Он рухнул рядом с Лизой и попытался помириться с подушкой. Веки его тяжелели, благотворный сон вот-вот охватит его. Лиза искала свое место. Она перевернулась два или три раза, а потом приникла к Лорану. Наполовину уснувший и вежливый, он давал возможность захватить его, обследовать, левая рука его затекала под весом головы Лизы. Ностальгически он вспоминал свой парижский комфорт. По обоюдному согласию с Эвелиной они организовали крайнюю роскошь: после занятий любовью – спать в одиночку.
Она спросила:
– Вы в самом деле хотите стать президентом республики?
Эта фраза заставила его вздрогнуть. Проснулись все острые проблемы его политической жизни: Мюстер, который на этот раз в случае срочности не мог его ждать, выборы, его жена, его тесть. Грубо вырванный из блаженного состояния, он сумел не рассердиться и попытался спасти ночь.
– Сейчас не время об этом говорить, – сказал он.
Она продолжала:
– Как вы думаете, почему люди будут голосовать за вас?
В отчаянии он пробормотал:
– Надо изменить жизнь французов… Сделать так, чтобы деньги перестали быть подчеркнуто показным признаком, изменить, не резко… Ввести реформы, которые поначалу выглядят незаметными…
– Это все равно что сказать дантисту: «Сделайте мне искусственные зубы, но чтобы они были такими же некрасивыми, как настоящие, тогда никто не увидит разницу».
– Вы ничего не знаете о политической жизни французов, – сказал он. – Французов невозможно предвидеть, с ними надо обращаться деликатно.
– Они злятся, когда спят с девушкой, не имеющей прошлого…
– Да нет, это не то…
Он страдал. Плечо его замерзло, рука окоченела, а Лиза превратила его в никудышного донжуана, в какого-то местного Аль Капоне секса.
– Может, поспим?
Она зевнула, губами касаясь груди Лорана.
– Надо спать, – повторил Лоран. – Завтра у меня важное собрание. Забудь меня, Лиза…
– Согласно статистике, девять женщин из десяти помнят своего первого мужчину в жизни, – сказала она.
– А десятая? – спросил он.
– Совершенно презренная. Ничего абсолютно не знает. Я вхожу в число девяти. Буду помнить вас всю жизнь.
– Лучше будет, если вы меня забудете. Даже если у меня время от времени бывают заскоки, как в этот вечер, люблю я только мою жену.
Лиза тотчас отстранилась от Лорана. Через несколько секунд он ощупал кровать.
– Где вы?
– На бивуаке.
Завернувшись в покрывало кровати, свернувшись калачиком, она дрожала от холода.
– Вернитесь, – сказал Лоран. – Простудитесь.
– Нет.
– Да.
– Нет.
– Да, я говорю.
У него закружилась голова от этого прелестного кошмара. Он играл в игру «да-нет, да-нет» с девицей двадцати одного года в комнате отеля, в Женеве, накануне важного собрания.
– Будьте благоразумны и поймите как следует: мы никогда больше не увидимся.
– Я поняла, – сказала она. – Вы исчезнете. Кончено. Это как смерть.
Он поцеловал Лизу в щеку и понял, что она плачет.
– Опять слезы, – сказал он угрюмо.
Она вытерла нос простыней. Лоран весь сжался. Он оказался по воле случая с девицей, вытирающей нос углом мокрой простыни.
– Вы неделикатный и нелюбезный человек, – сказала она. – И лишены нежности. Вы загубили мое первое воспоминание! Вы настоящий грубиян.
Вот он, как на картинке. Конюх, поваливший на сено молодую крестьянку. Он опасался завтрашнего дня, когда ему предстояло встретиться с внимательной и строгой аудиторией, глядеть в лицо своим будущим болельщикам глаза в глаза. Могут ли внушать доверие его глаза в сиреневом окружении?
– Лиза… Надо поспать…
Она отодвинулась от него с обезоруживающей легкостью.
– Спите.
– Вернитесь, – сказал он.
Она больше не двигалась, он даже не слышал ее дыхания. Он в третий раз овладел ею. Она с интересом испытала этот наскок.
– А она все же согревает, эта деятельность.
В сорок девять лет, он имел сегодня женщину трижды. Несравнимый самец, супермен, к тому же с умом, а эта дурочка смеет говорить о «деятельности».
Эвелина осыпала бы его комплиментами. У нее свои манеры и главное – свой язык.
Лиза хотела что-то сказать. Чтобы не дать ей говорить, он поцеловал ее.
– Ты хорошо целуешься… – сказала она.
– Значит, у вас есть достаточно опыта, чтобы судить об этом, – сказал он. – Это правда, еще в лицее мне говорили, что я хорошо целуюсь.
И он добавил: