Приключения трупа

И вой затих наконец.

В стремительном стиле хранители порядка вприсядку изучили нарушителя и засучили рукава:

– Голова цела.

– Блохи.

Открыли веки и – закрыли:

– Дела плохи.

Установили жестокие кровоподтеки:

– Били зэки.

Рьяно замелькали по карманам руки:

– Из-за нагана. Отобрали, суки.

Припомнили укромные детали:

– На вокзале наши потеряли пушку. Подозревали папашу одного и его старушку, а по ошибке, из-за улыбки на рыле, отпустили. Потом искали хмыря почем зря.

– Кого? Этого?

– Похоже, а нет на рожу примет его.

Исчерпали слова и встали. Сняли пух с погонов.

Вдруг закричали:

– Друг, находка – четко у шва двух районов!

– Стой! Голова – на твой край. Забирай!

– Здрасьте! А ногами – на твоей части.

– Не пинай сапогами. Хватай быстрей!

– И ладонь – на твоей.

– А вонь – на чьей?

И заспорили об останках ускоренно, как старики – об истории, мужики – о пьянках, а рыбаки у реки – о приманках: обругали и родное, уставное, и вдвое – чужое, потом признали, что кругом – мишени и трупы, достали лупы, встали на колени в позе ищейки без хвоста при угрозе дубинки и хлыста, обыскали тени под скамейкой у куста, ложбинки у моста и другие такие места с лазейкой, обсчитали с линейкой окрестности, прочитали с листа и азартно разодрали карту местности, рассказали о риске и развале в работе, со слюной прошептали о близкой выходной субботе, прорычали об увечиях по трассам и авралах в подвалах, где человечье мясо, неопознанное, навалом, а служивый люд в труде – грозный, но не двужильный – на плоть не найдут никак, хоть жуй рукав, морозильный шкаф, простонали:

– Не прав!

– Вам – почечуй, граф!

– Сам жираф!

И – замолчали. Устали от бурного стона.

Встали, перевели дух, отогнали мух и пронаблюдали, как клевали в пыли пух пурпурного тона петух и ворона.

И вдруг – заметили дежурного из третьего района.

И пришли к одной шальной идее:

– Друг, с земли – в коляску, быстрее!

И учли подсказку без вопроса: в охотку схватили находку, косо, но уложили на колеса, вприпляску отвезли к чужому участку и сгрузили у жилого дома местного постового, честного и простого.

– Подарили, – съязвили, – живому простофиле-соседу гнилого непоседу.

Победу над тяжелым смрадом усладили веселым парадом: мысы – врозь, носы – ввысь, кисть в висок наискосок – честь. И пошутили – всласть:

– Удалось, кажись, разгрызть кусок.

– Есть!

– Совершили марш-бросок.

– Есть!

– Заслужили посошок.

– Есть!

Отпили из бутыли (нашлась!) и укатили, смеясь:

– Почисть матчасть и держись, власть!

2

Третий постовой шагал по мостовой в берете и с топотом, но отстал с опытом – взглядом пронзал пылко и смело, а поступал неумело: увидал тело, а рядом бутылку и самосвал – признал водителя за нарушителя строя и разбойника, а покойника – за грабителя и алкоголика, рапортовал о побоях с перепоя (в сводку передал, что негожий вину не признал, а к вину, похоже, добавлял водку), обоих арестовал и убрал за одну решетку.

А за решеткой, известно, с чесоткой каморки, а вдвоем с врагом и тесно, и разборки от корки до корки, и порки.

Для драного покойника слава и беда пьяного невольника – ерунда, а водителю попасть к блюстителю в управу – что в пасть к волкодаву: узнает родная работа – рассчитают без почета.

Потому и не усидел шофер на месте: посмотрел в упор – пострел вроде одурел, но цел и годен для мести – и к своему обидчику – шмыг, как к прыщику – остриё иголки:

– Мразь, слазь с полки!

И каверзно хрясть под суставы! И – матерной приправы!