Теория поля

Но лететь далеко тетерева не собирались, словно показывая всем своим видом – ходят тут всякие, не дают спать спокойно. Он заметил, насколько это было возможно сквозь густые заросли кустов, место, где птицы вновь попытались обрести покой. «Ух ты! – воскликнул он про себя. – Так это действительно охота, кто бы мог подумать! Как интересно!» И он побрел к месту предполагаемой посадки элегантно летающей троицы. Пришлось лезть в кусты. И опять они сидели до последнего, а он снова не успел выстрелить. Неожиданно оказалось, что целиться в кустах – дело не из легких. Вспомнил про короткий ствол второго ружья, оставшегося дома. Да и он бы не помог, наверное, в подобной ситуации. «Ладно, – удовлетворенно заметил Арсений, – дичь есть, и это главное». В этот раз «авиазвено» улетело значительно дальше, он внимательно и напряженно следил за ним, пока хватало глаз. Но азарт уже пришел, разбудив древний инстинкт мужчины. Он твердо вознамерился принести домой добычу. Еще немного полазил по различным островкам кустов – и вот он настал, момент истины. На этот раз и он был готов, и позиция оказалась удобная. Птица поднялась справа чуть впереди, метрах в пятнадцати, и полетела влево от него. Чистое место. Ружье вскинуто, выстрел. Тетерев рухнул камнем. Не верится. И боязно. Подошел медленно. Вот она, лежит. Он взял еще теплую тушку. Мертвая. Первая добыча. Дичь. Собственно, это было даже больше, чем можно было ожидать от первой охоты.

Козырев осмотрелся по сторонам. В азарте он совершенно потерял ориентацию. Огромный луг, повсюду небольшие скопления растительности, он в самом центре, и далекий лес вокруг. Но где ЕГО лес? Тот лес, на опушке которого осталась машина, друзья? Видимый периметр километров пятнадцать-двадцать, не меньше. А день заканчивался, солнце клонилось к закату. Конечно, он не думал, что может заблудиться в обжитых местах в двадцать первом веке, был уверен, что рано или поздно сумеет выйти к дому, однако длительное блуждание по болотам в потемках воодушевляло мало. К тому же возле машины водителей не осталось. Григорий купил автомобиль совсем недавно и даже еще не успел получить права. Иван предпочитал лошадь, Жорик никогда не являлся большим любителем техники, а уж Маша и подавно. Им бы пришлось либо бесконечно дожидаться незадачливого охотника, либо идти за подмогой. Поэтому найти требовалось не деревню, а машину, что представлялось гораздо более сложной задачей.

Вскоре юноша услышал голос пастуха, гонящего домой коров. Догнать его – дело не хитрое, хотя и пришлось вброд преодолеть пару небольших болотцев. Но он уже не обращал внимание на такие мелочи, как промокшие ноги. Добыча с ним, и теперь главная задача – найти машину. Пастух удивился и даже не на шутку испугался, когда к нему внезапно обратились с нелепым вопросом: «Добрый вечер, а вы не подскажете, где я оставил свою машину?» Хорошо еще, что дед попался довольно сообразительный. Арсений ему подробно рассказал, как они ехали от деревни, а тот примерно обозначил нужное направление к цели. Минут через пятнадцать Козырев уже узнавал знакомые места.

И тут, будто издеваясь над молодым человеком, который уже давно прекратил преследование добычи, прямо перед ним, на самом виду возник еще один тетерев. Он сидел на вершине старой могучей ели и с высоты своего положения мирно взирал на охотника. Козырев застыл на месте и уставился на птицу. Пару минут он размышлял, стоит ли вновь снимать ружье, заряжать, стрелять. Наверняка жертва не станет спокойно дожидаться своего конца. И все же инстинкт взял верх, он положил первый трофей на землю, под ноги, снял с плеча ружье, зарядил и прицелился. Тетерев по-прежнему сидел на месте и улетать, похоже, не собирался. Грянул выстрел. Спустя мгновенье Арсений шел к машине уже с двумя птицами в руках. Видел и еще тетеревов, но уже не стрелял и даже не пытался догнать их. Может, зря, но он и так остался довольным. Программа-максимум на этот раз была уже перевыполнена.

Даже опытный, видавший виды Иван искренне поразился такой удаче молодого охотника. На следующий день они рано встали, тщательно собирались, долго добирались до настоящих охотничьих угодий, целый день бродили по лесам да болотам, но так и вернулись домой ни с чем. Но это уже было не важно.

Вечером они расслабились в настоящей русской баньке. Вкусный, сытный ужин был целиком приготовлен в русской печи и состоял из нескольких блюд. Прежде всего это борщ, протомленный, жирный, из парной молодой свинины. Картошка с той же свининой. Блины с творогом, томленые в сметане. Свежие овощи со своего огорода, опять же со сметаной. Медовая коврижка с молоком. Приготовили и добытых Арсением тетеревов. По вкусу они почти не отличались от курицы, но все же для молодого охотника эта еда показалась верхом наслаждения. И все это с неограниченным количеством сидра собственного приготовления. Ну а для желающих что-нибудь покрепче – самогон.

Готовили сидр так. В большое корыто с отверстием, снабженное прессом с огромным рычагом, насыпалось два-три ведра слегка подмороженных первыми заморозками яблок. Двое сильных мужиков давили на рычаг, и в ведро, подставленное прямо под отверстием, стекал готовый яблочный сок. Затем сок разливался по трехлитровым стеклянным банкам, туда добавлялось немного сахара, и он отправлялся в теплое место с целью ускорения брожения. После завершения процесса банки герметично закатывались и убирались в холодный погреб. Запасов хватало на всю зиму, к каждой трапезе на стол неизменно выставлялась очередная банка самодельного хмельного напитка.

После ужина уставший, разомлевший и хмельной Арсений забрался в кровать и почти моментально уснул. Охота удалась, утром предстояло собираться домой.

* * *

Пока Арсений любовался красотами осеннего леса, промокая насквозь в утренней росе и вязких болотах, наслаждался деревенскими хлебосольными угощениями, Вика, впервые очутившаяся ночью одна в пустой квартире, тоже переживала довольно сильные ощущения, но совсем иного рода.

В первую же ночь его отсутствия в доме отключили электричество, и квартира вдруг наполнилась целой какофонией непонятных, таинственных звуков. Вика пыталась объяснить их происхождение естественными причинами, но как ни напрягала свое воображение, некоторые звуки, издаваемые пустой темной квартирой, разумному объяснению не поддавались. Казалось, что здесь идет своя, загадочная, ужасающая жизнь. Демоны, ранее прятавшиеся в присутствии рационального мужчины, готового в любой момент противопоставить их мистическому духу научные методы и подходы, теперь вылезли в кромешную тьму ночи из самых дальних щелей, тайных проходов и старых встроенных шкафов, заваленных всяческим хламом.

Они носились по комнате в своем безумном, безудержном вихре, обдавая каждый раз Вику легчайшим дуновением воздуха, когда пролетали слишком близко от нее, так что девушка даже иногда отчетливо чувствовала хоть и слабозаметное, но все же вполне очевидное холодное дыхание с незнакомым и неприятным, едва уловимым запахом.

Скрипели половицы, по которым никто не мог ходить, шуршали целлофановые пакеты, которые никто не мог трогать, капала вода из кранов, которые были давным-давно закрыты и раньше совершенно не протекали. Кто-то печально и заунывно свистел в прихожей, кто-то негромко, но отчетливо скребся в окно, очевидно, прося позволения войти в дом и присоединиться к всеобщей вакханалии нечистой силы, решившей свести с ума бедную впечатлительную девушку.

Вика встала. Собрав остатки мужества, добралась до кухни и нащупала в выдвижном ящике полуобгоревшую свечку. Принесла ее в комнату, поставила в фарфоровую чашку и дрожащими от страха руками подожгла коротенький фитилек. Но эта мера, похоже, нисколько не испугала разгулявшуюся нечисть. От тусклого дрожащего света неясные, почти прозрачные тени тут же заплясали на стенах и потолке комнаты. Девушка боялась встать с кровати. Она забралась с головой поглубже под одеяло и со всех сторон тщательно подпихнула его края под себя, придавив их своим маленьким, хрупким тельцем. Трепеща от ужаса и напряженно прислушиваясь к каждому новому шороху, она сама не заметила, как погрузилась в болезненную, тяжелую дремоту.

Прямо посереди ночи, в самый разгар безраздельной власти тьмы, в комнате вдруг громко закричал телевизор, включившийся ни с того ни с сего, сам по себе, будто по приказу неведомого режиссера этого кошмарного спектакля. Вика вскочила, словно ужаленная. Леденящий душу трепет сковал все ее тело, она замерла, неспособная пошевелиться. Руки и ноги ее не слушались, стали будто ватные и наотрез отказывались подчиняться хозяйке. Она попыталась крикнуть, но звук, с огромным трудом все же вырвавшийся из ее рта, явно ей не принадлежал. Кто-то издевался над ней, забрался в ее тело, сковал по рукам и ногам и, читая мысли, воспроизводил с помощью ее горла, языка и губ звуки, которые могли даже мертвого заставить перевернуться в своей могиле.

Свеча сгорела до конца и погасла. Комната освещалась только неясным мерцанием, исходившим от включившегося телевизора. Никаких передач в это время не было, на экране светилась настроечная таблица и резкий, неприятный, монотонный звук высокой частоты наполнял всю комнату с неимоверной громкостью.

Девушка, с трудом передвигая ватные ноги, слезла с кровати, добрела до телевизора и резким движением выдернула шнур из розетки. Комната погрузилась в кромешную тьму. В ушах продолжал звенеть неприятный звук, но уже не такой громкий. Демоны, вконец осмелевшие от безнаказанности и озверевшие от ощущения близости вожделенной добычи, кружили вокруг несчастной, все тесней и теснее сжимая круг обреченной безысходности.

Вика вновь запрыгнула в кровать и забилась под одеяло. Остаток ночи она провела, боясь сомкнуть глаза, дабы нечисть не смогла воспользоваться ее беззащитным положением. Но вскоре непонятные звуки постепенно утихли, а затем и вовсе прекратились. Никакая информация извне больше не проникала в сооруженный ею кокон. Измученная жуткими страхами, она заснула.

Наутро на столе возле кровати у самого изголовья лежала легкая желтая веточка, очевидно, случайно выпавшая из вазы с букетом сухих цветов, стоящей посередине стола. Вика точно помнила, что вечером никакой веточки не было. Как она могла оказаться на столе в пустой комнате, каким образом ей удалось покинуть вазу и с какой целью кто-то осуществил этот таинственный подарок, так и осталось загадкой.

Электричество, к счастью, появилось. До приезда любимого мужчины и защитника оставалось пережить еще одну страшную ночь. Девушка искренне надеялась, что со светом все пройдет проще, спокойнее и безопаснее.

На ночь она зажгла настольную лампу. Взгляд непроизвольно скользнул по краю стола. Стол был пуст. Вика включила телевизор, убавила громкость до уровня, который не помешал бы ей заснуть, и открыла журнал с программой телепередач, пытаясь отыскать круглосуточный канал. Мерное бормотание черного ящика внушало безмятежность и покой. Девушка сладко потянулась в уютной кроватке и вскоре заснула спокойным сном праведницы.

Ей снились добрые, красивые сны. Они куда-то ехали вместе с Арсением, ей было тепло и уютно с ним, она, отдавшись полностью в его руки, чувствовала себя всецело защищенной.

Неожиданно она проснулась. Телевизор был выключен. Настольная лампа тоже не горела. Комната снова погрузилась в кромешную тьму. Только часы видомагнитофона светились едва заметным голубоватым светом. «Значит, электричество не отключилось. – В панике подумала девушка. – Боже мой, этот ужас опять начинается!» Она рванулась к настольной лампе и судорожно надавила кнопку. Ничего не произошло. В отчаяньи она продолжала с силой колотить по кнопке, но свет так и не загорался. Собрав волю в кулак, добежала до двери, рядом с которой находился основной выключатель. Безуспешно. Она щелкала клавишами вверх и вниз множество раз, но комната по-прежнему оставалась во мгле. Кто-то невидимый издевательски хохотал из темноты.

Она бросилась по коридору на кухню. Прихожая, ванная, туалет, вот, наконец, и она. По дороге судорожно проверяла все выключатели. Все напрасно, света нигде не было. Вчерашний кошмар вновь окутал ее своими ватными лапами, заключил в цепкие объятья, безапелляционно и нагло подчинил себе. Девушка пыталась кричать, звать на помощь, но все было бесполезно. Кто-то схватил ее и силой поволок в беспроглядную черную бездну.

Вика открыла глаза и села на кровати. В комнате, залитой мягким, ровным светом настольной лампы, негромко вещал телевизор. Все было тихо и спокойно. Ночной кошмар закончился. Только на самом краешке стола, прямо под лучом электрической лампы, снова лежала легчайшая желтая веточка, будто подарок неизвестного гостя.

* * *

Вика рассказала Арсению об ужасах, творившихся в квартире ночью, но он только посмеялся и назвал трусихой, правда, обещал больше не оставлять ее на ночь одну, коль уж она столь впечатлительная особа. Объяснил, что телевизор включился, потому что ночью восстановили электроэнергию, а современные приборы, находящиеся в режиме standby, имеют особенность выходить из этого режима при возобновлении электропитания. Поэтому удивляться стоило бы как раз обратному, если бы телевизор остался выключенным.

Он объяснил пляску теней дрожащим от движения воздуха пламенем свечи, все звуки свистом сквозняков, шумом труб или активностью соседей. Характер звуков ночью тоже меняется, ведь затихают все те шумы, которые днем издаются электроприборами: музыкальными центрами, телевизорами, вентиляторами, чайниками и фенами. В наступившей тишине, к которой быстро адаптируется слух человека, на первый план выступают те ноты окружающего мира, которые до этого были просто-напросто не слышны в общем шумовом фоне.

– А веточка… – вспомнила Вика.

– Ну что веточка? Наверняка и для этого найдется логическое объяснение. Нужно просто успокоиться и навсегда забыть об этих кошмарах.

И все же, несмотря на подробные и убедительные доводы Арсения, Вика предпочла сохранить веру в сказку. Она решила для себя, что добрый домовой, который почему-то не мог сразу прийти к ней на помощь, в какой-то момент освободился от насущных дел, вернулся к своим прямым обязанностям, разогнал нечистую силу обратно по углам и в знак извинения за доставленные неприятные мгновения подарил девушке нежную желтую веточку.

Козырев же продолжал экспериментировать со своими снами. После того как ему удалось научиться контролировать момент засыпания, наибольший интерес представлял обратный процесс – процесс переноса информации из сна в наш, реальный мир. Он считал, основываясь на собственных впечатлениях, что во снах можно найти ответы на любые вопросы, только вот вспомнить об этом наяву непросто. Если чувственные ощущения еще кое-как, худо-бедно удавалось пережить заново после пробуждения, они каким-то образом еще присутствовали в его памяти, то чисто техническая, значимая, с его точки зрения, информация напрочь выветривалась в первые же мгновения бодрствования.

Едва лишь развеивались ночные чары, еще только-только звуки нашего мира начинали проникать в замутненное дремотой сознание, как детали, которые недавно были такими четкими, ясными и понятными, стремительно улетучивались из пробуждающегося сознания. Арсений судорожно пытался ухватить их за хвост, зацепить, сохранить внутри себя, чтобы потом аккуратно вспомнить, проанализировать, разложить по полочкам внутри своего рационального мозга. Но не тут-то было! Он не успевал даже выбрать, за какой из идей погнаться, ухватиться, поймать. Будто насекомые, которых внезапно выпустили из закрытой темной коробки на яркий свет, мысли разлетались в разные стороны, и уже невозможно было что-то понять, восстановить разорванные связи, уловить скрытый смысл ночного послания.

Казалось, что чувственная память и память рациональная устроены Создателем по абсолютно различным принципам. Яркие, четкие образы душевных переживаний отпечатывались в голове надолго, в то время как важная, полезная информация исчезала быстро и безвозвратно, без малейшей надежды на восстановление. Арсений четко помнил лишь одно: во сне он знал ответы на любые вопросы. Он спрашивал и ему отвечали. Или же ответы вовсе не требовались, и так все было совершенно ясно и понятно. А после пробуждения ясным становилось только одно, что совершенно ничего не понятно.

Козырева, который привык иметь дело с компьютерами, не покидало навязчивое ощущение, что память представляет собой всего-навсего различные виды ячеек для хранения информации, расположенные на носителях разного типа. Кратковременная и долговременная память, память во сне и в реальности. Что достаточно всего лишь переложить каким-то образом нужную ему информацию из одной ячейки в другую. Но как это сделать? И что это за такие ячейки, доступ к которым пропадает сразу же после пробуждения. Или другие, доступ к которым остается и наяву? И можно ли те, другие, задействовать каким-то образом, находясь внутри управляемого сновидения? Похоже, что считывать информацию из них можно. Ведь во сне он осознает себя собой, помнит о каких-то событиях из реальной жизни. Да, пожалуй, в контролируемом сновидении он знает абсолютно все про себя, а иногда даже более того. Но почему же тогда он не может расширить эту информацию, пополнить ее новыми данными из своих снов, чтобы наяву извлечь ее оттуда и проанализировать? С этим еще предстояло разобраться. Например, почему иногда он совершенно твердо помнит о таких событиях, которые и вовсе никогда не происходили в реальности. Кто и когда имплантировал их в его ночную память? Но стоило ему пробудиться во сне, как эта внедренная информация тут же заменялась на достоверную, словно внутри сознания мгновенно щелкал некий неведомый переключатель.

В общем, идея была. Пока только идея. Предстояло сначала научиться сохранять информацию из спонтанного сновидения при частичном пробуждении, как-то осознать ее, затем преобразовать рациональные данные в чувства и потом уже, проснувшись окончательно, попытаться осуществить обратное преобразование. Оставалось воплотить эту задумку на практике.

Чем больше молодой ученый думал над этим, тем сильнее крепла в нем уверенность, что наша память не локализована внутри нашего тела. Что наш мозг – это лишь прибор для считывания информации, разграниченной в соответствии с некоторыми неизвестными правами доступа. Очевидно, что извлечь можно лишь ту информацию, которую ты сам положил на хранение. Это было вполне привычно и знакомо из области информационных технологий. В любых системах автор информации определенно имел права на доступ к своим данным. Он же и управлял доступом других. А может быть, вся информация общедоступна? И мы еще до сих пор не открыли всех законов только лишь потому, что не умеем правильно искать во всем этом безграничном многообразии. Нужно просто сесть и подумать. Подождать, пока нужная мысль придет в голову, а затем суметь ее распознать и проанализировать.

Скорость обработки информации в нашей голове ограничена. Ограничена чисто физическими, естественными причинами. Каким бы мощным ни был процессор в компьютере, сколько бы ни увеличилась в ходе научного прогресса его тактовая частота, в материальном мире неизбежно существует предел возможностей для любых приборов и организмов. Значит, придется ограничивать и скорость ее поступления. Ведь если сломать эти искусственные барьеры, как знать, что может случиться с человеком? Что будет, если данные начнут поступать к нам быстрее, чем мы сможем их обрабатывать? Возможно, человек просто сойдет с ума, станет неадекватен, «зависнет» от объема знаний, которые он будет не в состоянии «переварить».

С Малаховым Арсений встретился на Казанском вокзале. Был ясный субботний день, один из последних еще относительно теплых дней поздней осени. Коллеги собрались на профессорскую дачу, чтобы вдали от посторонних глаз, в спокойной уединенной обстановке поэкспериментировать со своими далеко неоднозначными идеями. Евгений Михайлович был настроен более скептически, чем его юный друг, но плох тот учитель, который не позволит ученику самостоятельно убедиться в собственных заблуждениях.

Несмотря на хорошую, солнечную погоду, электричка оказалась почти пустой. Москвичи завершили дачный сезон, полностью погрузив себя в хлопотный, суетный ритм большого города. Наступившая осень изменила их привычки, а вместе с ними и обычное времяпрепровождение выходных дней. Загородные прогулки и свежий воздух сменились походами по магазинам, детскими мероприятиями, театрами и выставками, ресторанами и ночными клубами. Московские дороги, в летние выходные неправдоподобно пустынные, теперь забивались пробками даже в ранние утренние часы.

– Знаешь, о чем я тут думал, Арсений? – устроившись в вагоне пригородного поезда, почти сразу начал привычный разговор Малахов. – Я пытался представить себе, что же такое элементарные частицы в рамках нашей новой теории. Что если они принадлежат не нашему трехмерному пространству, а другому, четырехмерному, миру? Что если наше пространство, надвигаясь в своем расширении на все новые и новые участки информационной матрицы, вызывает из нее частицы к реальной жизни и использует их для реализации материи? Ведь мы не можем пометить электрон, чтобы чуть позже с уверенностью утверждать, что это по-прежнему та же самая частица? Вдруг струны не увлекаются пространством вовсе, а оно лишь заставляет их вибрировать в нужной моде в течение кратчайшего промежутка времени их пространственного совмещения, воспроизводя тем самым заданную программу в материи? И мы каждый раз наблюдаем по факту уже другие частицы, рожденные другими струнами. Преемственность состояний макрообъектов лишь иллюзия, которая проявляется потому, что близкие сечения информационной матрицы поддерживают гладкость видимых переходов.

– Ну а как же ускорение частиц на синхротронах? Или другие эксперименты? Мы же задаем условия и обнаруживаем результаты их поведения в строго определенных, ожидаемых рамках, – возразил Арсений.

– Да, но кто сказал, что эти рамки обязательно выполняются для одной и той же частицы? Ведь мы не наблюдаем частицу постоянно в процессе эксперимента, а лишь обнаруживаем следы ее присутствия в некоторые, сугубо определенные, моменты времени и места.

– Я не очень понимаю, что вы хотите сказать, профессор.

– Представь, что ты смотришь старый легендарный футбольный матч в кинотеатре и видишь мяч, который перелетает из правой части экрана в левую. Экран плоский, он отражает проекцию объемного, трехмерного мяча на плоскую пленку. Сколько мячей существует?

– Где?

– Вопрос в точку. Именно что «где»! В нашей трехмерной жизни мяч один. Он летит себе слева направо и в ус не дует. А сколько мячей в иллюзорном двухмерном мире киноэкрана? Их столько, сколько кадров успевает пробежать перед лучом проектора за то время, пока мяч пролетает из одной части экрана в другую. Один мяч умирает, уходит в небытие, если небытием считать пленку, намотанную на катушку. Но его тут же заменяет следующий, рожденный в экранном мире пусть немножечко, но уже в другом месте.

– Ну так это же кинематограф. Он изначально дискретен. Не хотите же вы сказать, что и наш мир тоже прерывен?

– А почему нет? Это вполне возможно. Если существует понятие атома в древнегреческой интерпретации как конечной, более неделимой субстанции, то и мир должен быть дискретен, то есть прерывен по определению. А если он дискретен в пространстве, почему бы ему не быть дискретным во времени? Тем более что в нашей теории время – лишь одно из направлений пространства.

Арсений задумался. Несколько минут молча размышлял, уставившись в окно электропоезда. За окном мелькали промышленные урбанистические городские пейзажи. Аргументов для возражений не находилось.