Новогодняя аллергия

Нюта произносит имя мужа так, что в голове проносится картинка – Мирон сейчас встанет и ложка за ложкой начнет кормить меня, как маленькую. Но он начинает смеяться, подходит к холодильнику и достает из него то, от чего у меня пропадает всякое желание пререкаться и спорить. Огромный мандарин!!!

– Получишь после того, как поешь! – говорит Нюта и рядом с моей тарелкой появляется упаковка «Супрастина» и стакан с соком. – Ольку накормить проще чем тебя.

Девочка угукает, не поднимая головы от своей тарелочки, и орудует вилкой с такой скоростью, словно только что вернулась с голодного острова. Правда всего одна вещь – шоколадка рядом с детской кружечкой – разрушает Нютино утверждение. Мне смешно от того, что она так подло манипулирует моей слабостью, но Мирошка нарочито медленно начинает чистить мандарин от кожуры, воздух наполняется горьковато-сладким ароматом и я хватаюсь за свою вилку, тайно ненавидя этих засранцев.

Съесть всю порцию у меня все равно не получается, и, хотя Нюта умудряется впихнуть в меня еще две вилочки – за Бублика и за Олечку, – я отодвигаю тарелку и отваливаюсь на спинку стула, всерьез опасаясь, что живот вот-вот лопнет.

– Умница. – говорит подруга, убирает тарелку и ставит передо мной блюдце с мандарином, распатроненым на дольки.

Я отдуваюсь несколько минут, прислушиваясь к своему желудку. Кажется, что всего от одной дольки мне окончательно поплохеет, но пальцы сами тянутся к блюдцу – мандаринка слишком завораживающе пахнет и оставить ее нетронутой – преступление. Нюта с Мирошей улыбаются, когда я начинаю тихо на них ругаться, уплетая долька за долькой. Даже Оля замирает и наблюдает за мной. На мордашке, испачканной шоколадом, застыл немой вопрос – чего это тетя Катарина жалуется, если ей тоже досталась вкуснятина?

– Вы два садиста! – тихо выдаю я, проглотив две таблетки, – Мне теперь не встать, пока все не переварится.

– Не стони. – Нюта хохочет, – Хоть здесь поешь нормально, а то кроме салатовых листочков и супа из воздуха в твоем меню ничего нет.

– Все равно это слишком жестоко! – ною я, поглаживая ощутимо округлившийся живот.

– Поплачь еще. Олька больше твоего умяла и не ноет.

– Да. – кивает девчушка, размазывая салфеткой по щекам шоколадные разводы.

– Могла бы за меня заступиться! – притворно стону я, – Тогда бы я тебе открыла секретик.

– Какой? – тут же меняется в лице Олечка.

– А вот теперь не скажу!

– Так не честно! – девчушка обиженно куксит носик, – Я же не знала пло секлет!

– Ладно… Еще не хватало, чтобы ты на меня дулась. – говорю я, и заговорщицки добавляю, – Я там под елкой видела кое-что…

Оле дважды повторять не приходится. Я слышу топот ее ножек, тихое позвякивание шариков на елке – девочка явно нырнула под нее с головой – и через пару секунд счастливое: « Ула!!!!». Трещит разрываемая бумага, мы прислушиваемся к тишине, а потом Олька блаженно вздыхает: « Класотка!!!». Она возвращается на кухню и мне кажется, что девчушка светится ярче солнца. Столько счастья и радости в ее глазах от куклы, прижатой к груди, что я ловлю себя на мысли – когда-нибудь у меня тоже родится такое Солнышко.

– Мама, а можно я возьму ее с собой, когда мы пойдем гулять с Бублей? – спрашивает она, – Я буду аккулатно. Плавда-плавда!

– Конечно можно. – кивает Нюта, – Иди уже одевайся.

И когда Оля уносится в свою комнату смотрит на меня с какой-то укоризной и чем-то еще, что я не могу понять.

– Балуешь. Она же дорогая. – говорит она.

– Могу и побаловать немного. – отвечаю я, – Хотя бы ее.

Нюта открывает рот, но тут же осекается и произносит явно не то, что хотела сказать:

– А ты чего ждешь? Шуруй под елку! Или думаешь, что про тебя никто не помнит?

Я не люблю Новый год, но иду в комнату и под хитрые взгляды Мироши и Нюты лезу под елку. Подарок с бирочкой, на которой выведено мое имя, специально спрятан так, чтобы я его нашла не сразу. Коробка, завернутая в серебристую с белыми звездочками бумагу, зарыта в «снег» и сверху прикрыта хвостами мишуры. Я ползаю на коленях вокруг елки, как маленькая девочка, трижды пропускаю этот тайник, а Нюта тихонько хихикает в кулачок.

– Ищи, ищи лучше. – советует она и я захожу на четвертый круг, тщательно перерывая «сугроб».

Я реву и прижимаю к груди свой подарок, как Олька несколько минут назад. Сижу на полу среди обрывков упаковочной бумаги, подогнув ноги, и вою от счастья.

– Нюта-а-а-а… Ты золото… – хлюпая носом, выдыхаю я, прижимая книгу Потапова с автографом, в котором он написал: «Катарине, с наилучшими пожеланиями от автора». И постскриптум: « Пусть эта история станет жалким подобием Вашей любви».

Дэн

В какой-то момент я начинаю хохотать в голос. И мой смех, разносящийся по кабинету, добавил бы седых волос тому, кто его услышал. Я представляю себя пауком, раскинувшим свою паутину в ожидании всего нескольких минут. Кума, Кума, ты даже не представляешь, как я понимаю тебя. Вот только план, который ты вынашивал восемь месяцев, не стоит рядом с тем представлением, что я приготовил для себя. Я здесь и режиссер, и единственный зритель, способный оценить всю картину целиком. За семь дней, никто из актеров не узнал, что за роль ему уготовлена. Даже Эльвире выданы такие крохотные поручения, что из них ничего не ясно. Для нее все отправленные письма настолько привычны и обыденны – время, текст – можно сделать лишь один вывод – Зверь хочет обсудить планы на год с каждым из начальников отделов лично. Я знаю, что все меня так называют. И это только добавляет веселья.

– Вы хотите увидеть настоящего Зверя? Я вам его покажу! – хохочу я.

Каждому, абсолютно каждому, я приготовил подарок, который он не забудет. Лично от Зверя. На долгую память!

Может быть только этой пигалице достанется чуть меньше, но ей так не покажется. Если уж одно мое появление загоняет ее в такой панический ужас, то сегодняшнее станет самым кошмарным воспоминанием в жизни. Чтобы в следующий раз думала стоит ли совать свой нос в чужие дела. А я буду упиваться этим ужасом! Спасибо, Кума! Всего за один день ты научил меня очень многому! Жаль, учитель не сможет насладиться триумфом своего ученика. Галочка, будь она неладна. Медсестричка чертова. Даже интересно до чего вы там доболтались, что Кума стал меняться? Какими колесами нужно было накормить этого мартовского котяру, чтобы он семь дней носился за одной и той же юбкой? Ничего, наиграется и выкинет, оставив после себя иллюзию разрушенной сказки, которые так любит эта пигалица Луковая. Страшно сказать, но я нашел ту книгу, которую она читала… Каждая страница получше любой комедии. Розовые сопли, не имеющие ничего общего с реальной жизнью. Только под наркотой можно выдумать, как успешный и богатый бегает за девочкой из ниоткуда и стелется перед ней, превращаясь в тряпку! Никогда! Никогда такого не было и не будет! Ты либо берешь, то, что хочешь, либо пускаешь слюни на то, что тебе никогда не будет принадлежать! Других вариантов в реальном мире быть не может!

– Даниил Владимирович, Алеутов и Синявин ждут, когда вы их вызовете. – сообщает селектор голосом Эльвиры.

– Луковая пришла? – спрашиваю я.

– Еще нет, но вы назначили ей на десять тридцать.

Я смотрю на часы и жду. Пусть помаринуются. У меня есть дела поважнее. Еще раз просмотреть три папки с личными делами, сложить самолетик и секунду подумать перед тем как отправить его в полет в сторону урны, стоящей в дальнем углу кабинета. Бумажный самолет летит, забирая вправо, совершает какой-то невообразимый пируэт, меняет траекторию и опускается ровно в центр корзины.

– Пусть так и будет. – произношу я и нажимаю кнопку на селекторе, – Эльвира, Алеутова и Синявна ко мне. Луковую запустишь ровно в десять тридцать. И ни минутой раньше.

– Хорошо, Даниил Владимирович. Чай или кофе?

– Кофе. Черный. – отвечаю я. Откидываюсь на кресло и добавляю, – Черный, как моя душа.

Два идиота всерьез считают, что планы на год – единственное, зачем их позвали. Я слушаю их вполуха, поглядываю на часы, делая вид, что у меня мало времени. Поверьте, у меня его предостаточно!

– Что по контракту с Аркадьевым? – спрашиваю, перебираю бумаги по этой сделке, будто она меня действительно интересует.

Делаю пометки на полях, а сам жду, когда большая стрелка на часах оповестит о появлении главного действующего лица в этой пьесе. Алеутов принимает мою улыбку за одобрение и начинает распыляться, рисует такую радужную картинку и обещает прибыль от сделки чуть большую, чем ожидалось. Хоть где-то скачки курса играют мне на руку, но сейчас я улыбаюсь совсем не поэтому.

«И вот настало твое время, пигалица!»

Она протискивается в кабинет. Белая, как лист бумаги. Стоит в уголке и боится поднять глаза.

– Садись! – рявкаю я. Она вздрагивает и опускается на самый край стула под непонимающие взгляды Алеутова и Синявина. – Досчитывай!

Толкаю папку, до сих пор лежавшую в ожидании своего часа, и следом калькулятор. Луковая сжимается, стоит ей только увидеть, что именно ей нужно досчитать.

– У тебя десять минут! – произношу я, ускоряя амплитуду и без того трясущимся пальцам. Смотрю на помощника и спокойно спрашиваю, – Когда юристы проверят документы?

Алеутов лезет в свой ежедневник, что-то говорит, абсолютно игнорируя Луковую. Ему не интересны причины зачем Зверь вызвал эту серую мышь. Действительно, очень похожа. Все тот же серый свитер, что и при первой встрече. Будто у нее нет никаких других вещей. Она вообще из него не вылезает что-ли? Я снова возвращаюсь к бумагам, лежащим передо мной. Десять минут, отведенные пигалице на расчеты, чем-то нужно занять, и я начинаю цепляться к пунктам со сроками, уточняю то, что и так написано, посматривая время от времени на скукожившуюся фигурку за столом. И как только она откладывает ручку, поднимаюсь и иду к ней. Смотрю, что у нее получилось. Ровно то, что насчитал я. Копейка в копейку. Вряд ли Луковая увидела мою улыбку, но от голоса, который она услышала, сперва застыла, а потом стала трястись, как припадочная.

– Значит, именно в такую сумму вы оценили жизни людей? – спрашиваю я, перебивая.