Вампитеры, фома и гранфаллоны

ЛИТТЛ: Нет.

СИЛЬВИЯ: У меня ведь все в порядке. Вы же знаете, в каких я умелых руках.

ЛИТТЛ: О, да!

СИЛЬВИЯ: В общем, другой врач мне не нужен.

ЛИТТЛ: Вы совершенно правы.

Пауза.

СИЛЬВИЯ: Хотя мне очень хотелось бы поговорить с кем-нибудь о смерти. Вы ведь часто с ней встречаетесь, полагаю?

ЛИТТЛ: Иногда.

СИЛЬВИЯ: И для тех, кто умирает, – это ведь благо?

ЛИТТЛ: Я слышал, так говорят.

СИЛЬВИЯ: А сами вы так говорите?

ЛИТТЛ: Врач не должен это обсуждать. Это непрофессионально, миссис Лавджой.

СИЛЬВИЯ: Почему же другие люди считают, что смерть есть благо?

ЛИТТЛ: Иногда пациент испытывает боль, его нельзя вылечить ни за какие деньги. А бывает, пациент превращается в овощ, и разум ему уже не вернуть.

СИЛЬВИЯ: Ни за какие деньги?

ЛИТТЛ: Насколько мне известно, сейчас есть возможность использовать искусственное сознание. Можно его выпросить, занять, а то и украсть. Если бы я спросил об этом у доктора Франкенштейна, он, наверное, рассказал бы мне.

Пауза.

СИЛЬВИЯ: Искусственное сознание – реальность.

ЛИТТЛ: Это он вам сказал?

СИЛЬВИЯ: Вчера я спросила у доктора Франкенштейна, что произойдет, если мой мозг начнет сдавать. Он был откровенен. Сказал, что мне не следует забивать этой проблемой свою маленькую хорошенькую головку. «Мы перейдем этот мост, когда настанет время». Так и сказал. (Пауза.) О господи! Сколько же мостов я перешла!

СЛЕДУЮЩАЯ СЦЕНА

Комната с искусственными органами – та же самая. СВИФТ у консоли. Входят ФРАНКЕНШТЕЙН и ЛИТТЛ.

ФРАНКЕНШТЕЙН: Ну вот, вы совершили грандиозную экскурсию, и теперь мы вернулись к ее началу.

ЛИТТЛ: И я по-прежнему говорю то, что говорил в начале: «О господи! О господи!»

ФРАНКЕНШТЕЙН: Трудновато будет вернуться к аспиринам и слабительным после того, что вы здесь увидели, верно?

ЛИТТЛ: Да. (После паузы.) Какая из вещей здесь самая дешевая?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Та, что проще всего. Вот этот чертов насос. Он заменяет сердце.

ЛИТТЛ: Сколько он стоит?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Шестьдесят тысяч долларов. Есть дешевле, есть дороже. Дешевые – мусор, дорогие – как бриллианты.

ЛИТТЛ: А сколько их продается в год?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Шестьсот штук, плюс-минус несколько.

ЛИТТЛ: Плюс одна – одна жизнь. Минус одна – одна смерть.

ФРАНКЕНШТЕЙН: Это в случае, если проблема с сердцем. Вам повезло, если у вас такая недорогая проблема. (СВИФТУ) Послушайте, Том, усыпите нашу пациентку, чтобы доктор Литтл увидел, как у нас заканчивается день.

СВИФТ: Но у нас еще есть двадцать минут.

ФРАНКЕНШТЕЙН: Да какая разница! Поспит лишние двадцать минут – завтра будет чувствовать себя на миллион долларов, если не полетит еще один транзистор.

ЛИТТЛ: Так почему бы вам не направить на нее телевизионную камеру и не смотреть на то, что с ней происходит, на экране?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Она не хочет.

ЛИТТЛ: Ей предоставляют только то, что хочет она сама?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Так она решила. А какого черта мы должны смотреть на ее лицо? Достаточно снять параметры с приборов, и мы узнаем о ней больше, чем знает она сама. (СВИФТУ) Усыпите ее, Том.

СВИФТ: Это похоже на то, как вы останавливаете машину или выключаете горелку.

ЛИТТЛ: Неужели?

ФРАНКЕНШТЕЙН: У Тома тоже две степени – медицина и технические науки.

ЛИТТЛ: Вы устаете к концу дня, Том?

СВИФТ: Это приятная усталость – словно ты управлял большим реактивным самолетом, который летел из Нью-Йорка в Гонолулу. (Берется за рычаг.) А теперь у миссис Лавджой будет приятная мягкая посадка. (Медленно поворачивает рычаг, и механизмы замедляют работу.) Вот так.

ФРАНКЕНШТЕЙН: Чудесно.

ЛИТТЛ: Она спит?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Как дитя.

СВИФТ: Все, что нам остается сделать, дождаться сменщика.

ЛИТТЛ: Никто не приносил ей чего-нибудь, с помощью чего она могла бы покончить с собой?

ФРАНКЕНШТЕЙН: Нет. Да даже если бы и принес, беспокоиться не о чем. Руки сконструированы так, что ей ни за что не удастся направить на себя пистолет или поднести яд к губам – как бы ни старалась. Это придумал Том. Он – гений!