Тамара подлетает ко мне и хватает за запястье, но рука выскальзывает из ее мокрой ладони.
В полном отчаянии кричу:
– Но это же рискованно, Тома! Они убьют нас! Комендант нас убьет!
– Жить здесь лучше, да? Так. Ты, однако, выбирай. Либо идешь со мной прямо сейчас, либо я пойду одна.
Я с шумом вздыхаю.
Сжимаю губы и уверенно выхожу из гаража. Тамара улыбается и догоняет меня, а потом и вовсе перегоняет. Кричит из-за плеча, мол, быстрее, а то заметят…
А то заметят…
А мир вокруг кружится. Сухая трава немного колет босые пятки. Они не смогут нас догнать… Даже если увидят – догнать не смогут.
Если только не достанут пистолет…
Резко останавливаюсь.
Тамара уже перегнала меня метров на десять. С каждой секундой ее фигура уменьшается, сливается с желтым горизонтом…
– Я не смогу, Том, – одними губами шепчу я и сжимаю подол юбки. – Я не хочу умирать… Том, постой!
Но она меня, конечно, не слышит.
Она уже далеко.
А я пячусь назад. Снова оказываюсь в гараже. Закрываю двери и выползаю. В штаб.
Опираюсь затылком в стену. Даже в голове раздается сумасшедший пульс. Даже в глазах темнеет из-за него. И щиплет. Из-за пота и, наверное, слез…
Я ведь все еще вижу ее убегающую фигуру…
Но что-то упрямо тянуло меня назад. Словно какая-то невидимая стена воздвиглась вдруг передо мной и не давала сделать и шага.
Но это так глупо и трусливо! Так, насколько глупо и трусливо вообще может поступить человек в такой ситуации!
Сползаю по стене на землю. Вонзаю отросшие ногти под кожу коленей и взвываю. Вою, вою от собственной трусости и разочарования. Я могла бы бежать сейчас по полю с Тамарой, но…
– Эй, ты! Ты почему сидейт, когда тебя ждайт фажный дело?
Вдавливаю лицо в руки. Трясусь от гнева, в мясо раскусываю губы и впиваюсь пальцами на ногах в землю.
– Русиш! Ты быйт глухой?!
Медленно поднимаю на Вернера глаза. Сглатываю слезы.
Он хмурится.
Подходит к гаражу и толкает дверь.
Вскакиваю, хватаю его за край кителя и визжу:
– Стойте! Не надо, Вернер, остановитесь! Верн…
Он резко разворачивается. Стегает меня по руке концом плети.
Ладонь мгновенно немеет. Кожа покрывается водянистыми волдырями. Я падаю на колени и в отчаянии дергаю себя за волосы. Хоть бы Тамара успела сбежать… Хоть бы ее не поймали… Ведь если ее поймают – ее поймают из-за меня, а я себе этого никогда не прощу… Она должна быть уже далеко, ведь прошло…
А на земле лежит оса.
Свернутая в кольцо. С первого взгляда мертвая. И со второго – мертвая. С третьего пошевелит ниточками-лапками, с четвертого – дернет жалом…
Она лежит прямо около двери в гараж. Тонет в мусоре. Наверное, пыталась когда-то вскарабкаться на прилипший к земле леденец, а сейчас сдалась. Не потому, что у нее нет сил, и не потому, что она больна или ранена.
А потому что она нашла смысл своего существования.
Она нашла леденец. И сейчас, вдоволь насытившись, она просто умирала. И большего ей и не нужно…
– А ты знайт, что бывайт за побег?!
Как красиво горячий ветер вздымает обрывки опавших листьев. Они кружатся, словно приглашают меня к себе в танец, зовут, манят… Они тоже хотят сбежать отсюда – и тоже не могут. Слишком слабы. Наверное, в этом и выход. Наверное, нам всем помогает умение видеть красоту в природе. Я должна была улететь с ними. Но у меня слиплись крылья от сахарной конфеты.
Обжигающий ветер забирается под юбку. Босые ноги тонут в холодной земле, а мы стоим перед Вернером, который одной рукой держит за волосы Тамару, а другой размахивает перед нами хлыстом.
Вернер никогда никого не убивает. Никогда и никого. Нет, он не убьет, а лишь изувечит кнутом, который кажется уже продолжением его руки. Он просто боится, но не лишить человека жизни, а сделать это вопреки комендантскому слову.
Я твердо знаю, что Тамара выживет.
Правда, на остальное смотреть не хочу.
Оса не виновата, что не вернулась в гнездо. У осы просто слиплись в сахаре крылья, и она не смогла взлететь. Она умерла, но кому какое до этого дело?
Я не слушаю Вернера.
Я лишь смотрю, как красиво он вписывается в пейзаж.
Как обволакивают его ослепительные зеркала листьев. Желтые бабочки… они ведь его любят. Кружатся вокруг него и хотят одарить коротким поцелуем, а после – поднять и завлечь за собой в танец… Каждый мечтает с ним вальсировать, в эстетичном соперничестве они жаждут завладеть его вниманием, в плавном вальсе играются, смывая пыль с очерствевшего сердца штаба. Их преимущество – золотое чрево, и они рассыпают солнечное сияние на тысячи крохотных капелек света…
Вот только для Вернера это просто сентябрьские листья.
– Я не буду бийт этот грязный жифотный. Ви сделайт это сами. Ви сделайт это за меня. Тогда ви понимайт, что попытка побег не играйт с фами добрый шутка.
Вы сделаете это сами.
Вы сделаете это за меня.
Тогда вы поймете, что попытка побега не сыграет с вами добрую шутку.