Сочинения

– Разумеется! – отвечал Минчев. – А пророк Миха – до трех.

Конец лестницы проделал Пинчев уже на собственных ногах; у последней ступени её в ожидании стояла плачущая Рахиль.

– Истинно так! – заметил Пинчев. – Верные в смирении ходят пред Господом. Минчев утвердительно кивнул головой.

– Так видишь ты! – проговорил он вполголоса, обращаясь к Пинчеву. – И в древние то времена евреи становились всё слабее и слабее, где же им теперь иметь 14000, или хотя бы даже 613 формул молитвы. Я вот напр., признаю только одну формулу, ту самую, в которой по мнению пророка Габакука сводятся все остальные, а именно: «благочестивый живет в вере своей».

В эту минуту крыша горевшего дома рухнула внутрь, причём изрядный кусок обгоревшего стропильного бревна отвалился в сторону улицы и зацепил по ноге Пинчева, да еще и зацепил то так неловко, что бедняге пришлось на несколько недель залечь в постель. Разумеется Минчев усердно посещал больного и, разумеется, бесконечные беседы по вопросам Талмуда составляли в эти дни источник утешения для страдавшего Пинчева.

В одно из таких посещений Минчевым больного Пинчева беседа их так затянулась, что гостю нечего было и думать возвращаться домой; он попал бы туда слишком уж несвоевременно да и прекрасной Эстерке пришлось бы подниматься с своих пуховиков, в которые она погружалась ночью, как сонная белка в свое зимнее гнездо.

Минчев остался по этому ночевать у Пинчева. Когда вопрос был решен в этом смысле слова, Пинчев чуть не подпрыгнул с радости на своей кровати, Рахиль же, по-видимому, сделалась еще более огорченною, чем как она выглядела всегда. Но… она уже успела привыкнуть молчать и погребать в своем сердце свои тяжкие печали. Без возражения приготовила она Мичеву постель в соседней комнате, отделенной от их спальной тонкой дощатой перегородкой, и еще постель – этого уж требовали законы гостеприимства – такую славную, чистую, мягкую. Помещалась эта постель как раз так, что обоих Талмудистов на ночь имело разделит только одна тоненькая стенка.

Минчев, пожелав хозяевам покойной ночи, сотворил молитву, и улегся в постель; но не прошло и нескольких минут, как в том месте, где находилась голова его, он услышал легенький стук в перегородку. Стучал очевидно, Пинчев; Минчев притворился, что он не слышит.

– Минчев! – послышался из застенки шепчущий голос, звучавший просительно-жалобными нотами. – Иль ты не слышишь золотой мой, милый Минчев.

– Ну? Что еще? – прошептал Минчев.

– Будешь ты наконец молчать? – Раздался шепот Рахили, обращавшейся, очевидно, к мужу.

Пинчев молчал.

– Пинчевхен! – послышалось со стороны Минчева минутку-другую спустя.

– Ну! Говори только тише, она уже уснула, – отвечал слабый шепот Пинчева из-за перегородки.

– Скажи-ка мне Пинчев: что сотворено прежде земля или небо?

Пинчев, молча обдумывал этот важный вопрос.

– Или ты не знаешь? – продолжал шептать Минчев.

– Конечно знаю! Небо сотворено прежде земли. У Моисея (I. 1, 1.) значится; «в начале сотворил Иегова небо и землю». Небо помянуто тут прежде земли.

– Положим! – прошептал Минчев. – А зато там же (I. 2, 4.) сказано: «после того как сначала были сотворены земля и небо…» Так что выходит, что земля то была сотворена ранее.

– Это же есть повторение, – закричал Пинчев совсем таки полным голосом, – а ты знаешь, что где одна и та же мысль повторяется, там перестановка слов…

– Что ты? – пробормотала проснувшаяся Рахиль, в недоумении глядя на мужа. – Уж не восне ли это он разговаривает? – усомнилась она насчет Пинчева.

– Так! Это я-то во сне разговариваю? – обиделся Пинчев. – Ну и пусть так! Так ты видишь, что я говорю во сне, значит чего же будить меня? Отвернись себе покойно, спи сама и не мешай мне спать и говорить во сне. Ты разве не знаешь, что иные люди говорят во сне чуть не целую ночь и всё-таки отлично спят. Минчев напр., тоже говорит постоянно во сне.

Рахиль успокоилась.

– Минчев! – позвал опять шепотом Пинчева!

– Слышу!

– В этом случае надо найти третий раз ту же фразу и на ней остановиться; она разъяснит сомнения.

– Ну!

– Что же?

– Ищи эту третью фразу.

– Не знаешь ли ты ее?

– Да! я знаю эту фразу! – сухо ответил Минчев.

Пинчев подумал и затем закричал с торжеством: – И я знаю, и я знаю!

– Что такое? – испуганно вскрикнула, снова проснувшаяся Рахиль. – Воры?

– Я нашел фразу, – продолжал Пинчев, не обращая на нее ни малейшего внимания. – Слушай Минчев: именно, чтоб не было сомнений сказано через пророка: одною рукою сотворил я землю, десною же создал небо, и повелел и стало то и другое.

– Да! – прошептал Минчев сердито.

– Значит земля и небо были сотворены в одно время! – сделал вывод Пинчев.

– А вы оба, – не без злости прошипела окончательно разбуженная Рахиль, – вы оба сотворены тоже в одно время, чтоб одновременно быть величайшими глупцами среди народа Израильского. Я скажу только одно: никогда больше пе позволю я Минчеву ночевать у нас.

Оба талмудиста притихли как пара мышек застигнутых на месте преступления. Прошло немного времени и Минчев начал всхрапывать; Пинчев, вздохнув, тоже отвернулся к стене и скоро уснул. И снилось ему, что он видит пророка Илию, восседающего на огненно-красном облаке в то время, как Рахиль, облеченная в грязную ночную кофту и большой сияющий светом чепчик, идет по небу и тушит звезды одну за другой.

Наконец Пинчев выздоровел, при чём впрочем от ушиба ноги осталось последствие в виде небольшой хромоты, и тотчас же порешил съездить на большую ярмарку в Коломею. Еще на болезненном одре, а затем и когда он поднялся с него, но не мог пока покидать комнаты, Пинчев почувствовал, что его посетила чудная мысль об этой поездке и её последствиях, не покидавшая его целые дни, пока всё существо Gинчева не было проникнуто ею до ногтей включительно; в конце концев мысль эта была осуществлена в виде целого вороха разных коцавеек, меховых жакеток, платий, мантилий, юбок всевозможных цветов, которые и украсили комнаты Пинчева будучи развешаны повсюду; все эти сокровища дамского туалета предстояло продать в Коломее и продать жонечно, с хорошим барышем разным мелким чиновницам, дочерям их, молодым поповнам и женам про заложившихся помещиков. Понятно, что везти в Коломею Пинчева должен был Минчев, Рахиль же, облеченная в платье шоколадного цвета и отделанную жемчугом головную перевязь собралась сопровождать своего супруга на поприще предстоящего гешефта.

По началу дело поездки совершалось-благополучно, далее же путников ждало приключение довольно неприятного свойства: Пинчев, увлеченный мыслью о порядке существования высших, талмудических школ, возбудил о них вопрос, Минчев вступил с ним в препирательство, а в результате возница сбился с пути и в конце концов бричка с путниками и всевозможным их товаром очутилось в невылазном болоте.

Ехать дальше не представлялось возможности; Минчев предположил было повернуть назад, но и это оказалось опасным: поворот предстояло сделать круто, так, что был риск сломать, дышло, или еще чего доброго опрокинуть бричку совсем содержимым её прямо в тину. Мужчины посоветовались между собой и решили, что Рахиль останется в экипаже, пока они вдвоем попробуют поискать лучший выезд из окружавшей их теперь трясины. С наилучшйми намерениями отправились Пинчев с Минчевым искать дорогу, но не сделали они и ста шагов, как и необходимость найти дорогу, и самое болото, и Рахиль в нём восседающая, и ярмарка, словом всё было забыто.

– Почему именно Моисей запретил вкушать свиное мясо? – вот чего доискивался теперь Пинчев, обращаясь к Минчеву с этим вопросом.

– Потому, что оно вредно для здоровья, – пояснил Минчев.

Пинчев иронически засмеялся.

– Вредно для здоровья! – повторил он. – Так почему же христиане не находят этого и едят свиное мясо?

– Ну, а почему магометане не едят его так же, как и евреи?

– Потому что это есть мясо нечистого животного.

– Утка тоже нечистое животное! Рак тоже нечистое животное, так как он питается падалью. Однако их едят. Так значит вовсе не в этом основание запрещения, а именно вот в чём: в южных странах, при постоянно жаркой погоде, свиное мясо прямо таки вредно; поэтому Моисей, имея дело с южным народом, и воспретил употреблять свинину в пищу.

– Поэтому? – закричал Пинчев с выражением укора в голосе. Значит по твоему мнению в нашем климате евреи могли бы есть свинину?

– Разумеется!