Теория поля

– Я же вам рассказывал про свои сны?

– Да, что-то такое припоминаю.

– Мне кажется, что нам нужно использовать их в научных целях. И вот каким образом. Сны происходят в некоем виртуальном пространстве. Оно нематериально, поэтому сразу достигается результат. Очень легко экспериментировать. К тому же у меня уже есть в этом большой опыт, я научился контролировать сны довольно давно.

– Сны к делу не пришьешь.

– Да, но навыки, полученные мной во снах, можно попробовать использовать в материальном мире.

– Как именно?

– Подумать неким определенным образом. Правильным образом. Сформировать мысль. Именно так, как во снах мне удается создавать будущее. Сделать «заказ». И посмотреть, осуществится ли он в материальном мире.

– Это слишком долго, не получится набрать нужную статистику для уверенного подтверждения результата.

– Ну можно же делать простые «заказы», для исполнения которых не требуется большого количества энергии, а значит, и времени.

Малахов задумался. Арсений ждал ответа своего учителя.

– У меня есть два принципиальных возражения. Во-первых, в твоих снах ты единственный, скажем так, мыслящий, творящий участник событий. Поэтому все происходит так, как ты захочешь, и никак иначе. А в реальной жизни нас таких шесть миллиардов. И творящие акты сознания каждого должны быть каким-то образом увязаны в единую схему. Поэтому здесь не так все очевидно. Ну то есть то, что тебе кажется простым, может растянуться во времени, а может и вовсе остаться неисполненным. Потому что возникнут конфликты с желаниями или, как ты говоришь, «заказами» других людей. Плюс за долгое время ты сам сможешь внести немалые возмущения в свой «заказ». Ты ж не робот, не сможешь с утра до вечера думать строго одинаково об одном и том же.

– Ну хорошо. Эти сложности преодолимы, как мне кажется. Можно выбирать желания, которые не затрагивают интересы других людей. А что во-вторых?

– А во-вторых, остальные члены группы не умеют видеть такие сны. Не умеют осознавать себя во сне и тренироваться «правильно думать». А научить их этому ты вряд ли сможешь.

– Есть еще один вариант.

– Какой?

– Совместить мои умения и ваши способности.

Малахов вопросительно посмотрел на своего друга и ученика. Арсений уловил его немой вопрос и торопливо пояснил:

– Я имею в виду, что буду менять матрицу своими мыслями, а вы будете проверять ее изменения благодаря своим экстрасенсорным способностям. Мы сможем экспериментировать в разных условиях. Экраны, расстояния, сдвиги во времени. Это даст нам возможность что-то уловить, я чувствую!

– Не знаю, не знаю. Все эти мои ощущения такие неопределенные, едва уловимые.

– Однако вы же научились их ощущать, распознавать, отличать, вывели свое восприятие на макроуровень. Ведь вы очень редко ошибаетесь. Либо говорите «не знаю», либо, если знаете, то почти всегда попадаете в точку.

Евгений Михайлович по-отцовски потрепал Арсения по голове.

– А ты настойчив. Надо подумать об этом. Пока не могу ничего сказать. Не убедил. Но подумать все же надо. А почему вообще возникла у тебя эта мысль? Что стало поводом?

– А, я же не рассказал. Понимаете, очень необычное стечение обстоятельств. Вероятность такого развития событий ничтожно мала. А если учесть, что буквально за пару недель до этого был сделан «заказ», то есть надежда…

– Давай уже, переходи к конкретике.

– Ну я тут все думал про свою квартиру. У меня ж девушка теперь есть постоянная, мы живем вместе. Я «пожелал» квартиру. И вот представляете, мать случайно звонит какому-то старинному знакомому, совершенно по другому поводу, в разговоре совершенно случайно выясняется, что тот срочно ищет кого-то по специальности отца, кто мог бы преподавать на французском языке. И вот уже в сентябре они должны снова лететь в Африку, чтобы там учить местных студентов. И они обещают, что когда вернутся, купят мне квартиру.

– Да, любопытно. Но это еще ровным счетом ни о чем не говорит.

– Нет, профессор, это говорит о том, наша теория может оказаться верной. По крайней мере, этот факт ее не опровергает. И даже подтверждает, хотя бы и косвенно.

– Ну разве что. Не знал, что ты такой мечтатель.

– «Фантазия важнее знания»[40 - Альберт Эйнштейн], учитель!

Малахов довольно ухмыльнулся, подумал про себя: «Что, Евгений Михайлович, получай обратно плоды своих учений». А вслух сказал:

– Представляю, как отреагируют на наши изыскания ортодоксальные академики.

– Это сейчас не важно. Сначала нужно самим понять, увидеть, убедиться. Как объяснить научной общественности, потом будем думать.

– Да уж. Для полного счастья нам не хватает всего-то двух вещей.

– Каких?

– Ну для начала нужно, чтобы изменения в информационном поле фиксировались объективно, а не субъективно. Прибором, а не человеком. Хотя бы качественно пока. А в идеале, конечно, количественно.

– Согласен, а второе?

– А затем нужно как-то научиться ускорять исполнение «заказа».

– А где ж взять столько энергии, – удивился Арсений, – сдается мне, тут речь пойдет о таких цифрах, что нам даже представить себе трудно, не то что раздобыть.

– А может быть, и нет. Нужно не просто создавать условия для формирования информационной матрицы, а создавать ее непосредственно, в любой момент времени, даже бесконечно близкий к текущему мгновению. А поскольку записанное в информационном поле материализуется безусловно, то и энергия для этого найдется, не наша забота. Для чего-то ведь существуют квантовые флуктуации. Есть мнение, что в них скрыта колоссальная энергия. Наш физический вакуум не так прост, каким кажется, в каждом его миллиметре бурлит целый океан энергии.

– И этот человек только что обзывал меня мечтателем, – радостно рассмеялся Козырев.

Глава 9

Несмотря на то что Козырев работал на новом месте еще совсем недолго, неполных три месяца, ему удалось договориться с руководством и оформить две недели отпуска. Лето подходило к концу, перед увольнением из института в отпуск сходить не удалось, да и при смене места работы тоже было не до отдыха. Поэтому начальство пошло навстречу. Да и вообще, рабочая обстановка в группе была вполне демократичной. Арсению это очень нравилось. Он был доволен новым местом, работал воодушевленно, с большим желанием и отдачей. С Сафиным отношения сложились, если кто его и недолюбливал в коллективе, так это Жидков, но его Козырев видел нечасто, а по работе пересекались и того реже, так что если неприязнь и присутствовала, то юноша ее практически не замечал.

Любая инициатива, любые идеи, даже самые бредовые, в группе приветствовались, всесторонне обсуждались и анализировались. Причина крылась в том, что после некоторого первоначального успеха в исследованиях наметился очевидный период застоя. Требовалось переходить к конкретике, демонстрировать реальные результаты, а с этим пока получалось не очень. Слишком уж тонкой была та материя, с которой пришлось столкнуться. Ничем и никак не удавалось ее уловить, зарегистрировать, измерить. Прорыв был необходим как воздух, а надежду достичь его давали только необычные, нестандартные, новые подходы к исследованиям. Вот и пустились ученые в призрачный мир фантазий, пытаясь раздвинуть привычные рамки своего обычного, повседневного воображения.

В этой ситуации небольшой отпуск повредить общему делу никак не мог, но проблема сейчас относилась к личной жизни Арсения. Как ни старался он принять свою новую, почти семейную, жизнь, у него это никак не получалось. Не готов он был морально смириться с потерей свободы и независимости, уже сейчас определиться с выбором на всю оставшуюся жизнь. Ему хотелось гулять, хотелось веселых вечеринок, новых встреч и знакомств, несмотря на то что в целом Вика его вполне устраивала и как человек, и как друг, и как любовница, и как хозяйка в его доме – вроде бы все хорошо, и в то же время чего-то не хватает. Может быть, того самого чувства, которое принято называть любовью? Он этого не знал. Никогда не испытывал и даже не был уверен, что способен испытывать в принципе. Если он кого-то и любил своим сухим, прагматичным, рациональным рассудком, то только себя самого.

Он был настоящим, подлинным эгоистом. При этом, требуя к себе соответствующего отношения, ревностно оберегая собственные свободы и интересы, он ровно в той же степени позволял то же самое и другим. Даже более того, настойчиво следил за тем, чтобы со своей стороны никоим образом не ущемить свободы и интересы остальных людей. Для него это являлось настолько важным, что часто принималось окружающими за крайнюю форму деликатности и входило в кажущееся противоречие с его эгоистичностью.

Но с Викой все было не так, неправильно, что ли: она хотела жить с ним, а он не был к этому готов. И, несмотря на то что желание девушки было в десятки, в сотни раз сильнее его нежелания, приоритет он отдавал собственным интересам.

Разговор предстоял непростой. Арсений понимал, то, что он собирался сказать, причинит ей сильную боль, травмирует ее душу и, возможно, сильно повлияет на всю последующую жизнь. Но он решил твердо. Он и так откладывал неприятный разговор насколько это было возможно. Как-то вечером, незадолго до отъезда в Крым, собравшись с духом, он посадил Вику на диван рядом с собой и твердым, уверенным тоном сообщил ей:

– Вик, нам надо поговорить. Мы никогда это не обсуждали, но дальше откладывать некуда. Ты только, прошу тебя, пойми меня правильно. Я очень хорошо к тебе отношусь, ты стала за это время близким для меня человеком. Но я не готов пока к серьезным отношениям. Я пытался, честно, старался как мог, но больше не могу. И не хочу. Поэтому мы сейчас едем отдыхать, отдыхаем там как ни в чем не бывало, а потом я возвращаюсь в Москву один.

Девушка молчала, не в силах вымолвить хотя бы слово в ответ. Слезы навернулись на ее красивых, ясных глазах. Случилось то, чего она так боялась, и все же это заявление оказалось для нее совершенно неожиданным. В один момент мир перевернулся. Хорошо, что она сидела на диване, иначе наверняка ноги подкосились бы, не выдержав стресса, и она бы упала.

Арсений смотрел на нее, и какой-то комок сильно сжался в самой груди, заставив его вздрогнуть. Неимоверная жалость и ощущение невосполнимой утраты разом наполнили его сердце.