Теория поля

Козырев еще раз внимательно перечитал послание. Предложение было в высшей степени неожиданным. Он тут же набрал номер Малахова:

– Евгений Михайлович, здравствуйте! Мне, конечно, очень приятно, спасибо, но почему же вы мне ничего не говорили?

На том конце провода недоуменно молчали.

– Я про приглашение из Швейцарии!

– Приглашение? Из Швейцарии? – Малахов явно не понимал, о чем идет речь.

– Как, так это не ваших рук дело? – в свою очередь, изумился Арсений. – Хм, странно, но тогда кто же?

– Может быть, ты сначала объяснишь мне, что там у тебя случилось. Тогда, возможно, я тоже что-то смогу понять из твоей бессвязной речи.

– Так это… – Козырев еще не успел толком прийти в себя. – Мне тут конверт пришел на почту, на адрес родителей. Я же у них прописан…

Он снова замолк и на несколько мгновений застыл в немом раздумье, растерянно разглядывая конверт. Так и не дождавшись окончания фразы, Малахов не выдержал:

– Поздравляю! Подозреваю даже, что там находится нечто интересное. Но если ты мне так и не скажешь, я не смогу разделить с тобой всей радости от столь замечательного события.

– Там приглашение, судя по всему в ЦЕРН[57 - Европейская организация по ядерным исследованиям, крупнейшая в мире лаборатория физики высоких энергий.], в Швейцарию.

– Вот оно как! – воскликнул профессор, никак не ожидавший такого поворота событий. Он и в самом деле был ни при чем и удивился совершенно искренне. Обычно подобные предложения просто так не поступают.

Нонна Алексеевна, которая прямо из своей комнаты сумела уловить намечающиеся интересные события, уже успела пошуровать в присланных бумагах и теперь с неподдельным интересом и любопытством штудировала письмо.

– Мама! – Арсений на секунду оторвался от трубки. – Ну как тебе не стыдно!

Но сейчас женщине было не до возражений сына, слишком уж увлеклась она текстом необычного послания. Тот обреченно махнул рукой и вернулся к разговору с профессором. Вдруг его осенило:

– Ибрагимов! – чуть ли не крикнул он в трубку. – Ну конечно же, кто же еще! Ах, Георгий Александрович, не забыл-таки скромного бывшего руководителя группы. Сумел найти возможность, порекомендовал, замолвил словечко. Ай, спасибо!

В трубке довольно хихикал Евгений Михайлович.

– Ну ладно, не буду отвлекать. – сквозь смех сообщил он ученику. – Изучай пока, завтра расскажешь в подробностях.

А изучать было что. Анкета состояла из двадцати шести листов и содержала вопросы, охватывающие весь спектр научной жизни соискателя. Кроме стандартных формальных пунктов об образовании, трудовой деятельности и личной жизни комплект документов содержал таблицу для списка научных трудов, а также пустографки для двух развернутых рекомендаций известных ученых.

Козырев задумался. Ну одну рекомендацию, понятно, напишет Малахов. А вот вторая… Громкая история с секретной группой «Вихрь» серьезно подмочила репутацию молодого ученого. Сначала она была стараниями Жидкова раскрыта, потом ее деятельность подверглась расследованию комиссии по научной этике, темные подозрения, обвинения в лженаучной деятельности и, наконец, ликвидация. Все это дурно пахло, вызывало нездоровый интерес и авторитета не прибавляло. Далеко не каждый решится в таких условиях официально, в письменной форме расхваливать бывшего руководителя группы. Конечно, при родительских связях в научных кругах найти второго поручителя труда не составляло, но Арсению не хотелось использовать чье-либо влияние, будто он незрелый, прыщавый студентишка. Несмотря на свой достаточно юный возраст, он успел заявиться в науке и считал себя достойным кандидатом на престижную, да и что там говорить, внушительную стипендию.

«А ведь это выход! – воодушевленно рассуждал он. – Нет, в самом деле! Три года в Швейцарии! Такая сумма! Можно успеть рассчитаться с долгами. Да плюс еще сдать свою квартиру! Конечно, шиковать там не придется, но зато какие перспективы в научном плане! Да любой молодой ученый сочтет за счастье!»

И все же он не был обычным молодым ученым. В свои двадцать восемь лет он успел испытать и успех, и разочарование. К радости от новых перспектив примешивалась немалая доля грусти – за потерянный дружный и способный коллектив, за незаслуженно закрытую и преданную забвению собственную научную тему. Даже столь шикарное предложение, которое, вообще-то говоря, еще нужно было получить, заработать в борьбе с вполне достойными конкурентами, было для него компромиссом, шагом назад, сделать который его вынуждала суровая и строгая женщина по имени Судьба.

«Завтра же пойду к Акименко! – после недолгих размышлений решил Арсений. – Он принципиальный и честный ученый. Уверен, что его рекомендация будет объективной. Если уж и он откажется, то тогда…»

Козырев не стал думать, что будет «тогда». После гибели сына он как-то привык не переживать прежде времени о гипотетических событиях, которые могут и не случиться. Во-первых, так было спокойнее. А во-вторых, однажды он заметил, что чем меньше он думает о худшем варианте, тем реже этот вариант реализуется. Все как-то вдруг поворачивалось неожиданным образом, и те тревоги, которые собирались было возникнуть в его голове, по факту оказывались совершенно безосновательными.

Его родители очень обрадовались внезапно открывшимся новым возможностям. Он так и не рассказал им про крупный проигрыш, но проблемы с работой скрыть было невозможно. Мама настояла, чтобы он переночевал у них, и поспешила на кухню собрать что-нибудь к ужину. Отец побежал в магазин, хотя Арсений сопротивлялся из последних сил, приводя массу убедительных аргументов. Больше всего, конечно же, ему не хотелось оставлять Вику одну. После тех трех дней, когда он ездил на охоту, а ей пришлось впервые ночевать в пустой квартире, у нее возникли странные фобии. В темноте молодой женщине начинали чудиться кошмарные видения, и он не хотел лишний раз понапрасну подвергать ее психику ненужному испытанию.

Но он хотел заполнить анкеты как можно быстрее, а помощь родителей в этом деле оказалась поистине неоценимой. Вместе с отцом, изредка привлекая Нонну Алексеевну в качестве советчика и консультанта, они просидели до середины ночи. Анкета содержала большое количество вопросов психологического плана, отражающих тип личности соискателя, его характер. В такие моменты им приходилось подолгу спорить, потому что и мама, и отец искренне рекомендовали не выпячивать некоторые наиболее яркие черты личности Арсения. В конце концов ему надоедало, он соглашался и старательно вписывал в ровные типографские графы красивых бланков надиктованные родителями фразы.

Около двух часов ночи, вконец измученный, он добрался до своей старой кровати и завалился на нее прямо в одежде. Уже лежа, стаскивая с себя вещи, строил четкие планы на завтрашний день. С утра нужно было заскочить к Малахову, рассказать подробности и оставить ему один из листков для рекомендации. Ну а потом в институт, к Акименко. Как там нынче, на его первом месте работы? Кто еще остался в лаборатории? Помнят ли его, как встретят? Завтра он все это узнает, а сейчас поскорее спать! Организму необходим отдых!

* * *

Он шел по знакомым коридорам института и с любопытством озирался по сторонам. Да, внешне многое изменилось. Очевидно, здание подверглось основательному ремонту, но под свежей краской и современными отделочными материалами угадывались все те же обшарпанные стены. Преданный интерьерам внешний лоск лишь подчеркивал общую бедность. Конечно, стало чище, опрятнее. Администрация сделала все, что смогла, но восстановить былое величие некогда знаменитого института одними косметическими средствами невозможно.

– Арсений! – услышал он до боли знакомый женский голос. Обернувшись, увидел Лену. Она почти не изменилась. Такая же стройная, симпатичная, с дерзким, ироничным взглядом. Девушка смотрела на него и радостно улыбалась. Он подошел. Тепло, но с некоторым смущением обнял ее. Они не виделись с самого его увольнения. Правда, регулярно общались в сети и в целом были в курсе дел друг друга. Лена за прошедшие пять с лишним лет успела выйти замуж и развестись, но по-прежнему продолжала совмещать обязанности программиста и системного администратора в лаборатории.

Она взяла его руку в свои маленькие ладошки и крепко сжала, выражая тем самым одновременно соболезнование, сочувствие и поддержку. Несколько мгновений молча смотрела ему в глаза, и взгляд этот выражал нечто гораздо большее, нежели можно было передать словами.

– Как ты теперь? Что думаешь делать?

Он лукаво улыбнулся, заговорщически приложил указательный палец к губам и, склонившись, прошептал в самое ухо:

– Уезжаю работать в Швейцарию. Только тс-с-с! Пока это секрет!

Лена уважительно хмыкнула.

– Пойдем, проводишь меня, – Арсений взял девушку под руку. – Расскажешь заодно, что у вас тут и как. Кто из старых еще остался, ну кроме тебя и Акименко, конечно же. Олег, например, как он, где?

– Где, не знаю, отсюда ушел уже года два как. Ушел и пропал, ни слуху ни духу.

– А дядя Лева?

– Дядя Лева здесь, куда ж он от своего ускорителя денется!

– Понятно, а остальные?

– Остальные? Ну кто еще там у нас? Виталика Матвеева и Яшу Никельбурга помнишь? Оба сейчас в одном из крупных банков работают. Сначала Яша ушел, а потом и Виталика за собой утащил. Они ж по жизни вместе, еще со школы.

– Ну а как мой друг сердечный Цыпкин?

– Здесь… – протяжно произнесла Лена с плохо скрываемой неприязнью. – Вот ведь как любопытно получается, хорошие люди уходят, а от этого фиг, не дождешься! Хотя нет, пожалуй, все остальные еще тут. Крутятся потихоньку кто как может.

Незаметно они добрались до кабинета Акименко.

– Ну ладно, ты потом загляни хоть к нам, поболтаем!

Козырев утвердительно кивнул и открыл дверь руководителя лаборатории. Они были рады видеть друг друга, но теперь встретились не как учитель и ученик, не как начальник и подчиненный, а как старинные коллеги, зрелые ученые, глубоко и безусловно уважающие друг друга.

Станислав Сергеевич, увидев вошедшего, расплылся в широкой дружеской улыбке, поспешно поднялся из-за стола, вышел навстречу и долго тряс руку Арсения. Затем жестом предложил ему располагаться поудобнее.

Несколько мгновений они молчали, с удовольствием вспоминая дела пятилетней давности. Наконец Акименко произнес:

– Наслышан-наслышан, наделал ты шуму в наших кругах! Впрочем, чего от тебя еще было ожидать!

– Да ладно, – смущенно отмахнулся Козырев, – гордиться особо нечем. Расскажите лучше, как у вас тут. Я смотрю, ремонт сделали.