– Нашли вдали, в лесу, на весу, на осине, уж синий, в отрубе!
– Хуже – вам. Чащу не обслуживаем. Пропащих не нужно нам. Узрели, мамаша, опушку? А сарай? Доставляй, водитель, без канители вашу игрушку к нему. Лесные – там приписные. Мчите, пока не сели в тюрьму на преступном трупном извозе. Там вам и мертвяка заморозят. А к ужину – и дюжину!
Но шофер – снова в бестолковый спор:
– А умер бы на дороге? А у вас сейчас на пороге?
Здоровяк на уступку не идет:
– Остряк! А флюгер в рот? А ступку? А шиш? В обход закона шалишь, плохиш? Вперед, кидала! Но сначала – так: о беде сообщишь в больницу района, где жил трупак. Они одни и возьмут его под крышу, и на рассыл отпишут. А случится, найдут, что почил не сам, привезут к нам: и бедолагу, и на него – бумагу!
Шофер попёр без учтивости в вопросе:
– И там его не берут, и тут! А подбросим?
– Милости просим. Смотри-ка: мал кусок, да улика!
Здоровяк встал на мысок, достал с полки аппарат и – рад щелкать так и сяк: заснял в кино и рот, и висок, и зад гнилого, а заодно и живого рулевого.
Шофер – за руль, как куль – в забор:
– Не играй, слон! В сарай так в сарай, в район так в район! – прикрыл тыл от тумаков, получил ездоков – да и был таков.
7
Но до опушки не стал стелиться – сказал старушке, что не шакал и боится примет, кукушки и сосен, и нет горючего до больницы.
– Сбросим чучело в хоромы власти, к большому дому, ей к позору, и живей, без дрёмы, от напасти – дёру!
Но сиделка запела умело, как свиристелка:
– Здрасьте! А я? Ничья соломенная вдова? Согревала без одеяла, как сова, взглядом и, как печь доменная, когда прилечь случалось рядом. А награда за жалость? Ерунда? Лоб на грудь? Милый, чтоб твоя изменила? Ни буя?! Будь спок – или шило в бок!
– Я себе не вредитель, – изрек водитель. – И тебе – не труповозитель. И не смотритель при нем. Соблюдём закон. Отвезем в известный дом, где он как житель знаком. Из местной больницы к беде примчится костолом с экипажем. Голуба, скажем, дядя, чай, дал дуба, забирай в подвал что туда положено, а не то засадим куда не хожено!
Попутчица стала ревниво кукситься, как сало у ленивой ключницы:
– Взял на лапу за вокзал, хапнул знатно и папу – обратно? Нахал двукратный! Наперед скажу: засужу!
Настал черёд дележу:
– Пополам.
– Гроши. Колесо почеши.
– Всё отдам!
– А ключи – что?
– Пихнем в окно.
– Настучит кто?
– Не днем! Темно!
Согласовали детали и – за дело: примчали тело домой, подняли, будто над бухтой парус, на свой ярус и показали оговорённый прием – наклонной головой в оконный проем.
Желали – тайком, но звонким стеклом перепугали сонный дом с тонким чутьем, и когда сбежали вниз, у машины их поджидали для суда: мужчины из злых держали карниз, а женщины рыдали об обещанном и причитали:
– А заём взяли! – и мяли шали.
– Забьем кольем! – пророкотали мужчины хором и заскрежетали забором.
– Держите товарку, ребята, – гаркнул от машины водитель. – Берите свое – у нее деньжата! – швырнул посул и вдруг юркнул за дверцу, сердцем на рулевой круг, как сторожевой пес – в конурку, на посуду, газанул, пуганул, отвернул и увез ссуду на увоз дяди – ради азарта и бокса от подарка не отрекся.
– Обманул и – в загул! – гукнула бедная сиделка, бледная, как побелка, пукнула, рухнула на пухлого хлыща и ухала свое, трепеща, пока не обмяли в запале бока ее фигуры, ища у плаща купюры.
И кавардак, и скандал, и страх, и смех!
Так постылый Труп на глазах у всех упал в свою серую квартиру: как печаль – в полынью, мыло, для жиру – в суп, а медаль – в шкатулку, и так, без сил, как и был, завершил первую вдаль прогулку.
8
Ночевали соседи в подвале: до рассвета искали совета, отпускали тирады о победе генерала и трепетали, будто армада мощной державы прочно прижала в бухту их корабли, а самих завязала в кули, обваляла в пыли и до конца стирала с лица земли.
А утром мудро рассудили:
– Чужой покойник – живой разбойник: на вид – худой, а грозит бедой.
И тогда же установили: не родной – вражий! Подменили! На пересыле! Или в дороге. Или в больнице. Или могло случиться – на то и зло! – что угодно. А в итоге – не повезло, как в кино, принародно.
Одно утешало их, а потом и других тоже: генерал поутих немало и лицом стал моложе.
Кое-кого напугал пёсьими блохами на шёрстке – но оттого и подбросили его снова, и не тетке к дому, под подмётки, а толково, со вздохами, постовому на перекрестке.
XI. ПОД НЕУМЕСТНЫМ АРЕСТОМ
1
Едва рассвело и распрямила крыло горихвостка, на перекрестке уныло завыла собака, и два постовых прибежали на зов от постов и замахали руками:
– Драка?
И сами разобрали:
– Живой?
– Мертвец!