– Я понял, Джеки. Беситься не буду. Но обещайте, что писать станете часто. А если уж зашел такой разговор, я просто обязан просить совета. Как думаете, если я напишу к ней, ответит?
– Разумеется, ответит. Но я бы не советовала. Точнее, не пиши первым. Она напишет сама, когда поймет, что скучает, волнуется. Уразумел?
– Ага, – совсем загрустил Митька, но взял себя в руки, – Спасибо. Джеки, я ваш должник.
– Митенька, голубчик, это мы все тебе должны. За то, что встряхнул нас и сам по себе оказался таким хорошим мальчиком. Глупостей не говори, ладно? Какие долги? Фира счастлива, благодаря тебе, Артемий вон ходит с высоко поднятой головой. Света нарадоваться не может. И Юлька выползла на свет божий. Ведь еще немного без тебя и …погибла бы, – Ирина поднялась с дивана, за ней Митя.
– Берегите себя. И ее… – Широков поцеловал ее руку, а она его лоб.
– Все будет хорошо, мальчик. Терпение. Это самое тяжелое и главное сейчас.
Митя кивнул и проводил Джеки. А сам остался в непонятном состоянии злобы, обиды, но и счастья.
Глава 19
– Артём, чего ты ко мне прицепился? Такое ощущение, что следишь. Ты или скажешь мне в чем дело, или я от тебя сбегу, – это выговаривал Широков Заварзину, когда тот сидел в его ресторане и угощался битками по-казачьи.
– Ты, Мить, повар? Да? Вот и иди готовь. А я тут ем и никого не трогаю! Брысь, ослик! – и улыбается паразитски.
Митька закатил глаза страдальчески и ушел, по дороге пнув стул и огрев тяжелым взглядом Верочку Стиржак. Сама помощница Широкова давно приметила большого мужчину с военной выправкой и, по началу, испугалась. Сами подумайте, болтается за ее ненаглядным шефом этакая громадина, глаз не сводит. Потом слегка успокоилась, поскольку уже пятый день не происходило ничего странного и страшного…ну, кроме самого громилы.
Члены группы «Спасти Широкова» уже отписываться стали в общий чат, мол, кто таков и чего тут торчит? Друг Широкова? Вера ответов не знала, потому и решилась на легкую разведку боем. Взяла солидную папочку, оправила жакетик форменный и направилась прямиком к Заварзину. Правда, не знала она, что он Артём и Заварзин.
– Добрый день. Простите, что помешала. Хотелось бы узнать, как вам «Ярославец»? – и улыбается дежурно.
Знала бы она, что Артём прекрасно разбирается в лицах и людях.
– Вера? – Заварзин прочел имя Стрижак на бейдже, – Я сосед Димитрия. А вы, похоже, его приятельница?
– Я работаю у Дмитрия Алексеевича.
– И волнуетесь за него, так?
И что Вера должна ответить? Она знала, что Юля уехала. Видела, как тяжело переживает ее отъезд Широков. Поддерживала, как умела. А тут сидит незнакомый громила и уверяет, что сосед Мити и видит ее тревогу.
– Не думаю, что могу говорить об этом с незнакомым человеком.
– Не проблема. Я Артём Заварзин. Мы с Димитрием соседствуем и приятельствуем. Вместе ходим играть в волейбол по вторникам и четвергам, – Артём говорил медленно и внятно, при этом не отводил взгляда от черных глаз Верочки. – Вы, я чувствую, в курсе событий. Имя «Юлия» вам говорит о чем-то?
И тут Вера задумалась основательно. Вот были у вас ситуации, когда нужно понять и принять решение, доверять незнакомому человеку или нет? Ну, врачу или парикмахеру, понятно, однако и там есть некие мыслишки. А тут личное дело шефа. С другой стороны, он назвал пароль – Юлия. И это давало Вере и всем остальным членам тайного общества возможность получать информацию со стороны, так сказать, противоположной.
– Говорит, – Вера приняла решение, и Заварзин кивнул. – Правда не могу понять, как ваше присутствие здесь относится к личным делам Дмитрия Алексеевича.
– Все просто. Я слежу за Димитрием, чтобы он дел не наворотил. Юлин муж, знаете ли, проблемка. А у Димки на него, скажем так, аллергия.
– На него не только у Мити аллергия. Та еще козлина! – выдала казачка Верочка и Заварзин разулыбался довольно.
– Ну, тогда вы меня понимаете. Никто из наших не собирается терять Митьку из-за урода.
– Ваших?
– Да. Соседи мы и все Юленьку любим. А теперь и Митька наш человек. – После этих слов Вера присела за стол Артёма.
– Наши тоже переживают. Юля улетела, а Мите прям беда. Артём, что происходит-то?
И пошел равномерный и обстоятельный обмен информацией. Нет, не сплетни, а беседа двух понимающих и волнующихся людей.
– Вот как-то так, Вер. А я тут торчу и Митьку выбешиваю.
– Так не проблема! Я все время на работе, могу вам отписываться, что и как. И вовсе незачем тут бывать все время. Давайте так, если Митя уйдет или уедет внепланово, так сказать, я вам пишу. Идет?
– Отлично! – Обменялись телефонами и улыбнулись друг другу, заговорщики.
Артёма как ветром сдуло из ресторана, а Вера отписалась своим, что их полку прибыло.
В то время как сомкнулись ряды «московские» и «ярославские», Митька сидел в кабинете и пытался работать с документами. Дело не шло никак. Он все вспоминал, как прощался с Юлькой перед ее отъездом. Она долго просила прощения, старалась не плакать. А глаза такие растерянные. Он готов был плюнуть на обещание, данное Джеки, и запереть Юльку в своей квартире, не отпускать. Правда, унял характер и начал извиняться сам. А потом поцеловал ее и, не получив ответа, отпустил из объятий. Другим днем напился, страшно и горько, и только после всего этого обязательного расставального набора, начал свой подвиг терпения. Ага, прямо подвиг. Спросите, почему он смирился и терпел? Да Юлька перед уходом так на него посмотрела, что Митька поплыл и решился на то, что и исполнял сейчас.
Она не писала к нему, он не писал к ней. А вот Джеки повествовала подробно. О том, что ветер сильный на побережье в это время года, шторма, и Юлькино настроение такое же. Что ходит она одна по пляжам, мечется, как та вода и тот ветер, и пока ни одного проблеска понимания или другого, иного, чувства.
И так каждый день…
Всего половину месяца ее нет в Москве, а у Митьки уже тоска, хоть волком вой. Она и раньше-то не была его женщиной, но хотя бы рядом. За стеной. А тут… Был момент, когда собрался он лететь к ней, но сдержался, понимая, что Джеки права и определить, кто нужен ей может только сама Юля.
И не жизнь, и не нежить. Правда, поддержку он ощущал серьезную, ничего не скажешь. Бабушки Собакевич пришли давеча к нему и принесли творожников. Светочка подарила горшок с цветком, сказала, на счастье и уют в доме создать. Правда, одинокий горшок с лопухастым цветуханом не сильно науютил, но согрел заботой. На работе то и дело отправляли Митьку отдыхать, мол, сами справимся, идите шеф. Артём совсем с ума сошел и преследовал везде, где только можно. Отчасти Широкову было понятно, для чего, но смешно же.
Помог более всего, как ни странно, Дава Гойцман. Правда теперь и Митька, как и Давид, был с печальными глазами. Вот и смотрели они друг на друга печально. Только один черноглаз, а второй сероглаз. Да без разницы. Морды совершенно одинаковые. С Давой они успешно посетили кинотеатр, автосалон и баскетбольный матч. И ежевечерне торчали в курилке. Митьке дома было паскудно, а Даве было паскудно одному.
– Мы скоро станем как Фира с Дорой. Чур, я Фира! Бабулька всегда мне нравилась, а теперь…
А дело вот в чем. Фирочка во время своего дежурства и слежки за Кирой углядела рядом с ним Олесю. Вызвала Светочку и та их прекрасным образом запечатлела, создав прецедент, как выразился Давид. Теперь есть основания настаивать на разводе по причине измены одной из сторон, соответственно, без компенсаций и прочих апелляций по поводу имущественных претензий.
Папа Гойцман явился одним тусклым вечером к Широкову с весьма интересным коммерческим предложением. Митька задумался о перспективах, а Гойцман потребовал в случае удачи заделаться его клиентом. Ну, а почему бы и нет?
Кира вел себя тихо. На глаза Широкову не попадался. Но один раз, все же, пришлось столкнуться соседям и соперникам. Оба по утру открыли двери, чтобы начать день и… В общем, Кира трухнул и втянулся обратно в квартиру, а Митя, сжав кулаки, пошел на работу. Вот и вся история.
Да вы не думайте, никаких африканских страстей и безумств. Все обычно. Все так, да не так. Оно понятно, проявления, эмоции, накал, но это все для романов, а в жизни боль, обида, тоска. И все держишь в себе, все переживаешь в одиночку, потому как никто не может помочь тебе в этом деле, даже если стараться будет и сочувствовать искренне.
Митьке было худо. И дело не только в том, что Юли не было рядом, а еще и в том, что так спокойно уехала от него. Обидно было, что выбрать не смогла между ним и Кириллом.
Не любит! Она его не любит!! Вот, так и думал Широков, однако от мыслей этих его собственная страсть меньше и тише не становилась, скорее наоборот. В тысячный раз руки тянулись к телефону – позвонить, написать. И не дотягивались. Пожалуй, тут и гордость вмешалась, чисто мужская. Половину месяца она спокойно живет без него, а он? Нет уж, набиваться не станет! И через пять минут, снова руки к телефону. Ну, а что? У вас не так разве было?
***
– Юля! Я на пляж! Сегодня солнце припекает. Ты со мной?
Две недели Ирина Леонидовна не трогала Юльку. Нет, они болтали ни о чем, если вместе, пили кофе и чай, гуляли. Но Джеки не выспрашивала, не лезла и никак не донимала Юлю. И так бы и было, не заметь она нынешним утром, что Юлька выспалась, в кои то веки. Да, да! Первое время девочка ее дорогая спала и бродила, бродила и спала. Ирэн переживала, глядя на одинокую Юлькину фигурку на фоне черных валунов пляжей и темных глыб гор. Дождливым днем Юлька проспала весь день. И Джеки, кляня себя за слепоту, поняла, что Юлька устала и сильно. И устала уже давно, еще там, в Москве. И дело вовсе не в Мите и Кире и в них обоих. А вот сегодня, похорошевшая Юлька, проснулась утром и смотрелась не призраком, а очень даже красивой девушкой. Джеки слегка испугалась. Вот как теперь вести это чудо на вечерний моцион по набережной? А? Украдут! А Митька ей, Ирине, голову откусит!
Ирина Леонидовна на самом деле была счастлива дичайшим образом. Вероятно в этой вот заботе о Юле, в трепыханиях ее наседочных, проявилось материнское и реализовывалось вот здесь и сейчас.