Дубликат. Побег из клетки обмана

Что до меня, я наблюдала за этой картиной не в силах вставить ни слова. Когда мне стало нечем дышать, я поняла, что давлюсь безмолвными слезами.

Я верила в то, у меня будет время. Год, два, пять, десять, неважно, но оно будет. Возможно, даже у меня появятся чувства к одному из кандидатов. Со временем все меняется. Если же этого не произойдет, я последую примеру тети и оттяну время до тридцати. А что теперь? Что? Отец одним предложением похоронил мои надежды. А мама… Она же должна стоять за меня. Должна, но не стала.

– Не-е-е-е-т… – я закричала, сгибаясь пополам. Кричала, пока не закончился воздух в легких.

Казалось, что сейчас разлетится вся фарфоровая посуда. Я кричала от безысходности, от боли которую причинили мне самые дорогие люди, кричала, но никто из них так и не произнес ни слова. Не подошел, не обнял, не сказал, что все это злая шутка или розыгрыш.

Я отдышалась, выпрямилась, разгладила платье вдоль линии бедер, повернулась к столу и села. Не хочу думать ни о чем. Не сейчас. Странно, но голова вдруг стала легкой. Кричать больше не хотелось, как впрочем, и есть.

Лис тихонько хихикнула, потом чуть громче засмеялась, а через минуту ее звонкий, неистовый смех наполнил столовую.

– Вы сумасшедшие, вы су-ма-сшед-ши-е! Я сомневалась в умственных способностях Роса, порой задавалась вопросом, почему ты за него вышла, Сиция, он же дебил, а твой список был вполне приличным! Но постепенно пришло понимание. Тебе нужна власть. Тебе нравится управлять, и принимать значимые для общины решения. В моих глазах ты такая же умалишенная, как и твой муж. Вы оба испытываете только одну безграничную любовь, к власти. Иначе твой взгляд выражал бы не обиду, а непонимание и стремление найти выход.

– Это было необходимо! – заверил отец скорее себя, чем нас.

Мама же продолжала молчать. Что говорило о правильных выводах Лис.

– Варты теряют влияние. Я должен был вернуть нашей фамилии статус жестких, законопослушных, уверенных и непоколебимых основателей. Вернуть сестра, потому, что именно ты начала тянуть нас всех на дно, когда воспротивилась своему запечатлению, хотя должна была благодарить небеса, за то, что через шесть долгих лет система выявила кандидата. Единственного. А что сделала ты? – его голос сорвался на гневный крик, – ты отказала Тому Фестону, а Фестоны, дорогуша, являются основателями, одними из четырех. Это плевок в лицо общины. Законы Зовра нужно соблюдать всем, включая нас!

– Ах так это было необходимо?! Странно, ведь я не нарушала закон! В этом же Своде написано «до тридцати». Мне нет тридцати, и еще есть время.

– Его уже практически нет, Лис. Ты десять лет отказывала Томасу. Люди возмущены, они считают, что основатели возомнили себя особенными. Свод Законов ни чем не отделяет нас от остальных.

– Я прочитала его от корки до корки! Нужно было внимательнее писать эту книжку с правилами шестьдесят восемь лет назад, а не отыгрываться на своем ребенке сейчас, заметив ошибку допущенную праотцами! У меня впереди восемь месяцев, а у Теллы получается, нет ни времени, ни выбора вообще, и все благодаря тебе, – тетя тоже перешла на крик.

– У тебя его тоже нет, дура! Ты десять лет ждала очереди?! – вступилась за сына бабушка. – У тебя дорогая уже появились подражатели! Две девушки и молодой человек отказались от выбора из списка. Девушки с восторгом, у них такая же решимость «как у Лис Варт», а молодой человек с вызовом, потому, что он ничем не хуже дочери основателя. Хорошо если им вправят мозги родители, и они хотя бы начнут рассматривать кандидатов, а если нет?! Волна негодования и новых отказников разрушит наше общество! Закон требовалось доработать, и это спровоцировала ты!

Я все еще смотрела сквозь родителей, еле дыша и, кажется не моргая. Скупая слеза тихо сползла по щеке, оставляя маленькую соленую дорожку, которая, высыхая, тут же стягивала кожу.

Уже через пару часов я узнаю, кому будет принадлежать моя жизнь. Может молодому электромеханику, чья мастерская находится через два дома, за углом. Я так и не запомнила его имя. Лис говорила, что ему восемнадцать и его список все еще пуст. Он мне нравится, добр и хорош собой.

А что если это будет кто-то из шайки Томаса? Нет. Нельзя допускать подобных мыслей. Среди его окружения нет ни одного адекватного парня. К тому же половина уже запечатлена, а кто-то обручен.

Не знаю, сколько времени мы просидели в полной тишине. Никто из нас не решался ее нарушить.

Я дрожащими руками отодвинула так и не тронутый завтрак.

– Что ж, – мой голос дрожал, как и все мое тело. Я с трудом узнавала свой щебет, кажется, сорвала голос, – думаю нам пора. Нет смысла тянуть время, если все уже решено.

– Телла…

– Не стоит отец. Сегодня было уже слишком много сказано, а день только начался. Спасибо, за поздравления, подарок…

Я слегка склонила голову, выдавила улыбку и вышла из-за стола.

Поднялась к себе и разделила слезы и свое несчастье с подушкой.

Я выплачу их здесь и сейчас. Пусть это будут последние слезы. Нельзя, чтобы кто-то увидел во мне трусливую, жалкую и затравленную девочку.

Я забуду, что мечтала о свободе, пусть и не долгой, о любви, хотя о ней следовало даже не мечтать. Если мои родители не питают ее ко мне, то, чего можно ждать от человека, которого как и меня огорошат новостью о внезапном изменении в законах.

Нельзя показывать слабость, кем бы ни был человек, с которым я запечатлюсь.

Помню, как Лис кричала папе, что Мирт избивает Йорин.

– Она виновата сама. Супруга должна быть поддержкой и опорой, а Йорин вечно мямлит себе под нос. Удивлен, что лаборатория выкинула именно ее имя в единственные кандидаты Фестону. Ему нужна сильная женщина, а не эта тряпка.

Тогда я и поняла страх тети. Яблоко от яблони как говорится. Тем не менее, теперь я сделала из этого вывод, нельзя быть мямлей и тряпкой – раздавят.

Смахнула слезы, подошла к зеркалу и поняла, что следует умыться. Не стоит спускаться в таком виде. Никаких слез, никаких эмоций.

Умылась, причесала свои непослушные каштановые пряди, которые неаккуратно торчали в хвосте, и попыталась улыбнуться. Попытка не увенчалась успехом, мой рваный оскал прервали внезапно выступившие слезы. Так не пойдет. Открыла окно, позволила ветру вновь растрепать волосы, постаяла минут пять у открытых ставней. Хорошо, так значительно лучше. Прохладный весенний воздух быстро привел меня в чувства. Я вновь умылась и решила больше не улыбаться. Никогда.

***

До лаборатории мы ехали молча. Мне нужно было успокоиться.

Я закрыла глаза и включила воображение – так было проще спрятаться от реальности (сколько себя помню, всегда так делала, когда меня что-то огорчало), и представила, что смотрю на чужую жизнь, на представление в театре, или читаю очень захватывающую книгу. Так проще и легче. Герои театра и книг – всегда сильные духом и ни что не может их сломить.

А мой герой, герой ли вообще?

Электромобиль полз по каменной дороге бесшумно. Отец сегодня ехал медленнее обычного, видимо пытался дать мне время на осознание и смирение. Первое пришло ко мне еще дома, в столовой, когда я поняла, что все уже решено и мои слезы ничего не изменят. А вот второе я никогда не приму. Даже если вселенная сжалиться надо мной, и мне повезет с кандидатом, все равно не смирюсь с предательством самых дорогих и близких людей.

Когда я открыла глаза, мы уже свернули на раскатанную подъездную дорожку лаборатории «Чистая кровь». Здание большое, светлое в один этаж. Оно настолько длинное, что занимает почти половину улицы. Кто-то из одноклассников говорил, что восточные ворота находится прямо в здании лаборатории. Возможно.

Я была здесь всего раз, с Лис. Она забирала меня из школы, и мы решили зайти по пути в лабораторию, что бы поинтересоваться ее списком. Это было пять лет назад.

Я сидела на скамейке у кабинета восемнадцать. Тети долго не было, я слышала, как она ругалась с молодым лаборантом, который сдержанно отвечал на все ее вопросы и колкости.

Устав слушать я решила прогуляться по коридору.

Меня тогда так поразило это огромное здание. Часть выделена на больничное крыло. Правда, ни пациентов, ни людей в белых халатах практически не было, только кабинеты с номерами, или палаты. Сейчас уже не важно. Не помню, как вернулась обратно. В какой-то момент я очнулась у того же кабинета, рядом стояла Лис, доктор Фестон и его сын. Грязный и злой, с неистово синими глазами полными обжигающей злобы, его пепельно белые волосы покрывала застывшая красноватая грязь или глина.

Тетя сжимала мое плечо небольшим белым лоскутом.

– Как это понимать, доктор Фестон? Телла ребенок!

– И ты должна за нее отвечать! Какого черта она носится по коридору без присмотра?!

Мирт был очень зол. И я невольно съежилась от его грубых замечаний.

– Что же она увидела в этих холеных белых стенах, раз вы подвергли ее… этому.

– Ребята вернулись не совсем целыми и невредимыми. Хочешь, чтобы у нее была детская травма?

– Детская травма ей в любом случае обеспечена. Выражение лица вашего сына настолько омерзительно, что Теллу после увиденного придется записать к психологу. – Тетя презрительно посмотрела на Тома.

– Мой сын станет твоим мужем, Лис. Хотим мы этого или нет. Оскорбления здесь не уместны. – Жестко отрезал доктор. – Вам пора. И больше не смей таскать с собой ребенка в лабораторию.