикоснулся к ее плечу. Тело Лизы согрелось. Это прикосновение вернуло ее к жизни.

– У меня есть предложение, направленное против одиночества. Мы можем провести ночь здесь. Вместе.

И тут же добавил:

– Не бойтесь. Вы будете делать то, что захотите. Вы свободны. Никаких обязательств по отношению ко мне. Долой вежливость Можете молчать, можете говорить или спать. Что вы сами решите.

Почти счастливый, он констатировал, что был искренен. Она колебалась, потом сделала несколько шагов по ступеням гостиницы. Лоран ее удержал.

– Я не хочу согласия против воли. Вы поднимаетесь не на эшафот, а идете в комнату в гостинице.

– Я поняла, – сказала она. – Я поняла. Я согласна.

Они прошли через холл. Портье отсутствующим взглядом проводил их.

– Нам на второй этаж, – сказал Лоран.

Она не вошла в лифт. Молча, с какими-то прерывистыми движениями, как в немом фильме, они подошли к комнате номер 17. Лиза вошла первой и остановилась. Комната была не более гостеприимна, чем убранный вокзал. Он снял с нее пальто. Надо было что-то сказать. Произнести несколько подходящих слов, поговорить о морали, обнимая ее, или же превозносить блага платонической любви, лаская ее. Восхвалять целомудрие перед тем, как целовать. А главное – не очень утомляться, поскольку завтра – собрание. Он взял ручку и записал в блокнот мысль, которую считал нужным включить в предстоящее выступление. Пока царапал несколько слов, подумал о людях, отказывающихся от военной службы по религиозно-этическим соображениям. Надо было их уберечь.

Не останавливаясь, Лиза крутилась по этой комнате. Как зверек, попавший в ловушку и перепроданный ловкачами в душный зверинец. Она пыталась узнать эту клетку. А он убрал блокнот.

– Вы уже сожалеете, что пришли сюда? – заметил он. – Сделаем поворот кругом и уйдем. Нет ничего проще.

Это и его бы устроило: лечь спать в пижаме, почистив зубы.

– О нет, – сказала Лиза. – Наоборот! Я очень хорошо себя чувствую.

Она остановилась возле стула и начала медленно и методично раздеваться. Как ученик, который не может избежать своего занятия физкультурой.

– Эй, – вмешался Лоран. – А что это вы делаете? Я вас ни о чем не просил. Оставайтесь в одежде.

Она сняла бюстгальтер и подошла к нему с обнаженной грудью. Эта смесь невинности и разврата его стесняла. Само понятие победы здесь, в этот вечер, лопалось, подарок сам разворачивался.

Она спросила:

– Что будем делать? Будете меня любить или нет? Здесь холодно.

Он обнял ее. Она подняла голову, чтобы он мог ее поцеловать. Он прикоснулся к губам Лизы. Все это было просто до неимоверности. Она отошла и направилась к кровати. Легла на нее и протянула руку Лорану. Дичь приглашает охотника. Он спросил ее растерянно:

– Вы действительно совершеннолетняя, мадемуазель Дрори?

– Да, – сказала она. – Еще немного, и вас попросят произнести мое имя.

Она сняла и юбку. Он наблюдал. Раздумывал. Не попал ли он в ловушку, великолепно подстроенную? Если бы не он сам снял эту комнату в первом попавшемся на глаза отеле, он бы мог искать всюду спрятанные микрофоны. Открыл шкаф. Увидел плечики из проволоки. В шкафу нет фотографа. Подумал и, сказав «Сейчас вернусь», закрылся в ванной. Снял пиджак, внутренние его карманы полны блокнотов и авторучек. Долго мыл руки и обтер лицо мокрым концом полотенца. Постарался не смотреть на себя в зеркало. Обернув вокруг талии простыню, вернулся в комнату, подошел к кровати, лег в нее и обнял Лизу.

– Хотелось бы знать, откуда эта поспешность, лестная для меня, но необъяснимая. Эта поспешность к незнакомцу, каким я являюсь… Вы такая неосторожная… Надо благодарить небо, что у меня нет дочери…

Он откусил бы себе язык, это была бы последняя мысль, но она не обратила на это внимания. Она повернулась к нему и поцеловала его. Поцелуй был легким и почти неумелым. Он тотчас получил обещание настоящего наслаждения. Из-за долгих поцелуев и наслаждений он даже забыл о завтрашнем собрании. Потом, поспешно и взволнованно, перевернулся на нее и попытался в нее проникнуть. При первом контакте она была сдержанна и почти перепугана. Даже изобразила сопротивление. Наконец, он овладел ею.

– Ты хотела сопротивляться… Все же получишь удовольствие, – сказал он.

Он восхищался этим словом: «удовольствие». Какая это победа над прежним воспитанием – иметь, наконец, мужество произносить запрещенные слова! Он научился называть все части тела крепкими словами, но только в обстановке сугубой интимности. Так он полагал, что стал взрослым и наконец свободным. Она растерянно слушала поток слов, исходивших из этого мужчины. Потом, довольный, слегка запыхавшийся, но не удовлетворенный комплиментами, лживыми или искренними, которыми осыпали его обычно случайные подруги, он произнес фразу, которая со времен Адама покрылась налетом времени:

– Ты счастлива?

Она наблюдала за ним. Медленно шевелилась. Облокотилась на одну руку, чтобы лучше его разглядеть.

– Счастлива?

Он молчал. Ее он считал вероломной в том, как она ставит его на место. Она встала, потянулась и направилась к умывальнику, где стала разглядывать себя в зеркале.

– Придумываем… Я была уверена, что после этого иначе выглядят… Другой взгляд. Другой рот.

Лоран все больше убеждался, что эта девушка не привыкла к физической любви. Она даже не соблюдала перерыв, небольшой отдых, составляющий часть ритуала акта. Даже искусственная нежность. Заменитель сахара для диабетика любви.

– Возвращайтесь, – сказал он.

Она оторвалась от зеркала.

– Чтобы спать?

– Не обязательно.

– В другой день, быть может, – сказала она. – На сегодня, думаю, с меня хватит.