На белой дороге

На белой дороге
Леонид Николаевич Глаголев

Перед вами сборник прозы Леонида Глаголева, вобравший в себя рассказы с 2013 по 2019 годы. Рассказы о судьбах наших современников, забавные и ироничные, лиричные и с лёгкой грустинкой в финале, а некоторые с элементами почти сказочной фантастики, в которых обыденные ситуации органично вплетаются в забавный волшебный вымысел. Сборник тематически разбит на четыре части. Жизненные ситуации, в которые, как кажется, ввергает автор своих персонажей, прописаны отчётливо и выпукло, порою возникает ощущение, что они встречаются не так уж и редко в нашей повседневной жизни, стоит лишь внимательней к ним приглядеться. Отдельно следует отметить повесть, в которой про- слеживается путь становления человека, вышедшего из небольшого поволжского городка, повесть о нашей стране, о её людях, о том возвышенном и чистом, что можно назвать кратким и ёмким словом – Россия…

Леонид Глаголев

На белой дороге

Семьдесят четыре секунды

(сборник рассказов)

Странный коллекционер

(записки из прошлой жизни)

В девятом классе школы у меня появился странный приятель.

Двор нашей пятиэтажки был создан будто специально так, чтобы соседи понимали, что за люди собрались под его крышей; обмены и переезды тогда были не в моде, так что все знали всех.

В микрорайоне царствовал иерархический порядок: четырёхподъездные дома из силикатного кирпича стояли параллельно друг другу, обширные дворы потрясали воображение, и каждым таким хозяйством, домом и двором, распоряжались управдомы. Наш управдом, мужчина скорее добродушный, чем суровый, по каким-то причинам был без ног. Протезы его всё же давали возможность передвигаться с палочкой, а так называемая «инвалидка», своего рода чудо мотоциклетной техники, и вовсе делала его образ жизни даже более подвижным, чем у простых смертных. Едва заслышав её оглушительный треск, местная детвора сбегалась на просмотр неописуемого зрелища – управдом был широк в кости, прямоуголен телом, а звуки протезов и вовсе делали его похожим на старый скрипучий буфет, по каким-то причинам не стянутый как следует болтами. Лицо его красила такая же прямоугольная улыбка, которая менялась на сосредоточенную, собираясь в линию, когда он работал.

Удивительный человек удивителен во всём, в том числе и в работе. По причине инвалидности, управдом получал пенсию, жить на неё удавалось в то закоренелое советское время сравнительно неплохо, но куда деть свободное время?

А вот куда: человек чинил телевизионную технику, и человек кипел от идей, и эти идеи воплощал в жизнь.

Мне запомнился наш двор в самом расцвете его существования. Возраст мой уже позволял тогда анализировать себя и ближайшее окружение, и память услужливо подсказывала: а это так и так, и ни на шаг в сторону. Однажды памятью выстроенное совершенство двора много лет спустя было разрушено после ухода из жизни этого человека. Да и что сказать: дел наворотили под руководством нашего управдома немеряно. По северную сторону у проходов к подъездам высадили больше десятка голубых елей в линию, кустарник взял в каре? асфальтовую дорогу, за кустарником появились яблони, несколько вишен; по торцам, отделяющим проезжую часть микрорайона от дворовой территории, пирамидальные тополя.

О цветах не стоит и говорить: высаживали, кто что мог, и в количествах неимоверных. Появилась волейбольная площадка на ничейной территории – на бульдозер собирали по пятнадцать копеек с квартиры всем домом, как помнится, а квартир было восемьдесят; турник через дорогу за входом в лесопарковую зону установили из железных стоек строительных лесов, раскреплённых толстенными проволочными растяжками, и даже в подвале второго подъезда поместили теннисный стол. Когда детская память перестала бороться с внешними признаками дворовой жизни, возник интерес к скрытым до поры личностям двора.

Так вышел на первый план моих интересов наш сосед из смежного подъезда, Алексей Андреевич, прославивший себя тем, что первым в доме сделал перепланировку своей трёхкомнатной «хрущёвки», а потом развёлся с женой, с которой прожил пятнадцать лет, и, по моему мнению, поступил довольно благородно, как современный советский гражданин, выделив ей и двум дочкам две отдельные комнаты. В то чудесное время со стройматериалами было трудно, но в двухстах метрах от нас строили два жилых кирпичных дома, и, как сами понимаете, упрощало его задачу неимоверно.

Алексей Андреевич работал фотографом где-то в центре города, иногда заходил к моей матери по-соседски, я же учился, заканчивал девятый класс; помнится, это было весной, пышно цвели во дворе яблони. Как человек деятельный, он не мог пропустить мимо себя молодого человека; как-то перекинувшись со мной парой фраз и найдя мои суждения довольно здравыми, он по собственной инициативе привлёк меня к фототворчеству.

Впоследствии мне приходилось пользоваться его услугами. Если читатель был студентом технического вуза в то славное время, когда чертили на роскошных ватманских листах бумаги, то вспомнит, наверное, что среди студентов пользовался популярностью такой метод копирования друг у друга чертежей, как «телевизор». Разместив под толстым стеклом, лежащим на двух пригруженных книгами стульях, включённую настольную лампу и положив на стекло в качестве образца идеально выполненный лист какого-нибудь чертежа, страждущая студенческая личность совмещала контурами собственный чистый лист ватмана с образцом, и… – о, чудо! – сквозь плотную бумагу идеально проступали вожделенные контуры.

Алексей Андреевич называл это любительщиной. Позвав меня к себе домой, поведал, как перекопировать чертёж принципиально более совершенно.

В домашнем его распоряжении были такие штуки, как сменные объективы на фотоаппарат «Зенит», куча фильтров-стёкол на эти самые объективы, спецплёнки и прочее; что уж было в самой городской фотографии, и вовсе не подлежало описанию. Доступ к его домашней фотолаборатории впоследствии я имел неограниченный, и даже по знакомству оказывал услуги некоторым студентам-архитекторам, у которых графических заданий было на порядок больше, чему те были несказанно рады – техника экономила студенческое время.

Сделав несколько фото на обратимую контрастную плёнку у себя в фотоателье и проявив её, сосед передавал мне, и уж я мог через фотоувеличитель выполнять прорисовку некоторых деталей, и, собственно, своих решений. Точность передачи размеров и пропорций гарантировалась высочайшая; как ему это удавалось, мне и в голову не приходило. И он гордился этим, как гордятся истинные профессионалы своего дела.

Алексей Андреевич нимало не старался подвигнуть меня в свои дела. Что толку от новоявленного студента, пусть и технаря, по специальности, совершенно его не интересующей? Но его познания в фотографии, и особенно практика, меня задели, и после второго курса я приобрёл по случаю приличный фотоаппарат, но это было потом.

Однажды зимой он пригласил меня прогуляться ночью на водохранилище. Морозы в те времена стояли не нынешние, лёд, как помнится, уже к началу января формировался такой, что некоторые состоятельные рыбаки выезжали на своих авто прямо к лункам. Не зная истинной цели нашего путешествия, я положился во всём на него, думая, что он продвинулся в ловле рыбы совершенно нетривиальным способом.

Спустившись к огромнейшему промороженному полю водохранилища, мы и в самом деле нашли рыбаков, держащихся обособленной кучкой, но мой фотограф, хитровато подмигнув, заявил, что нас ждёт рыбалка особого рода. Вдоль берега была протоптана довольно удобная широкая тропа, мы уверенно двигались, поскрипывая валенками и переговариваясь; уже недалеко над очередным спуском тускло блестел православный крест, венчающий тёмную громаду православного храма.

Надо сказать, что в то беспечное время мне и дела никакого не было до каких бы то ни было религиозных обрядов и обычаев, неистово чтимых некоторой частью нашего народа. Воспитанный в духе атеизма, церковными вопросами я не интересовался, не понимая, что неумолимый рок уже занёс надо мной свою неотвратимую десницу. Мне досталась часть рыбацкой ноши, довольно тяжёлая, килограммов на десять. Наверное, только это и отвлекало меня от размышлений на тему цели полночного путешествия. Начиная понемногу уставать от непривычной ноши, я уже хотел было спросить моего бывалого товарища, мол, почему не взяли коловорот, где будем делать лунки и проч., и уж было подал голос, но мой спутник шикнул на меня довольно невежливо, мы пошли медленнее, скрип под валенками самопроизвольно прекратился, и только правое плечо ощутимо ныло от давящей ноши.

Прямо под храмом на занесённом снегом речном льду послышалась пока нечленораздельная речь, мы остановились где-то метрах в десяти от народу, столпившегося полумесяцем около огромнейшей проруби. Было их человек двадцать пять, и, судя по тональности голосов, зачем-то пришли и женщины. По темноте видно не было, что там творится, но мой старший приятель приказал распаковываться.

Достав из своего рюкзака два каких-то тяжеленных прибора в футлярах, я с наслаждением лёг в снег, не обращая и доли внимания на окружение, и закрыл глаза. При длительной ходьбе немного выстудило левую щёку и ухо ветром с водохранилища, пришлось распустить тесёмки на своей кроличьей шапке-ушанке, завязав их под горлом. Вдруг несколько световых вспышек полыхнули рядом, послышались крики:

– Потуши свет, свет потуши!

Мгновенно очнувшись, обнаружил, что Алексей Андреевич возился с моим грузом, бормоча вроде бы про себя – как же, делать мне нечего… зря, что ли, шли… Его фотоаппарат с открытым длинным объективом болтался наискосок по полушубку.

И пять или шесть вспышек ещё раз очередью осветили окрестность у проруби.

Резкий мужской окрик был ответом:

– Филон, да они не унимаются… Бей их!..

Дальнейшее не поддаётся описанию: меня как током пронзило, я вскочил, мой фотограф кинул мне мигом собранный рюкзак:

– Сашка, дёру – куда угодно, хоть на левый берег, а то в проруби крестить начнут… Ну, чада мои любезные, я вам устрою святую пятницу, выбраться бы нам отсюда!..

На следующий день, благо, было воскресенье, меня разбудил звонок. Сосед, с глазами, как у побитой собаки, пришёл справляться о моём здоровье.

– Хочется думать, что тебе повезло больше, чем мне.

Повернув шею и тыкнув пальцем в правое ухо, заставил обратить моё внимание на широченную багровую косую царапину.

– Представляешь, пожарным багром достали. Где они его там нашли? Галка моя до сих пор не верит, что в нашем деле могут быть нарушения правил техники безопасности, подозревает тривиальную любовную историю. Я к тебе, собственно, за этим. Если вдруг спросит, что и как, ответишь: ночная съёмка подлёдного лова, на обратном пути на подъёме поскользнулись, в кустарник колючий занесло. Не надо пугать слабую женщину, мне рядом с ней ещё жить и жить.

Через две недели заявился ко мне расстроенный, но уже с зажившей шеей. Вывалил на стол пачку фотографий потрясающего качества форматом 13?18 см, где я узнал нашу прорубь, и где на некоторых голых гражданок соучастники события накидывали белые простыни.

Оказалось, праздник крещения отмечался в эту ночь, а я, тёмный, не знал.

– Представляешь, на областном телевидении есть у меня знакомый, хотел продвинуть через него свои фото на антирелигиозную тему. Он взял фотографии и плёнку, и через два дня вернул половину всего, а плёнку, думается, прикарманил, сволочь, – мол, потерялось остальное, – заметь: самые пикантные фото! Передал слова редактора при этом, что на нашем советском телевидении стриптиза никогда не было и не будет. В общем, пострадал я за правду, да и тебе досталось за компанию.

– И что теперь с фотографиями делать будете?

– Добавлю в свою коллекцию несбывшегося.

Прошло, наверное, года три или четыре, я уже работал, и как-то матушка моя мне и говорит:

– Представляешь, сосед наш, фотограф Алексей, подался в истопники, в нашу районную котельную дежурным, изготовил какую-то особо мощную сушилку и теперь яблоки сушит, зараза такая (это было у неё такое удивлённо-восхищённое выражение). Я попросила его продать нам для компота – отказался. Может, ты поспособствуешь? Нам на зиму и надо-то три кило, а в магазинах нет ничего.

На следующий вечер я поплёлся к фотографу. То ли мы давно не виделись, то ли первые годы независимости России произвели на его физиономию неизгладимое впечатление, но нашёл его заметно похудевшим, правда, ещё более живым и суетливым.

– Здоров, сосед, как дела?

Пробурчав что-то неопределённое, мол, пока работается, я понял, что он сам так и жаждет поделиться со мной чрезвычайной новостью.

– Эх, Сашка, свобода! Теперь я запросто могу открыть собственное дело!

Оказалось, его бизнес с сушилкой – вещь более чем реальная. Собирая яблоки в заброшенных садах и с дичков, просушивая их в котельной своей собственной сушилкой, он решил заделаться ни много ни мало как первым бизнесменом нашего микрорайона. Его чудо-аппарат на триста восемьдесят вольт и восемь киловатт мощности выдавал на-гора четыре кило сухофруктов в сутки. Электроэнергия была бесплатной, от котельной, и в успехе своего дела новоявленный бизнесмен не сомневался. Главное, как я понял, так это то, что ему следует накопить триста кило сухофруктов, чтобы предстать перед закупочной базой надёжным партнёром, и впоследствии завоевать рынок.