Три цвета крови

– Надеюсь, это послужит тебе уроком.

Предоставив в распоряжение Лии диван в зале, Кэтрин пошла в спальню и прилегла на кровать, но сон к ней не шёл. Она ворочалась с боку на бок, вспоминая о том, как познакомилась с Лией и Эшли, с которыми дружила уже много лет.

После смерти родителей Кэтрин отправили в приют, поскольку других родственников у неё не было. В приюте она жила до совершеннолетия, а потом перебралась в квартиру, которую купила после того, как продала дом родителей, доставшийся ей в наследство.

За это время не нашлось желающих удочерить её, но Кэтрин не расстроилась такому раскладу. Ей было безразлично, жить ли ей в приюте или с кем-нибудь из взрослых.

В приюте у неё проснулась страсть к рисованию. Она постоянно рисовала монстров и чудовищ, драконов, демонов и разных мифических созданий. С годами в её рисунках появилось ещё больше деталей и леденящих душу подробностей. Ужасные существа часто снились ей, и она испытывала сильную тягу выплеснуть на бумагу увиденные образы.

В школе, как и в приюте, Кэтрин ни с кем не дружила, но и врагов у неё сначала тоже не было. В младших классах она пыталась подружиться с одноклассницами, но те не принимали её. Кэтрин была слишком серьёзной, замкнутой и диковатой, она много читала, любила ретро-фильмы и обладала склонностью к изучению иностранных языков, дающихся ей очень легко. Она вела спокойный и отстранённый образ жизни, однако мечтала найти подруг, которые поняли бы её загадочную душу и разделили её увлечения.

Но всё же настал день, когда её покой был нарушен. В старших классах кто-то из заводил обратил внимание на то, что она не принимает участия в вечеринках и, видать, зазнаётся, раз не желает ни с кем общаться. Её медные волосы и зеленовато-карие глаза, пристрастие к тёмным тонам в одежде и странные происшествия, случавшиеся, когда она всегда оказывалась поблизости, также послужили поводом к тому, что её стали обзывать “ведьмой” или “чернокнижницей”.

Когда она проводила опыты на уроках химии, бывало так, что в контакт друг с другом вступали элементы, что по всем правилам и законам не могли дать никакой реакции. Рядом с ней постоянно что-то падало или ломалось. На уроке музыки однажды произошла и вовсе жуткая история. Кэтрин стояла у пианино в ожидании учителя, как клавиши инструмента вдруг издали сдавленный грустный звук и кто-то невидимый взял несколько аккордов, сыграв начало разучиваемой ею мелодии. Учитель, как и весь класс, был ошарашен произошедшим, Кэтрин же повела себя, как ни в чём ни бывало, оставшись удивительно спокойной.

После этого началась настоящая травля. Сначала одноклассники задевали Кэтрин дурацкими выкриками и дразнилками, на что она не реагировала, надеясь, что от неё скоро отстанут, но в итоге ещё больше настроила против себя “альфа-лидеров” класса. Они закрывали её в туалете, пачкали мелом сумку, воровали обед, “случайно” толкали, прятали ради шутки её тетради и книги, лепили на спину бумажки с оскорблениями. Подростки – жестокие существа и, если выбирают себе жертву, то редко позволяют ей реабилитироваться.

Как-то раз, во время большой перемены, Кэтрин сидела, как обычно, одна за столом на школьном дворе и делала набросок существа, приснившегося ей накануне. Ей хотелось запечатлеть образ на бумаге, пока она не забыла его. В такие моменты она походила на одержимую, ничего не замечая вокруг и уйдя в себя.

Подкравшись к ней, один из обидчиков выхватил альбом и помчался с трофеем к своей компании. Пара ребят и несколько девчонок, беспощадно критикуя содержимое альбома, стали выдирать из него листы, рвать их и комкать, игнорируя просьбы Кэтрин вернуть хотя бы часть рисунков. Неподалёку от них стояла ещё одна компания – двое рослых парней и темноволосая девушка, сначала безучастно наблюдавшие за происходящим.

Кэтрин навсегда запомнила момент, когда Эшли Фаррелл, сорвавшись с места, подошла к парню, державшему альбом, резким движением выхватила его у него из рук и сквозь зубы процедила:

– Ну ты и мразь! Как и все вы. Такой сворой на одного? Гондоны!

Лицо парня скривилось от злобы, он сильно толкнул Эшли, но та не растерялась и с размаху пнула его в пах. Обидчик согнулся в три погибели, а его товарищи, собравшиеся наброситься толпой на Эшли, отступили, увидев, что к ней подошли молодые люди в кожаных куртках. Им можно было дать лет по двадцать пять. На школьном дворе их не должно было быть, но друзья Эшли плевали на запреты.

– Тебе помочь, Эшли? – вытащив руки из карманов куртки, с ленцой спросил один. На его правой кисти металлом блеснул кастет. Другой парень невозмутимо закурил, поглядывая куда-то в сторону. Все поняли, что он ожидает сигнала от Эшли, и, если получит, то его показное спокойствие тут же улетучится.

– Думаю, нет, – Эшли покосилась на притихшую компанию подростков. Те разошлись в разные стороны, только парень, которого пнула Эшли, что-то зло бросил ей вполголоса, и Кэтрин различила фразу “мерзкая шлюха со своими чёртовыми неформалами”.

Кэтрин с опаской взглянула на товарищей Эшли, но они, как ни в чем ни бывало, вернулись на место и продолжили прерванный разговор.

Эшли нагнулась и собрала разбросанные листы, сложила их в альбом и протянула Кэтрин:

– Держи. Жаль, что эти уроды всё изорвали.

– Спасибо, – тихо сказала Кэтрин. За неё сегодня впервые в жизни заступился кто-то помимо взрослых. Заступился совершенно чужой человек, просто так, без какой-то выгоды для себя.

– Я посмотрю?

Отказать своей заступнице Кэтрин было неудобно, и она позволила ей заглянуть в альбом.

– Круто! Ты любишь компьютерные игры? Я – да, обожаю всяких монстров. У тебя здорово получается, – с неподдельным восхищением заявила Эшли, решив, что та перерисовывает чудищ из компьютерной игры. – Меня зовут Эшли Фаррелл, а тебя?

– Кэтрин Элмерз.

– Приятно познакомиться. Ты готесса?

– Н-нет, я… – потупилась Кэтрин, не желая вдаваться в объяснения.

– Ну, всё равно из “наших”. Почему к тебе пристают те придурки? Ты что, не можешь дать им отпор? Я тебя научу.

Вот так Кэтрин и Эшли подружились и вскоре стали “не разлей вода”, не смотря на различия в характере и темпераменте. Спокойствием и рассудительностью Кэтрин дополняла импульсивный характер Эшли, играя роль “заземлителя”, отводящий в сторону молнии, что иногда метала её подруга, войдя в раж. Эшли же обладала ярко выраженной потребностью покровительствовать кому-то, и Кэтрин была для этого отличной кандидатурой.

Сама Кэтрин сначала отнеслась к Эшли с недоверием, слишком уж много о ней ходило нелестных слухов из-за её умения находить общий язык с кем угодно. Особенно тесно Эшли общалась с парнями-неформалами. В то время они буквально ходили за ней по пятам, подвозили в школу на мотоцикле, а по вечерам забирали на рок-тусовки. К удивлению Кэтрин, Эшли хорошо училась и была начитана. В ней словно уживались два человека – взрывная и буйная натура, склонная к кутежам и приключениям, а также вдумчивая, но ранимая девушка, которая скрывала чувства и сердце за бронёй, оставаясь в жизни воительницей, покровительствующей слабым. Эшли училась в параллельном классе, что не мешало ей приходить подруге на помощь, когда той было это нужно.

Насколько Кэтрин знала, отношения с родителями у Эшли были напряжёнными. Та ненавидела отца, который ушёл к любовнице, когда Эшли было шесть лет, и почти также ненавидела мать, слабую безвольную женщину, попавшую под влияние второго мужа и с годами пристрастившуюся к алкоголю. Первого мужа она не любила и вышла замуж “по залёту”, будучи беременной Эшли. Развод женщину не сильно опечалил. Она довольно скоро встретила нового “мужчину мечты” и вышла за него замуж. К сожалению, за внешним лоском скрывался негодяй, и она даже себе не признавалась в том, что совершила ошибку, связавшись с ним. От второго брака у неё родились дочери-двойняшки. Отчим Эшли обожал родных детей, всячески балуя их и обходя вниманием падчерицу. Он не обижал её, а был равнодушен, подчас относясь к ней, как к пустому месту.

Поняв, что в семье до неё никому нет дела, Эшли взбунтовалась, как многие подростки в её возрасте. Она увлеклась разными субкультурами, стала поздно возвращаться по вечерам, грубила матери и отчиму и иногда даже убегала из дома на несколько дней. Их воспитательные и нудные речи лишь озлобляли её. Слова, одни слова и никаких действий! С чувством выполненного долга, но всё же с явным безразличием, взрослые, прочитав ей очередную лекцию на тему поведения, возвращались к будничным делам – почти каждый день ссорились и орали друг на друга из-за всяких бытовых мелочей. В семье не было лада.

Мать Эшли, когда-то подающая большие надежды пианистка, не хотела потерять свою “великую любовь” и прогибалась под властного и жестокого мужа, который относился к ней с пренебрежением, но уходить, как отец Эшли, не собирался. Его всё устраивало, к тому же, дочек-двойняшек он любил и поэтому ни за что не лишился бы возможности видеть их каждый день.

Никто не пытался найти ключ к душе Эшли и откровенно поговорить, спросить, почему она бунтует, только ли из-за невнимания к ней? Тогда она объяснила бы, что чувствует себя одинокой, что она скучает по отцу, который завёл новую семью и совершенно не интересуется ею, и что она даже когда-то винила себя в том, что он бросил их.

В детстве Эшли думала, что отец ушёл, потому что она плохо себя вела, и никто её в этом не переубеждал. Мать часто ругала девочку за то, что она, будучи активным ребёнком, ни минуты не могла усидеть на месте. Повзрослев, Эшли поняла, что её вины здесь нет. Осталось лишь глубокое чувство обиды, которую нельзя простить, когда тебя покинули вот так без объяснений.

Когда Эшли исполнилось пятнадцать, отец позвонил ей и попытался объяснить, что не давал о себе знать из-за того, что он долгое время был в разъездах, связанных с работой, а потом занимался развитием бизнеса. Неловко упомянул о том, что ему несладко пришлось с её матерью и между ними никогда не было взаимной любви. Он не просил прощения у дочери, хотя его тон был виноватым и смущённым. Услышав фразу “я ждал, когда ты подрастёшь, чтобы ты могла меня понять”, Эшли разозлилась и высказала всё, что она о нём думает. Если бы он захотел, то нашёл бы время и желание связаться с ней раньше, а теперь, когда она стала взрослой и научилась жить без отца, он ей уже был ни к чему. Попросив ей больше никогда не звонить, Эшли бросила трубку.

На самом деле, она в тайне ждала, что отец разобьёт лёд в отношениях между ними и приложит усилие завоевать её доверие, но он сделал вид, что понял её просьбу слишком буквально и на самом деле больше ей не звонил.

Навсегда Эшли запомнила момент из своего далёкого детства в тот день, когда отец уходил. Его последний отеческий поцелуй, поцелуй взрослого, но безответственного и легкомысленного мужчины, нарушившего обещание когда-нибудь вернуться за ней, и так и не ставшего для неё ни настоящим отцом, ни покровителем.

Эшли страдала от напряжённой домашней атмосферы, ей было стыдно привести домой друзей и подруг, а потом всё только ухудшилось. Наступил период, когда её сверстницы влюблялись и встречались с мальчиками. Эшли не хотела в кого-то влюбляться. Как можно привести своего парня домой, чтобы он увидел этот бедлам и беспорядок: грубого неотёсанного отчима, постоянно сидящего по вечерам у телевизора и пьющего пиво; нервную, издёрганную, а подчас пьяную вдребезги мать?! Будучи перфекционистом, Эшли сильно угнетало такое положение дел.

Как ни странно, когда её сёстрам-двойняшкам исполнилось шестнадцать лет и они намекнули отцу, что собираются познакомить его и мать со своими парнями, тот словно очнулся ото сна. Он заставил жену взять себя в руки и привести в порядок дом, да и сам лицом в грязь не ударил – по вечерам уже не засиживался перед телевизором с банкой пива в руках, а серьёзно занялся работой и обустройством дома. В семье воцарился мир и покой. Радушно были приняты ухажёры младших сестёр Эшли, на которых семья девушек произвела приятное впечатление.

Сама же Эшли поразилась такому контрасту, но её уже не касалось то, что происходило в родном доме. Когда ей исполнился двадцать один год, она переехала к бабушке, жившей в одиночестве и за которой требовался уход. Оставшись спустя какое-то время одна, Эшли воспрянула духом, предприняв попытку построить отношения с парнем, которого любила со времён студенчества. Но эта история окончилась печально.

С Лией Кэтрин познакомилась позже. Впервые она увидела её на кладбище, когда пришла на могилу к родителям. В ту пору Кэтрин было лет двадцать, а Лии пятнадцать.

Лия в чёрном длинном платье сидела на надгробии старой запущенной могилы, слегка покачиваясь из стороны в сторону и устремив взгляд как будто внутрь себя, и словно к чему-то прислушивалась.

– Эй, ты в порядке? – с беспокойством спросила Кэтрин, решив, что девушке плохо, но та медленно перевела на неё взгляд ярко подведённых подводкой глаз и ответила:

– Всё хорошо.

– Ну ладно, – Кэтрин хотела уйти, но она спрыгнула на землю, подошла к ней и спросила:

– Как думаешь, слышат ли тебя мёртвые?

– Не знаю, но вряд ли мёртвым понравилось бы, что ты сидишь на их надгробии. Ты что… слышишь голоса? – насторожилась Кэтрин.

– Да, а может, мне просто кажется. Я считаю, что надгробия – это как телефон, канал связи, по которому можно общаться с душами, но не до всех получается дозвониться. Абонент на том конце провода часто уже снова среди нас в новой телесной оболочке. Связаться возможно лишь с теми, кто ещё находится на пункте распределения в ожидании, когда до него дойдёт очередь и вынесут приговор, куда ему отправляться дальше.

– Интересная теория. А как же призраки, бродящие по кладбищу в ночной час?

– Неприкаянные души, их что-то держит на земле – сильное нереализованное желание, например, месть, любовь, невыполненные обещания, чьё-то проклятье, но таких душ не так уж и много. Вот ты сюда к кому пришла? – полюбопытствовала девушка.