Паша+Маша=?

– Ну вот что, дорогой мой дурень с балалайкой. У твоей Карины была сестра, старшая. Два года назад она вместе с мужем погибла в автокатастрофе. Там какая-то тухлая история. О ней у них не говорят. Заботу о детях взяла на себя бабушка и Карина. Официально, опекуном является бабуля. На самом деле, дети называют мамой Карину. Им четыре и три года, мальчик и девочка. Она, видимо, подготавливала тебя, не хотела вываливать на твою бестолковую голову всё сразу. Вот так.

Данила сидел, как пришибленный. Что он ей наговорил? Да ему теперь всю жизнь отмаливать у неё прощение. Бедная девочка, с каким дураком ей пришлось связать свою жизнь…

– Надо идти, Даня. Я с тобой, прикрою от гнева праведного.

Нашли Карину не сразу. Она оказалась у мамы Маши вместе со своими детьми. Разрулив ситуацию так, как умела только Маша, расселись за столом пить чай. Павлик, на правах хозяина, показывал детям Карины свои игрушки, книжки, альбомы, карандаши. Они стеснялись, стояли рядышком, плечо к плечу, им было неуютно в чужом доме. Данила сел перед ними, спросил, как их зовут, и больше не отходил от этих замечательных детей весь вечер.

– У нас здоровский сын, Машка. – У Павла на глаза навернулись слёзы, сентиментальным стал.

– Не спорю. В отличие от отца – рубанула Маша.

Мол, не расслабляйтесь, сэр.

Надо возвращаться в свою опостылевшую пустую квартиру. А как не хочется…

Вот так и жили. Конечно, встречались. Дни рождения, праздники, памятные даты. У них, Маши и Павла, было столько общего, куда ж от этого денешься. Разная только чисто личная жизнь. Маша ездила в санаторий, посещала реабилитационный центр, работала в удовольствие. У неё появился воздыхатель, сосед, бывший военный, живущий один. Он приглашал Машу в театр, на концерты, просто погулять. Ходили под ручку, как степенная пара. А Павел бесился. Они так и не разошлись, хотя Леночка уже училась на первом курсе мединститута. Как-то надобность отпала, зачем позориться лишний раз. Маша всё ещё жена Павла Александровича. А этот крутится вокруг неё, цветочки, подарочки, билетики. А что, если… И он решился. Организовал посещение Большого театра. Они делали такие подарки своим сотрудникам не один раз. Частным рейсом туда и обратно. Могли позволить такую роскошь. И члены семей тоже имели право на поездку. Маша не смогла отказаться. И они полетели. Дело было под Новый год, решили не улетать сразу после балета, переночевать, поболтаться по праздничной Москве, вернуться на следующий день.

Если человек не был в Большом, а тем более, русский человек, он зря прожил жизнь. Несколько часов чуда пролетают, как одно мгновение, а оставляют послевкусие на всю оставшуюся жизнь. Маша растаяла от музыки, пережив бурю эмоций, от завораживающих движений танцоров, от театральной атмосферы, да даже от особого запаха, тягучего, обволакивающего. Её немного пошатывало, Павел всё время держал Машу за руку. Или поддерживал за талию. Любое прикосновение к жене приносило ему громадное удовольствие, просто дотронуться, зацепить пальцы, почувствовать её рядом. Платье с глубоким декольте, голые руки, нитка жемчуга, меховой палантин… Девятнадцатый век рулит, как сказали бы их внуки.

Добрались до гостиницы поздно. Сил не было никаких. Маша только в номере поняла, что Павел зашёл за ней.

– У нас что, один номер на двоих?

– Как обычно. Никто не будет разбираться в перипетиях личной жизни. Не волнуйся, я лягу на диване. А ты, пожалуйста, располагайся.

Платье никак не поддавалось. Маша боялась порвать молнию. Ну что за напасть. Павел молча подошёл, расстегнул. Почему-то она не стала просить его отвернуться и всё такое. Разделась, отправилась в душ, улеглась. Ноги гудели. Каблуки в её возрасте, это вам не шуточки. Обычно, Паша в таких ситуациях спасал её массажем ступней. Балдёж, да и только. Она уселась, подтянула ноги и попыталась сделать это сама. Жалкое подобие, но всё-таки.

– Я сделаю, – он стоял в проёме. – Мне не сложно. Как врач пациенту.

Машка не смогла отказать себе в таком удовольствии. Улеглась, вытянув ноги. И когда почувствовала, что Павел не просто массажирует, а уже и целует её ножки, почувствовала такое сексуальное влечение, какого не было уже сто лет. Она попыталась накрыться одеялом, скрыться от наваждения, раствориться уже совсем. Но скорпион уже навис над ней и уволок, цепляя жадными губами, в мир наслаждения и блаженства. А Машка думала, что уже никогда не сможет ощутить что-то подобное. Раз с любимым нельзя, с чужим не может быть и речи.

– Что это было? – промямлила Маша.

– Это любовь, Машуня! Её не вырубишь топором, не убьёшь. Она или есть, или нет.

– Ты соображаешь, что говоришь? – Она уже взяла себя в руки. – Какая любовь? Твоя разнообразная или моя одиночная? Чувствуешь разницу? Просто сексуальное влечение, просто давно не было. Но это ничего не значит, слышишь?

– Маша, это не просто влечение. Мы получаем удовольствие друг от друга на молекулярном уровне. Я же чувствую тебя, знаю все твои трещинки, все твои секретики. Я очень люблю тебя. Так, как с тобой, у меня не было ни с кем, и не будет.

– Ну почему же? У вас, Павел Александрович, ещё есть возможность найти замену и мне, и всем вашим профурсеткам. Сейчас с этим делом просто. Были бы деньги, и любая проститутка сделает всё, что угодно клиенту. Вперёд! Не опоздайте! Здесь, в гостинице, наверняка, такие есть! – Её трясло уже не на шутку, а таблетки в сумке.

– Машенька, прошу тебя, не надо. Ведь всё хорошо, ну хотя бы сейчас. Где твои лекарства? Всё, всё, я тебя не трогаю, успокойся, моя родная.

Он догадался, где, принёс воды. Уложил, сильно прижал к себе, сопротивление было сломлено. И Машка улетела в царство Морфея, уткнувшись носом в любимого скорпиона. Ей снился чудесный сон: они с Пашкой, молодые, сильные и смелые, догоняют друг друга в ромашковом поле, падают в эти ромашки, и он целует её нежно и бережно, как маленькую девочку, чтобы не плакала. А Павел и вправду целовал её, слизывал слёзы, и опять целовал, нежно и бережно.

– Машенька, просыпайся, всё на свете проспишь – Павел, уже одетый, стоял у кровати – У нас обширная программа. Хотелось бы всё успеть.

Она таращила на него глаза, не понимая, где же ромашки? Спускаться с небес на землю так не хотелось. И она раздета… Машка всё вспомнила, опустила глаза. Очень хотелось плакать. А как было хорошо там, во сне. Она почти на физическом уровне ощутила это счастье, оно жило в ней. И вот, реальность… Так, бабушка, ты ведь тоже не была против этого "разврата". Значит, по обоюдному согласию.

Пашка понял терзания и бичевания своей жены. У неё всё было написано на лице.

– Маша, прошу тебя, оставь разборки на завтра, а лучше, вообще, не забивай себе голову. Ну было, и было хорошо. На подсознательном уровне. Просто твоё тело вспомнило моё, и не удержалось. Потому что я люблю тебя. И это – чистая правда. Прекрати строить из себя падшую женщину. Ты – моя жена. И я готов ради тебя на что угодно. Только скажи.

Она ничего не понимала. Физически чувствовала себя великолепно, выспалась, отдохнула. Но морально – разброд и шатания. И, о ужас, побеждало желание послать всё к чёрту, устроить, себе, любимой, праздник. Вместе с Павлом.

Новогодняя Москва … Небольшой морозец, яркое солнце, снег поскрипывает под ногами. А иллюминации даже днём навевают праздничное настроение. Они гуляли уже пару часов. Машка не хотела ни в какие магазины. Она давно одевала себя и свою семью в своём ателье. Даже кашемировое пальто (надо было надеть шубу) с большим воротником-капюшоном, длинное, белое-белое, затянутое на талии чёрным ремнём, сшила неделю назад, под вдохновением. Дополнено оно было черным шарфом, перчатками, сапожками и вязаной стильной сумочкой, тоже чёрными. Маша начала замерзать, напяливать на голову чёрный шарф совсем не хотелось. Пашка догадался. Он сегодня понимал её с полуслова, с полувзгляда, с полувдоха. Они зашли в небольшой ресторанчик. Заказали кофе и никак не могли решить, надо ли есть сейчас. Ведь через пару часов их ждали в конгресс-холле на обед с московскими партнёрами.

– Здравствуйте, Павел! Надолго к нам? Не забудьте уделить мне немного вашего драгоценного времени, адрес тот же. Принести, как обычно? А вашей маме? – Около них стояла моложавая женщина, за сорок, в сильно обтягивающем платье, из которого вываливалась грудь.

Машка обомлела. Сразу поплыли круги перед глазами, нечем стало дышать.

– Здравствуйте, Изольда! Вы теперь здесь работаете? А что так? Вас попёрли? – Он с тревогой наблюдал за женой.

– Я на минуточку – она выскочила из-за стола и понеслась в сторону выхода. Или дамской комнаты.

Павел рванул за ней, но полногрудая мадам загородила ему дорогу. Она что-то говорила, не давая пройти, отклоняясь то влево, то вправо. И когда Павел вылетел на улицу, его жена уже растворилась в людском потоке. И телефон, конечно же, не отвечал.

Эта Изольда обслуживала их московские деловые встречи, у неё была сеть ресторанов и кафе. Как ни странно, но с ней у Павла ничего не было, хотя она вылезала из кожи, чтобы захомутать его хоть на один вечерок. Один раз даже заявилась в номер, после чего ему пришлось поставить все точки над “и”. Они отказались от услуг этой мадам, он не видел её лет шесть-семь. И вот… Очень вовремя…

Уже вечером Маша была дома. Она воспользовалась ближайшим рейсом и улетела восвояси, подальше от этого кобеля. Он появился утром с её багажом. Разговаривать было не о чем. Машка не выспалась, и голова побаливала, нехороший синдром с утра. Девчонки звали его завтракать, но он ушёл. Вот и поставлена жирная точка в их отношениях, сынок…

Как только Леночка сдала экзамены, они отправились в Красноярск. Личная трагедия Вероники, которую все пережили, не давала Маше покоя. Месяц назад её дочь, будучи беременной, влезла на какую-то стремянку, чтобы снять шторы, и свалилась, сильно ударившись. Дома никого не было, и пока она дотянулась до телефона, вызвала скорую, а потом ползла в сторону двери, процесс пошёл, и ребёнка она потеряла. Игорь, который окружил её заботой и вниманием, просил свою непокорную жену только об одном, об осторожности. Она уже отлежала на сохранении, пропила курс назначенных лекарств, но осторожность, ответственное отношение к себе и будущему ребёнку имели место быть. И вот. Ну куда полезла? Какая необходимость? Игорь не мог понять. Взбалмошная дурочка! Мать троих детей, совершенно безголовое существо. Перед отъездом в очередную командировку он так и сказал своей жене. И не поцеловал, а махнул рукой не ей, а на неё. Мол, что с тобой разговаривать. Вероника пропадала, Игорь отвернулся от неё, он не простил. Вот в таком состоянии Маша и Леночка застали её. Пацаны сразу же повисли на Ленке, а подросшая Машенька не отходила от бабушки. Чуть ли не с порога дочь стала умолять отпустить её к Игорю. Ей надо его увидеть, или она сдохнет. Иван Григорьевич привёз вчера деньги и продукты и собирается к ним на базу. Она могла бы поехать с ним. Ну что делать, отпустили.

Золотой начальник Игоря смотрел в зеркало заднего вида и не видел Веронику. Вместо неё сидело существо бестелесное с потухшими глазами. Бледное лицо, тоненькая шейка, ручки с длинными пальчиками пианистки. Бедная девочка! Ей и так тяжело, а этот здоровяк решил наказать ещё и по-своему. Да она сама себя уже сто раз наказала! Ну, Евдокимов, ну гад! Будучи по характеру незлобным, он мог так оторваться на подчинённых, что мама не горюй. Вот и Игорю припасена гневная речь. И тут он вспомнил про маму Машу. Он видел её не первый раз. Но тогда она была с мужем, и он просто любовался этой женщиной издалека. А теперь, зная, что Маша живёт одна, Виталий рассказал, уже воспринимал совсем по-другому. Как она ему нравилась. Старый дурак вспомнил, что он не просто глава МЧС, но мужчина, которому тоже хочется тепла, заботы, женской руки рядом. Он давно похоронил свою жену, после которой ни одна женщина не смогла войти в его жизнь, не получалось у них заменить ему его Машу, тёзку мамы Вероники. Дочь жила в Германии, очень редко приезжала, иногда присылала единственного внука на пару недель летом. Он уже и привык. Жил работой, вникал в проблемы своих спасателей, помогал, чем мог. Его очень любили и уважали. Иван Григорьевич знал это. И гордился. Собой. Больше ж некем.

Приехали. По всей территории лазили полуголые мужики. Расслабились, женщин с ними не было. Иван Григорьевич оповестил своим зычным голосом о приезде Вероники, а то, еще и трусы поснимают. К ним нёсся Игорь, перескакивая через кочки, рюкзаки, отжимающихся от земли парней.

– Вероника, солнышко моё. А я хотел отпрашиваться у Григорьевича, чтобы увидеть тебя. Прости меня, пожалуйста. Я – дурак, совсем дурак! – Он прижал свою дурочку, оторвал от земли, замер, вдыхая её аромат.

А она висела на нём, как тряпочка, последние силы оставили её. Иван Григорьевич показал головой в сторону командирского домика, и Игорь понёс туда свою хрустальную ношу. Обратно ехали втроём, дома ждала мама Маша с накрытым столом, нужно было соблюсти ритуал встречи мужиков с работы после длительного отсутствия. Прохохотали весь вечер. Виталий с Ваней, так его теперь называла Маша, рассказывали смешные истории, которые бывали и в их сложной и опасной работе. От Игоря не было никакого толка, он не выпускал из рук Веронику, даже тарелки носил на кухню и обратно вместе с ней. Слава богу, мир и любовь процветают в этом доме.

Маша с Леночкой получили приглашение от главы МЧС погостить в его загородном доме. Взяв с собой Машеньку, они обосновались в небольшом, но очень уютном, домике. Всё убрали, помыли, вычистили. Машке захотелось привести в порядок клумбы, заросшие травой. Она так и встретила хозяина, кверху попой. Смутилась под любующимся взглядом Вани.

– Ой, извини, я вот тут посамовольничила. Ничего?

Они ещё вчера перешли на ты. Выяснилось, что Ваня младше Маши на три года. Советские устои детства и воспитания у них одинаковые, точек соприкосновения – куча.

– Я только рад. Каждую весну сажаю, а обиходить – руки не доходят. Я даже не подозревал, что у меня такая красота растёт – ему так хотелось сказать, что красота ещё и стоит перед ним, разрумянившаяся, взлохмаченная, и даже немного смутившаяся.

Иван привёз продукты, вызвался приготовить рыбу по-ваньковски, Маша помогала, резала, строгала. И говорили. О детстве, о юности, о вечной проблеме отцов и детей. На что Леночка заявила, что в их семье такой проблемы нет. А Машенька поддакнула, что в их – тоже. Посмеялись, поужинали очень вкусно и необычно. У Ивана Григорьевича был оборудован стол с жаровней посередине. Вокруг неё садились едоки, а повар, Ваня, прямо перед их носом готовил свою рыбу и подавал с пылу с жару всем по очереди. Здорово! Довольные, расселись пить чай, прямо на берегу, так близко располагался дом. Заходило солнце, благоухала природа, плескалась вода, пела какая-то птичка, совсем не по вечернему, уж очень весело. Иволга. Не частый гость в этих местах. Воспоминание унесло маму Машу в далёкие годы…

Свадьба назначена, через десять дней Машка станет женой. Она так и не решила для себя, радует её это событие, или нет. Мама с бабушкой пели в уши: "Вот уедет, какая-нибудь повариха (как они были близки к реальности) окрутит, будешь знать". Мама даже сказала непотребные по тем временам вещи: "Ну разойдёшься, если не понравится". Почему-то, они очень хотели выдать её замуж именно за него. Или просто хотели выдать замуж. Маша спрашивала через некоторое время, к чему была такая спешка, но мама только пожимала плечами, всё же хорошо. Звонок в дверь, длинный, удивил домочадцев. На пороге стоял Пашка со своим начальником, оба вдрабадан. Ничего себе, жених. У Павла в руках была коробка чешского пива, а у его спутника чего только не было: и хлеб, и сушёная рыба, и банки с икрой, и упаковки с маслом и майонезом, и целый пакет овощей. Всё кончилось печально – Маша выгнала их, отменила свадьбу и уехала на дачу со своей подружкой Ленкой. Ей даже легче стало. Не будет свадьбы и не надо. Они вот так же сидели вечером, любуясь закатом со второго этажа дачи. И так же пела птица. Иволга. Она предупреждала её, только Маша не поняла. Наутро приполз Павел с кучей цветов в сопровождении своих друзей и вчерашнего начальника. Они клялись-божились, что сопровождали какую-то комиссию, что пить не собирались, а только поддерживали компанию. Что Пашку хвалили проверяющие и пили с ним за его же успехи. Они толком ничего не ели, вот он и захмелел. Короче, уболтали Машку, ей даже стало неудобно, что перед ней такое количество мужиков бьёт чечётку.

Может, эта птичка и сейчас хочет уберечь её от чего-то неправильного? От чего? Стало очень грустно, она чётко представила ухмыляющуюся, довольную физиономию Павла. Почему-то ей так казалось, именно издевающуюся над ней…

Маша, конечно, знала, что сразу после Нового года, который он не встречал с ними, первый раз за время их жизни, он улетел в Китай. К нему ездил Макс, на какие-то консультации, а потом и Данила. Они и рассказывали, как он там живёт. Один, в скромном номере, почти всё время пропадая на производстве. О маме ничего не спрашивал. Сказал только, что всё про неё знает, что он её отслеживает. Они так и не поняли, что да как, а лишний раз говорить о жене отец не хотел. Павел передавал подарки, сувениры, выполнял заказы своих детей. Всем, кроме жены. Один раз Данила попытался обмануть маму Машу, выдав свой подарок за, якобы, от отца, но она вывела его на чистую воду. Надо полагать, Пашка отпустил её на вольные хлеба, он на неё больше не претендует. Как будто, это она устроила весь этот бедлам. Ну и пусть, закроем уже эту страницу, нет, не страницу, а собрание сочинений, длиною в жизнь. Сорок лет…

Иван Григорьевич утром уезжал на работу, а вечером возвращался с очередным пакетом чего-нибудь вкусненького. Было очевидно, что он с удовольствием обхаживает трёх разновозрастных девиц, старается для них, пытается угодить. Одиночество никому не приносит счастья. Вот, если бы… Этому железному человеку снаружи, доброму и весёлому внутри, очень нужна была семья. Он бы всё для них сделал, расшибся в доску. А ради этой женщины, такой искренней, тёплой, домашней, он бы… Он бы… Да, он бы сдох, если бы это было нужно. Но она вела себя ровно, не давала никакого намёка и никакого повода. Они же не дети малые, столько лет за плечами. Но имеют право на счастье, как и все, молодые и старые. И он решился. Сегодня Иван поговорит с Машей, в открытую. В конце концов, нужна определённость, а то он начинает сходить с ума. Надежда умирает последней. А он надеется.