Сталкер. Влюбляя тебя

– С приездом, Ана! – миссис Палмер не выдержала первой и обняла меня.

– Спасибо и доброго вечера Марта, простите, что свалилась на вас столь неожиданно.

– Милая, дай и мне обнять девочку, – проворчал мистер Палмер, едва не раскрошив мои рёбра сильными ручищами.

– Ох, здравствуйте Роберт. Прошу прощения, что потревожила, – повторила свою извинительную песню.

– Перестань извиняться. Ты же знаешь, что мы всегда рады тебе, Ана. Оставайся столько сколько потребуется и ни о чём лишнем не беспокойся.

– Нам с матерью только в радость, когда дети дома, – подтвердил Роберт слова своей жены. А я ещё больше зарделась от неловкости, ведь они регулярно любили повторять, что я им стала как вторая дочь.

Мистер и миссис Палмер почти не изменились с нашей последней встречи. У обоих всё тот же пытливый ясный взгляд. Кстати, Линда очень похожа на свою матушку. Тот же цвет глаз, волос, стройная фигура, иногда мне кажется, что даже характер она унаследовала от неё. А вот Адам был точной копией своего отца, только выше ростом на целую голову и его тёмные волосы вихрились, не желая укладываться в причёску. Тогда как старший из мужчин был всегда аккуратно причёсан, гладко выбрит и одет словно через час у него важная деловая встреча. Его карие глаза помимо обретённой с годами мудрости продолжали сиять лукавством и озорством.

Поздней ночью отчиталась перед Линдой сообщением, что я на месте и попыталась заснуть на подростковой кровати подруги. Меня поселили в бывшую комнату Линды и, лёжа на спине, я в который раз разглядывала обои в цветочек, странную люстру, смахивающую на наследство прапрабабушки, постеры с музыкальными артистами, которыми она увлекалась в старшей школе. И чувствовала себя, мягко говоря, не в своей тарелке. Из-за непонимания того, что я делаю в этом доме и среди людей, которые столь по-доброму относятся ко мне, в то время как я буду ходить перед ними с обезображенной и перекошенной страданиями мордой ожившего мертвяка. Хм, ответ надо спрашивать у Линды. Её затея, значит ей отвечать.

Утром умывшись и приведя себя в относительный порядок, я спустилась вниз. Стол накрыт в столовой, Роберт читал газету потягивая кофе, а Марта хлопотала у плиты.

– Доброе утро, – мы обменялись вежливыми приветствиями.

– На завтрак домашний творог со сметаной и блинчики с вареньем, – просветила меня Марта и добавила голосом беспокойной мамочки, – кушай, Ана. Ты совсем бледная стала, осунулась.

– Ничего, мы её откормим на домашней еде. Правда, милая?

– Конечно, Роб.

Я же говорю – родители Линды святые люди!

Дни потекли однообразной чередой. Я помогала по хозяйству Марте, браня свои кривые руки, не приспособленные для готовки. По воскресеньям вся семья ходила в церковь. Меня не заставляли, но настойчиво просили. Однако молиться и слушать велеречивые проповеди в моём состоянии – это как если лгать в глаза повстречавши самого Иисуса. Поэтому я правдами и неправдами, но отнекивалась. Пока мне удавалось.

Я не заметила, как пролетело почти два месяца. Скоро наступит весна. А я так и не определилась с собственным будущим. Я много раз задумывалась о поисках работы, но в последний момент что-то останавливало. Да и Марта с Робертом в моём лице получили благодарного третьего ребёнка. Они окружили меня столь ненавязчивой заботой и опекой, ловко уводя в сторону мои робкие потуги на тему поиска собственного жилья и работы.

– Зачем торопиться, дочка? – не понимал Роберт моих метаний, – ты не в гостях, мы безмерно рады, что кто-то из детей разбавляет наш с Мартой однообразный досуг своим присутствием.

А Марта услужливо поддакивала: – Вот когда придёт время, Ана, ты сама почувствуешь и узнаешь куда тебе двигаться дальше, а пока отставь метания в сторону.

И я слушалась, не перечила. Ездила с Робертом в строительный магазин, когда он хотел починить беседку на заднем дворе, ездила с Мартой за продуктами два раза в неделю, ездила с Бетти и её детишками в парк ради детских развлечений. Я умудрилась даже познакомиться с женщинами из местного церковного прихода и участвовала в благотворительном сборе для нуждающихся семей, в особенности детей. Мы ходили по домам с разъяснениями, клеили листовки с оповещением жителей о том, когда при церкви будет сбор средств и вещей. Потом устраивали раздачу собранного. В общем, их квартал жил своей налаженной десятилетиями жизнью, в которую меня впустили как родную, не выставив ни единого упрёка или счёта к оплате. Но я по-прежнему стойко игнорировала воскресные службы.

Вышло так, что, погрузившись с головой в чужую жизнь я потихоньку забывала о собственных кошмарах. Удивительно, но в доме родителей Линды меня не мучили страшные сны. Хотя первое время я до дрожи боялась их возвращения. Не знаю, что тому послужило причиной, но не поскупилась возблагодарить небеса за маленькую радость.

Однажды воскресным утром я спустилась вниз позже обычного. Неважно чувствовала себя после сна, казалось, что меня мутит. Но я никак не могла взять в толк от чего. Продукты все свежие, Марта тщательно следит за этим и готовит всё сама, не прибегая к помощи полуфабрикатов. Вроде как её муж испытывает кишечные недомогания после употребления пищи, приготовленной не руками любимой жены. Я склонялась к тому, что это скорее находчивые выдумки хитрого мужчины, но ни за что не призналась бы в личных предположениях, дабы не разрушить царившую семейную идиллию в доме, предоставившем мне кров в трудную минуту.

На столе остались яйца и блинчики, но насладиться едой я не успела, потому как от запаха яиц я едва добежала до унитаза, чтобы вывернуть пустой желудок наружу.

Марта и Роберт вернулись к полудню.

– Ана, детка, я купила рыбу, поможешь мне её приготовить? – с первого этажа донёсся звонкий голос.

Я отложила в сторону книгу Агаты Кристи, коих у Роберта в библиотеке нашлось с избытком. Он оказался любителем английской литературы всех времён. И выйдя из своего временного убежища, шаркая тапками, поплелась на первый этаж.

Марта хозяйничала на кухне, повязав фартук. Доставала продукты из холодильника и выкладывала на соседнюю столешницу.

– Остатки завтрака в холодильнике. Ана, ты заболела? – голос Марты преисполнен неподдельного беспокойства.

– Не думаю, просто утро не задалось. Ничего страшного. Я напилась чаю и к обеду как раз нагуляю аппетит.

Пока я чистила овощи женщина звонко щебетала о прошедшей службе и запланированных будущих мероприятиях. Марта разделала рыбу, разогрела масло в сковороде и выложила запанированные куски готовиться.

Через пять минут запах жареной рыбы погнал меня к унитазу. Остатки чая вышли легко, не задерживаясь, а я с жуткой слабостью сидела попой на холодном кафеле и глотала ртом воздух.

Бл*дь, только бы снова не заболеть, выругалась про себя, хотя в этом доме я почти перестала выражаться неподобающе. Поначалу редкие словечки проскакивали, но недовольный взгляд хозяина дома эффективно воспитывал мой непослушный язык. Через два месяца даже мысленно я ругалась очень и очень редко. Догадываюсь, что причина скорее всего кроется в Эдриане. Ведь чем меньше я думаю о нём, тем меньше злости испытываю, соответственно меньше ругаюсь. Но и заслуги семейства Палмер не хотелось бы умалять.

Вечером, как и любую свободную минуту я проводила за чтением, на улице холодно для прогулок, а Такома это вам не Лос-Анджелес. Я во второй же день моего пребывания, съездила с Мартой за покупками тёплых вещей, иначе существовал риск превратиться в снежного человека. Я, разумеется, преувеличиваю, но зимняя ночная температура воздуха Лос-Анджелеса, в Такоме в лучшем случае сойдёт за дневную и то, если повезёт. Снега здесь немного, но промозглая сырость пробирает до костей.

Деликатный стук в дверь заставил отвлечься от чтения: – Войдите.

Марта почти бесшумно подошла ко мне и села рядом на край кровати.

– Я тебе принесла кое-что, – на колени лёг бумажный свёрток, развернув который я… короче хорошо, что я полулежала на кровати, подложив под спину подушки.

– Марта, спасибо, но это лишнее. Я, хм, принимаю таблетки, чтобы не беспокоится об этом, – неуверенный кивок на свёрток.

– Деточка, – улыбка Моны Лизы и снисходительный родительский взгляд, мол доживи до моих лет, потом поговорим, – я родила двоих детей и знаю, что нужно делать в подобных ситуациях. Это безусловно твоё личное дело, и я не обижусь, если ты ничего не расскажешь. Но мне было бы приятно завтра утром услышать о новостях.

Её рука похлопала по моей, поле чего она, пожелав мне доброй ночи, удалилась столь же деликатно, как и вошла.

А я осталась один на один со злосчастным свёртком, в котором три коробки разных фирм приглашали пописать на волшебную палочку.

Чёрт, этого просто не может быть! Неужели я настолько невезуча, что помимо того, что умудрилась обручиться с неподходящим мужиком, рискую вляпаться гораздо хуже. Оказаться беременной от предателя – это….

Да, твою ж мать, я не знаю, что это, но уж точно не то, о чём я могла мечтать.

Поэтому я смотрела на свёрток с тремя маленькими коробками как на ядовитую гадюку. Я не готова к тому повороту событий, где оказываюсь матерью-одиночкой с новорождённым ребёнком на руках. Не знаю, на каком из жизненных поворотов захочу обзаводиться потомством, но сейчас это явно не про меня. Это история про Линду и Джейсона, но никак не про чокнутую Ану, которая сама едва дышит и вытаскивает себя по утрам из постели за шкирку и то, исключительно ради добрых людей, приютивших глупую неудачницу.

Ни я, ни тем более Эдриан не заслужили и уж точно не достойны появления на свет крошечного чуда. «Должно быть это какая-то ошибка или чья-то злая шутка», – уговаривала сама себя. Надо положить этому конец, просто взять палочки и помочиться на них как следует. Но руки тряслись, а сердце грохотало где-то в горле. Мне даже стало совестно за бурную неуместную реакцию.

«В самом деле, это не гадюка перед тобой, а обычный тест, который делают миллионы женщин во всём мире, должно быть ежедневно», – самовнушение не сработало.

«Ты трусиха, Ана», – вообще по фиг.

«Когда-то всё равно придётся его сделать, какая разница, сейчас или через неделю».

М-да, распихав коробки по карманам махрового халата, принадлежащего Линде, я направилась в туалет…. Вернулась в комнату через полчаса и плюхнулась попой на кровать, глядя сухими и пустыми глазами ровно перед собой.

Твою ж мать…! «С этой минуты никаких ругательств про матерей».

Да ну на хер…! «Там ты успела побывать, поэтому ругательства про матерей для тебя отныне под запретом».

Походу с этого дня для меня почти всё, чем я занималась последние два месяца – под жесточайшим запретом. Переживания, плохой сон, слабый аппетит, отсутствие гуляний на свежем воздухе по причине ненастной погоды, ругательства (особенно те, которые включают слова сука и мать), неимение собственного жилья и работы, но самое главное – ужасы прошлого. В итоге напрашивается неутешительный вывод – на всю мою нынешнюю жизнь обмоченная палочка с двумя полосками наложила непреодолимое вето и с этим придётся что-то делать.