– Тебя, видать, точно, вчера сильно стукнули, – рассердилась я Лизкиной бестолковости. – Ты только подумай, что сразу начнётся! Вопросы-расспросы: сколько их было, как выглядели, почему ты не вызвала милицию. А если Руслан сам решит заявить? Что ты будешь ментам рассказывать?.. Слушай, а ты не звонила в кафе?.. Нет?.. А надо бы.
Я отыскала в справочнике номер телефона и позвонила администратору. Интеллигентный мужской голос ответил мне, что плаща в кафе не находили, а вот забытая женская сумочка в наличии имеется. Я описала Лизкину сумку, и, удостоверившись в том, что это именно она, рассыпалась в благодарностях за сохранность сумочки, по ходу упрекая себя за растерянность. Сказала, что сейчас подъедет мой муж и сумочку заберёт. После чего спустилась на лифте, попросила Юру съездить в кафе за сумкой и вручила ему взятый у Лизы полтинник в виде презента администратору, который, возможно, уже получил в подарок Лизин плащ. А, может, его забрали Лизкины похитители.
– Ну, вот, одной проблемой меньше, – доложила я Лизе, которая варила в турке натуральный кофе. Пока она доставала из подвесного шкафа чашки, кофе с громким шипением полез на плиту, залив коричневой пеной голубой огонь.
Лиза плюхнулась на стул, не выключив конфорки, из которой шёл газ, и снова разрыдалась:
– Вот так вот всё в этой жизни пригорает, как этот кофе! – всхлипывала она.
А я выключила конфорку, протёрла её губкой и снова поставила варить кофе:
– Ты не реви. Ты «отмазу» для мужа придумывай.
Но Лизе ничего путного в голову не приходило. И к тому времени, когда вернулся Юра с заветной сумкой, в которой Лиза сразу же произвела ревизию и убедилась в том, что ничего не пропало, я изложила ей свою версию:
– Значит так. Ни в коем случае не связывай появление синяка с исчезновением плаща. Ясно?.. Руслан с сыном возвращаются сегодня вечером. А синяк ты набила утром. Встала, собиралась на работу, вошла в ванну и поскользнулась спросонья. Ударилась лицом об угол стиральной машинки. Вот и всё.
– А плащ?
– Пару дней о нём вообще молчи, ты же всё равно не будешь выходить из дома. Потом скажешь, что отдала его в ателье укоротить. А через недельку приди домой и поплачься: дескать, везла плащ из ателье в пакете, да и забыла в маршрутном такси. Очень, конечно, тебе обидно, что посеяла подарок любимого мужа, но так уж вышло. Мужик охотнее простит жене рассеянность, чем попытку снять блондина в кабаке.
(Узнаю повадки криминального журналиста и просто женщины. Вот так они и дурят нашего доверчивого брата-мужика.)
– Конечно, – обиженно протянула Лиза, – все меня осуждают! Думают, с жиру бешусь, на мальчиков охочусь. А кто-нибудь спросил, как я живу! Да меня муж родной раз в месяц имеет, да и то чаще всего рано утром, перед уходом на работу, когда я не только что-то почувствовать, проснуться не успеваю! И всё как-то наскоро, обыденно…
– Перед кем ты оправдываешься, передо мной? Не надо. Я тебя прекрасно понимаю.
– Да меня мать родная не понимает! Была она у меня как-то в гостях, а тут как раз один поклонник позвонил… Так она как понеслась: «Что это такое – с чужими мужиками кокетничать! Я всё Руслану расскажу. Такой муж у тебя чудесный, а ты – стерва». Я ей говорю: «Мама, да я от него ни любви не вижу, ни общения! Вечно дома его нет. А что он меня обеспечивает, так ведь не в этом счастье. Ему осталось только вибратор мне к восьмому марта подарить». Как она взвилась: «И слышать подобной пошлости не желаю! Мы с твоим отцом тридцать лет прожили безо всяких этих глупостей душа в душу».
– У тебя же отец был армянин?
– Наполовину. Пил только, как два русских, вместе взятых. Пил и морду матери бил. Она всю семью на себе тянула. Как умер отец, она только вздохнула с облегчением, по-моему. А теперь, видите ли, «душа в душу»!
– Ладно, не страдай. Всё обойдётся, – сказала я. – Ты давай роль учи, в образ вживайся. А мне на работу пора.
* * * * *
…Я вернулась из ванной, обмотанная полотенцем, завязанным узелком на плече, и Андрей сказал:
– Тебе очень идёт такой костюм, что-то вроде греческого хитона.
– Мне всё идёт!
– Положим, не всё. Но лучшая твоя одежда – это полное отсутствие таковой.
– Знаешь, – сказала я, усаживаясь по-турецки рядом с Андреем на диван-кровати, – в детстве, я очень мечтала попасть на настоящий бал-маскарад и надеть длинное платье с глубоким вырезом и пышной юбкой…
– А я всегда мечтал залезть под такую юбку! Может, нам взаимоосуществить наши желания?
– Ты просто бесстыжий сексуальный маньяк! Я была бы на том балу таинственной и неприступной графиней. Кто б тебе позволил «под юбку»! А вот тебе очень пошёл бы мушкетёрский плащ.
– Не хочу, – закапризничал Чернов, – в детстве я уже был один раз мушкетёром. Явился на утренник в начальной школе в сапогах со шпорами, со шпагой, в плаще, усы себе нарисовал и думал, что я – лихой д’Артаньян. А все: «Кот в сапогах, Кот в сапогах». Я тогда так сильно разобиделся, что всякое желание посещать костюмированные балы у меня начисто отшибло.
– Это детские комплексы. У меня тоже было в детстве много комплексов. Сначала я казалась себе слишком большой и сильной, этакой бой-бабой, в которую нельзя влюбиться, потому что была выше многих одноклассников и могла поколотить любого. А к старшим классам мальчишки вымахали, и я почувствовала себя маленькой. Очень расстраивало то, что у меня не такие длинные ноги, как у манекенщиц. Глупо, да?
– Дашка, ты сложена, как античная статуя. У тебя просто изумительно соблюдены все пропорции. Так что не кокетничай.
– Льстец ты, Чернов. Комплиментатор. И говоришь ты это всё, солнышко, с единственной целью – опять заставить женщину быть сверху!
– Ты против?
– Ладно, так уж и быть. Но тогда, если имею тебя я, то посуду моешь ты!
– Не торгуйся, малыш, у тебя это никогда не получалась, – сказал Чернов и развязал узел на полотенце, в которое я была замотана.
НЕ ТУ СТРАНУ НАЗВАЛИ ГОНДУРАСОМ
Статья «Кто молчит – тот должен умереть» неожиданно вызвала шквал звонков и писем. Столько откликов на материал я не получала со времён своей знаменитой «Мёртвой петли» – журналистского расследования убийства женщины из маленького провинциального городка. Судьба Нины Арсеньевны тронула десятки читателей, которые выражали своё мнение по поводу нашего здравоохранения и сочувствие трагедии маленького человека, ставшего его жертвой.
(История одной конкретной жизни всегда гораздо больше трогает и волнует обывателя, чем бесстрастные статистические данные, в которых фиксируются тысячи подобных случаев.)
Через несколько дней после выхода номера газеты позвонила и сама Нина Арсеньевна. Сначала она восхищалась моей «феноменальной» памятью, позволившей настолько точно передать её монолог без помощи блокнота и диктофона, а потом принялась благодарить за оказанную ей помощь и поддержку.
– Да что вы, Нина Арсеньевна, чем же я вам помогла? Разве что привлекла к вашей беде внимание общественности, – сказала я и услышала в ответ то, что немало меня озадачило:
– Именно что, Дашенька, привлекли внимание! И каких людей! Ко мне уже приехал полковник медслужбы КГБ в отставке, и он собирается везти меня в Москву на операцию. Ждём только прибытия спецрейса и медсестры для сопровождения.
– Какой полковник КГБ? – не поняла я. – Какой спецрейс?
– Он так и представился. Тимофей Петрович, полковник медслужбы, такой милый мужчина. Он прибыл в наш край на отдых и случайно прочёл вашу статью. Мы, говорит, всех этих врачей судить будем. Да я говорю: судить никого не надо, если б только можно было меня хоть немного подлечить…
Эта сказочная история показалась мне странной и подозрительной.
– Нина Арсеньевна, как только этот ваш «настоящий полковник» ещё раз у вас появится, позвоните, пожалуйста, мне и задержите его до моего приезда.
– Да он и сейчас здесь. Вот уже три дня, как живёт у нас.
– Вот так? Живет в вашей семье? Ничего ему не говорите, я сейчас к вам приеду.
Я кинулась к Чернову и пересказала ему содержание этого разговора.
– Похоже, работает какой-то мошенник, – задумался Чернов.
– Господи, что ему брать-то с этой женщины? – недоумевала я, внутренне соглашаясь с Андреем. – Там же, кроме старой мебели, ничего в доме нет.
– А вот мы сейчас и проверим, что там за гусь, – сказал Андрей, вставая из-за стола. – У тебя есть знакомый мент при форме, чтобы мы могли захватить его с собой? Но только не слишком важная и занятая персона.
– Сейчас что-нибудь придумаю.