Новогодняя аллергия

Последний раунд. Я едва успеваю уворачиваться от ударов правой, стараясь прорваться поближе к Лайму, навалиться на нее и хотя бы немного потянуть время. Левая рука меня не слушается, я не могу даже приподнять ее и по глазам соперницы отчетливо вижу, что она поставила себе цель свалить меня любой ценой. Почти все ее удары идут в неприкрытую часть головы и мне приходится шагать им на встречу, ломая траекторию, принимая на правую, защищенную. Перед глазами давно прыгают звездочки, ноги готовы подкоситься в любой момент, но сзади орет Кума, отсчитывающий последние секунды, и это помогает.

– Пять…

Лайм делает замах правой.

– Четыре…

Я шагаю влево, немного смещая правую руку, чтобы принять ее кулак.

– Три…

Она резко переносит вес на другую сторону.

– Два…

Ее левая рука стрелой рвется к моей голове.

– Один!!!

Башка взрывается одновременно с ударом гонга. Лайм все же поймала меня, вложив в последний удар всю ненависть, всю свою агрессию. Меня клонит к земле, я мотаю головой, пытаясь избавиться от звона в ушах…

– СТОЙ!!! СТОЙ!!! ДЭН СУКА!!! СТОЙ!!! БУДЬ МУЖИКОМ ДО КОНЦА!!! – орет Кума, но я его едва слышу.

Каким-то чудом я ловлю равновесие и стою, шатаясь из стороны в сторону. Мою руку берет рефери и по реву толпы угадываю, что он только что поднял вверх руку Лайма. Мне плевать. Хочется только одного – чтобы все это побыстрее закончилось. Перед лицом возникает блестящее пятно, и я несколько раз моргаю, пробуя сфокусироваться на нем. В нос ударяет противный запах, голова дергается назад, подальше от этой вони. Моргаю в очередной раз и вижу, что Лайм стоит передо мной, сжимая комок ваты.

– Полегчало? – спрашивает она.

– Спасибо… – киваю ей в ответ.

– Хорошо держался.

Лайм хлопает меня по плечу, и оно моментально взрывается от боли.

– Держись, Дэн. Сейчас мы тебя подлечим. Молоток!

Кума подхватывает меня и тащит сперва в раздевалку, а потом в лимузин. Я практически не переставляю ноги, чувствую только как в спину упирается спинка сиденья и проваливаюсь в темноту.

Кума о чем-то весело болтает. Ему отвечает воркующий голосок, а я сдавленно хриплю, когда в руку впивается игла.

– Лежи спокойно, Дэн. Сейчас полегчает.

– Время… – шепчу я, – Сколько сейчас?

– Без пяти шесть. – отвечает Кума.

– Беги… Беги, Кума…

Я медленно поворачиваюсь и открываю глаза. Молоденькая медсестра испуганно смотрит на меня и пятится к дверям. Единственное правильное решение, когда я начинаю говорить таким тоном.

– Ты нас оставь ненадолго. Хорошо? Я тебе позвоню. – Кума провожает девушку до дверей, закрывает их изнутри и пододвигает поближе к койке, на которой я лежу, столик. – Красивая.

– Лучше беги.

– Потом. Как-нибудь потом побегаем, Дэн. – он поднимает свой мешок, развязывает его и переворачивает над столиком.

На блестящую стальную поверхность валятся стопки денег, мандарины, снова деньги. Кума распихивает это все в разные стороны и что-то ищет.

– Блядь!

Он снова перебирает мандариново-денежный завал, матерится, выворачивает мешок наизнанку и со злостью пинает столик.

– Что не так? – спрашиваю его, – Забыл взять лист, чтобы написать завещание?

– Коробочка! Дэн, тут была коробочка!

– Была.

– Где она? – Кума подходит к койке, – Дэн, где эта коробочка?

– Я ее отдал девчонке.

– Какой еще девчонке?

– Той. У лифта.

– Дэн, ты мудак! – Кума сокрушенно опускается на стул, – Вот ты мудак!

– А что с ней не так? – спрашиваю я.

– Это была вишенка. А теперь… Блядь!

– Давай поподробнее.

– А смысл?

– Очистить совесть.

Кума рассказывает долго. И как планировал, и зачем все это было, и что было в коробочке. Мне смешно. Двадцать четыре часа ада для меня ради одной коробочки, а я ее отдал первой встречной. Медсестричка ещё дважды меняет стекляшки с какой-то жижей в капельнице и тут же убегает, опасливо косясь на меня и постреливая глазками Куме. Долбаный ловелас уже и здесь отметился.

– Ничего такая. – одобрительно говорю я, когда жертва Куминого обаяния снова исчезает за дверью.

– Галочка. – Кума улыбается.

– И что теперь?

– По домам. Если ты еще не передумал меня убивать.

– Живи.