Косотур-гора

Разбуженная белка встрепенулась на вершине и летела от сучка к сучку в глубь леса.

Накричавшись до хрипоты, парни вдруг принялись барахтаться в снегу, теряя шапки и рукавицы. Лица их разгорелись, несмотря на мороз. С хохотом отряхивали друг друга, и шли к высоким соснам, пристально вглядываясь в стволы, на которых белел затес топором, а на затесе – клеймо лесника. Найдя отметину, отаптывали валенками вокруг, подрубали дерево с той стороны, в которую дерево должно валиться, и пилили. Подпилив сосну, оставив как можно ниже пенек, пильщики отскакивали назад, вынув из запила пилу; вершина дерева начинала судорожно вздрагивать и валиться. Прочертив с полнеба косматым перстом, подкошенный тридцатиметровый исполин рушился в снег, высоко вздымая искрящуюся на солнце снежную пыль. То и дело в лесу были слышны крики:

– Берегись!

– Пошла-а!

Свалив десятка по полтора деревьев, братья отрубали у поверженных сосен сучья, отделяли вершины, которые складывали в кучи. Бревна разделывали на саженные поленья и клали в поленницы. Они были предназначены для дома: в баню, в русскую печь и очаг. Другие – отдельно для выжига. Все это будет для будущей зимы: за лето они высохнут. Осенью, после уборки урожая и окончания сенокоса, братья заготовляли дерн, складывали в бурты и укрывали сеном, закидывая сверху землей.

К концу недели прибыл отец – главный «колдун» при обжиге угля. Жадный до работы, в такие дни он был в меру строг и деловит, спокоен и уверен в себе. Сойдя с саней, разминая затекшие ноги, прошел к поленницам, оценив на глаз проделанную парнями работу. Довольно крякнул и, кивнув на прошлогодние поленницы, коротко бросил:

– Снег надо сверху сбросить.

Парни сгрудились вокруг хозяина.

– Там мать лепешек вам припасла. В санях…

После ужина парни, уставшие, с черными от зимнего загара лицами, завалились на лежанке спать. Отец еще долго сидел у печурки, думая о предстоящем дне.

Поднявшись на заре – зимний день короток, – Алексей Поликарпович зычно разбудил молодежь:

– Ребятня, вставайте! Без дела жить – зря небо коптить…

Сыновья Алексея молча и неохотно поднялись, быстро обулись и выскочили на мороз, накинув на плечи полушубки. Острый на язык Генка дернул за ногу брата, проговорил:

– Была бы охота, впереди много работы, а вот в пост почему-то жрать охота…

Алексей Поликарпович зыркнул на него, но ничего не ответил. «С кислянки[20 - Кислянка – постные капустные щи.] да постной каши дрова рубить несподручно, но выше головы не скакнешь – Великий пост! Ничё, выдержат…» Он помешивал в бадейке вчерашний кулеш.

Умывшись снегом, парни шумной толпой вбежали в землянку и поочередно утирались рушником.

– Тять, – обратился Степан к отцу, – я бросил сена ко?ням. Хрупают.

– Надо бы к ключу сводить. Напоить.

– Ну! – утвердительно ответил сын.

Прежде чем позавтракать, отец достал из пестеря[21 - Пестерь – плетеный из лыка ящик с крышкой.] медный складень и, укрепив его на столе, встал на колени. Братья последовали его примеру. Прочитав краткую молитву о ниспослании им удачи, Алексей Поликарпович велел собирать на стол. Завтракали молча. Обглодав налимий хребет, отец оживился:

– Ну, ребятки, начнем, благословясь!

Вооружившись деревянными лопатами, парни сбросили снег с прошлогодних поленниц и с курганов, под которыми был сложен дерн.

– Не промерз? – спросил хозяин.

– Вроде нет. Как вчера уложили!

– Ладно! Теперь готовьте площадку под кучи. До земли!

Отдышавшись, молодежь ждала новых распоряжений, как солдаты сигнала к атаке.

– Давай, с Богом! – велел Алексей Поликарпович, перекрестясь.

На площадку со звоном летели чурки-плахи, легкие и сухие. Их укладывали одну на другую треугольным колодцем. Вокруг колодца торчком, одно к другому плотно ставили высохшие поленья. Внимательно оглядев размеры сооружения, отец приказал ставить другой ряд, третий, образуя неровный круг. Двое по лесенке взобрались наверх, двое подавали дрова, наращивая трубу-колодец.

– Будет, в самый раз! – распорядился Алексей Поликарпович и первым поднес кусок дерна к сложенным дровам. Словно изразцы к нарядной печке выкладывали они впятером пласт к пласту. Затем, закончив первый ряд, начали выкладывать второй слой. Одерновывали до темноты. У парней руки ныли в суставах, болели спины, рубахи взмокли от пота. На случай снегопада прикрыли колодец-трубу куском брезента.

– Юрта башкирска! – восхищенно проговорил Касьян. – Токо без двери.

– Ладно мы управились! – удовлетворенно сказал Алексей Поликарпович. – Дал бы господь завтре другую поставить…

Когда занялся новый день, отец велел поджигать. Вчера при свете костра закончили одерновывать вторую кучу. Утомленные парни утром заметно повеселели и с облегчением и радостью кидали в трубу дымящиеся головешки из костра, смольё, сухие сучья. Дым щекотал в ноздрях, слезил глаза, вызывал надсадный кашель. Пока поджигали, Касьян успел сварить пшенную кашу, сдобрив её льняным маслом. Её аромат не давал покоя Цыгану, и он волчком вертелся возле печурки.

– Ночью лису гонял. К жилью подходила, – рассказывал отец, бросив собаке остаток пирога с картошкой. – Ломики и лопаты припасены? – обратился он к Лаврентию. Спрашивал больше для порядка, хотя знал: все припасено и на месте.

– Другой раз, тятя, спрашиваешь, – недовольно ответил сын. – Вон, в углу стоят.

– Другой ли третий, а побегать сёдни придется… – сообщил отец таким тоном, словно парни всю неделю бездельничали.

Степан с Генкой переглянулись, а Генка пробурчал:

– Шесть дён дрыхли в землянке, пора и робить…

– Холера ты, Геннадий, добродушно проворчал Алексей Поликарпович, – ведь я к тому: самая-самая теперь важная кутерьма настанет. А ты: дрыхли…

Он сел на порог переобуваться, толкнув дверь. Снял валенки и торжественно-медленно надевал новые лапти с дощечками на подошвах. Через дощечки, ступнями ног он безошибочно станет определять колебания температуры внутри кучи.

– В прошлом годе, – продолжал он разговор о «самой важной кутерьме», – Федор Рябой две кучи проспал! Ну хуть бы баба рядом была, – хохотнул Алексей Поликарпович, покосившись на пятнадцатилетнего Касьяна.

– Подпалил, завернул в землянку перекусить и прикурнул до храпа!

Ладно ему ентот сон вскочил… Целковых на пятнадцать, а труда сколь! Што хыть видал во сне, спрашиваю, и где помощники были? Грелись у кучи и зенки на огонь пялили… – он бросил взгляд на юрты-кучи, потянул ноздрями воздух, озабоченно обратился к Степану:

– Ну-ка, Степ, глянь! Вроде первая пошла…

Степан – стрелой к первой куче. Вернулся, тяжело дыша:

– У первой труба сгорела. Видать по ямине сверху: дрова осели…

– Подбросил землицы?

–Ну, а как же!

– Началось! С богом, ребятки! Началось обугливание! – радостно произнес Алексей Поликарпович, увлекая за собой парней.

Вторая труба сгорела. Отверстия забрасывали смерзшейся землей, но кучи дымились. Отец велел бросать землю. Он ходил вокруг них, шлепая ладонью по бокам, взбирался по лесенке наверх. То и дело слышался его настойчивый голос:

– Генка, брось вот тут! Лавруха, в левом углу огонь загнездился. Спишь, холера, на ходу! Не пускай туда воздух! Степка, делай окно! Касьян, чево стоишь руки в боки? Пробей вот здесь канавку, штоб смола текла! Так. Лавруха, закрывай, а ты, Степка, подай ему лопату – у него черенок сломалси… Ну, работнички, холера вас!